дома и заниматься поместьем. Но я совсем не хочу себе такой жизни, я же от скуки умру, ты знаешь. Вот мы и поспорили. А по переговорному амулету еще и не объясниться нормально…
Я покрутила на пальце золотое обручальное кольцо. С того самого момента, как оно украсило мою руку, жених не один раз предлагал сыграть свадьбу как можно скорее и переехать к нему. Мне не хотелось обижать мужчину постоянными отговорками, но и отказываться от своего пути тоже. Я любила учиться, получать знания, испытывать себя и добиваться чего-то нового. И вот, наконец, получив диплом, решила, что наши разногласия навсегда останутся в прошлом. А тут новая ссора…
– Может, теперь мне стоит уступить? – промямлила я. – Хотя все равно не понимаю его стремления запереть меня в поместье.
– Это нормально, что ваши представления о жизни, ваши интересы и желания различаются.
– Да, нормально. Но я не хочу, чтобы это угрожало нашим отношениям.
– Только не ломай себя. – Мою ладонь накрыла теплая мамина рука. – Выйдя замуж за твоего отца, я с удовольствием посвятила себя дому. Но моя дочь совсем не такая. С твоей любознательностью и тягой к экспериментам ты быстро зачахнешь в домашнем хозяйстве, если перестанешь себя чем-то занимать. Поверь, ничего хорошего из этого не выйдет.
– Мне кажется, Рик считает совсем по-другому, – поморщилась я кисло. – Хотя я бы никогда не подумала, что для него единственный удел женщины – это дом и семья, ведь сам он совсем не затворник.
– Мужчины, – философски пожала плечами мама. – Можно сделать все, как он говорит. Но когда через несколько лет ты вдруг поймешь, что живешь совсем не так, как хотелось бы, подсознательно станешь винить в этом мужа. И рано или поздно этот яд разъест все хорошее, что между вами будет.
– Как же здорово, что ты меня понимаешь. – На душе стало немного спокойнее. Все-таки с самого детства мамины мудрые советы не раз помогали в трудную минуту.
– Ну кто же, если не я, – мягко улыбнулась мама. – Элира, вам просто нужно открыто поговорить об этом, без взаимных упреков и придирок. Узнай его мотивы. Расскажи, что это действительно важно, и что работа все равно никогда не будет в ущерб семье. Я уверена, если Рик тебя любит, он поймет и согласится с тобой. В семейной жизни часто приходится идти на компромиссы, поэтому умение слышать и слушать супруга будет очень полезным.
– Да, ты права, – облегченно кивнула я, заметно повеселев. – Он обещал приехать через три дня, тогда мы все обсудим.
Дверь открылась, и в спальню заглянул папа.
– Секретничаете?
– О, нет, – рассмеялась мама. – Всего лишь обсуждаем список маленьких женских капризов, которые тебе предстоит неукоснительно исполнить.
– Только избавь меня от мучительной необходимости выбирать между сиреневым и лавандовым оттенками скатертей. – На его лице появилось преувеличенно-жалобное выражение, – и не подпускайте ко мне этого ненормального флориста, который уже довел до бешенства нашего садовника. Просто дайте мне ваш список, и я все сделаю.
– Терпи, все-таки единственную дочь замуж выдаем, – строго сказала мама.
Отец с покорным вздохом склонился и поцеловал ей руку, но его глаза смеялись.
Я смотрела на них с улыбкой. Несмотря на то, что браку родителей было уже более тридцати лет, они продолжали нежно любить друг друга. В их паре царило удивительное понимание, гармония и искренность. И я по-доброму им завидовала.
Нет, мы с Риком тоже друг друга любили. Он очень красиво ухаживал за мной, говорил комплименты, писал длинные эмоциональные письма, засыпал меня цветами и милыми подарками. Но мне иногда очень не хватало вот такой мимолетной нежности и чуткости. Тихих вечеров у камина в объятиях возлюбленного, совместно приготовленного в отсутствие всяких слуг ужина, легких поцелуев по поводу и без. Но я верила, что у нас все еще впереди.
Остаток дня прошел в суете и заботах. Я в подробностях рассказывала родителям и Мортону, как прошла защита дипломной. Потом мама вручила мне несколько каталогов с тканью и кружевами для свадебного платья. Папе все-таки пришлось поучаствовать в выборе расцветки для праздничного камзола. А ненормальный флорист оказался настоящим мастером своего дела, просто они с Арном, нашим садовником, не сошлись во мнениях по поводу лучшего сорта весеннего лилейника.
Наконец, поздно вечером я добралась до своей комнаты и в изнеможении рухнула на кровать. Да, а ведь в таком ритме пройдут все три недели до свадьбы. Оказывается, непростое это дело – замуж выходить.
Тяжело вздохнув, я поднялась и потянулась к привезенным из университета вещам. После того, как однажды на руки горничной из моей сумки вытекло одно очень едкое зелье, я разбираю их только самостоятельно.
