– Ну что ты, в таких нарядах, как наши… Я имею в виду Хэнка, парня из твоего дома. Его всегда крайне стимулирует то, что кладут ему на лапу. У тебя есть с собой полсотни баков?
– Наличными?.. Не думаю. А если я дам ему с кредитной карточки?
– Ладно, я тебе одолжу. Вернешь завтра.
– Действуй, Джулия! А сейчас давай выйдем отсюда. А то я больше тут не выдержу.
– Как скажешь. Ты же босс.
– Да? Да! Ну и где, по-твоему, босс может присесть, чтобы обсудить будущее «Бижутерии и бантов» со своими штатными сотрудниками?
– Но у тебя их нет, Макси.
– А ты?
– Я не в счет. Деньги одолжить – это пожалуйста. Но не более того. Я здесь на время и, видит Бог, попасть в штат вовсе не стремлюсь.
– Ну хорошо, а сделать вид, что стремишься, можешь? До конца недели. Зато потом, когда пойдешь искать новое место, в реестре у тебя будет одной работой больше.
– А я вообще не собираюсь указывать «Би-Би» в своем реестре. Но, если тебе так хочется, можешь считать меня редактором-консультантом и поручить мне сбегать купить нам по чашечке кофе, чтоб мы немного подбодрились. Кофеварку можешь не искать, она давно сломана.
– Ближайшее кафе?
– Прямо под тобой.
– Джулия, – начала Мэкси серьезно, облокотившись на стол, – а ты никогда не задумывалась над тем, какие возможности открываются здесь перед тобой? Возьми рок-группы, ведь во всем мире они прямо с ума сходят по всяким там финтифлюшкам в одежде. Сколько золотой тесьмы, разных галунов и прочего им требуется. Тонны! Да любая их тряпка нуждается в отделке. Все опять увешаны медалями. Накладные плечи снова вошли в моду. Вот хоть Клод Монтана. Только подумай о его плечах. Или это увлечение майками? Разве вся панковская мода не сводится, в сущности, к необычности отделки? А возьми вечерние туалеты в нынешнем сезоне… Если там нет блесток, забудь про них. Модели Сони Рнкель – сплошь отделка, и больше ничего. Да мы могли бы посвятить целый номер рукавам с буфами Джоан Коллинз.
– Хм