И раскладывая одежду по полкам, я, наконец, могла обдумать то, что смутно беспокоило меня весь день. Все дело было в отце. Я несколько раз замечала, как он смотрит на нас с мамой. В его взгляде, кроме привычного тепла, была какая-то непонятная тоска и тревога. И папина улыбка мне казалась немного натянутой. Я очень хорошо знала своего родителя и сейчас прекрасно видела, что он чем-то озабочен, хоть и пытается это скрыть. А ведь повода вроде бы не было. Весь дом охвачен радостной предсвадебной суматохой, судя по рассказам слуг в графстве по-прежнему все благополучно, мама поправляется. Что же его так беспокоит?
И еще, что-то мне показалось неправильным, когда я днем была в маминой спальне. Только вот я не могла вспомнить, что именно. Какая-то неприятная мысль, словно надоедливый комар, зудела на самой границе сознания. Сходить к ней еще раз? А вдруг она уже спит?
Под руку мне попался конспект по лечебным эликсирам, который я вытащила из сумки. Я отрешенно прошлась по нему взглядом, как вдруг меня озарило. Странным мне тогда показался набор маминых лекарств. Почему-то там не было ни противовоспалительного зелья, ни жаропонижающего. Словом, ничего такого, что обычно пьют при воспалении или лихорадке. Зато там было сильное обезболивающее со снотворным эффектом. Мама никогда такого не принимала. Зачем оно тогда ей? Очень интересно…
Я отложила тетрадь и задумчиво нахмурилась. Вот же зацепилась за эти непонятности, и теперь не отпустит, пока не разберусь. Неужели от меня что-то скрывают? Или я просто себя накручиваю? Может это сказывается усталость и волнение? Но что бы это ни было, одно знала точно: пока не разберусь в чем же здесь дело, не успокоюсь.
Можно было бы пойти и попытать родителей, но я решила сначала наведаться к Мортону. Уж он должен знать, если здесь что-то случалось.
К счастью, старый управляющий еще не ложился и открыл мне сразу, как только я постучалась в двери его комнаты.
– Маленькая леди. Что привело вас ко мне в столь поздний час?
– Мы можем поговорить? Мне очень нужно.
– Ну разумеется, Элира, – посторонился мужчина, пропуская меня внутрь. – Проходите.
Я прошла в комнату, села на диван и, только дождавшись, когда Мортон сядет напротив, неуверенно спросила:
– Ты ведь в последнее время надолго из поместья не отлучался, так?
Мужчина кивнул. Тогда я помялась немного, подбирая слова, и стала рассказывать:
– Понимаешь, возможно, я все это и выдумала, но родители ведут себя как-то странно. Мне кажется, у них что-то случилось. Может быть, они не хотят волновать меня перед праздником, но, если я права, то хочу узнать, что именно произошло. Если ты что-то знаешь или даже просто догадываешься, расскажи мне, пожалуйста.
Мортон снял очки, потер переносицу и мрачно вздохнул, подтверждая мои подозрения.
– Я права, ведь так?
– Да, маленькая леди, вы правы. Вы всегда были очень наблюдательны. Ваш отец взял с меня слово, что я буду молчать, но у меня очень нехорошее предчувствие, и поэтому я позволю себе его нарушить.
Я приготовилась слушать. Дворецкий подумал немного и продолжил:
– Дело в том, Элира, что у леди Элании не было никакого воспаления легких. Вашу мать поразила черная хмарь.
Я почувствовала себя так, словно на меня вылили ведро ледяной воды. Что угодно, только не это. Черной хмарью в народе называли одну очень редкую и неизлечимую болезнь. “Да чтоб тебя черная хмарь прихватила” – такое могли пожелать только смертельному врагу. И не удивительно. Никто не знал, что ее вызывает, поразить она могла абсолютно любого, вне зависимости от возраста, достатка и социального статуса. Заболевший ею человек однажды вдруг резко слабел, его начитала мучить сильная боль, а тело становилось словно обсыпанным какой-то темной пудрой. Именно по этой характерной сыпи болезнь окрестили “черной хмарью”. Человек умирал примерно в течение недели, и все, что для него могли сделать целители – это облегчить его муки.
– Так вот откуда снотворное, – прошептала я изумленно. – Но почему мне никто ничего не сообщил? Папа сказал мне, что она просто сильно простудилась, но скоро поправится.
– Так решила ваша мать. Леди Элания не хотела, чтобы вы видели ее страдания.
– И вы послушались? Как же вы могли?
Мортон только виновато склонил голову и ничего не ответил. Меня затрясло. Мама умирала, а, ничего не зная, сидела в столице и даже не удосужилась семью навестить. А ведь должна была наплевать на все и приехать.
– Как это случилось?
– Совершенно внезапно. Ничто не предвещало беды, просто однажды утром графиня не сумела встать с постели, почувствовав сильную слабость. Мы думали, что это не страшно, что ей просто нужно отдохнуть и все обойдется. Но на следующий день заметили сыпь, ту самую сыпь, которая показывает, что человек обречен.
– Но подождите… – я нервно прижала руки к щекам, пытаясь собраться с мыслями, – ведь мама здорова, я не заметила у нее никаких симптомов. Вы все, наверное, ошиблись…
– Не ошиблись, Элира, – тихо сказал мужчина, – целитель подтвердил диагноз. И, как ни странно, то, что сейчас она здорова, он тоже подтвердил.
– Что за целитель? Может быть это был неумеха какой-то, – попыталась я найти хоть какое-то объяснение.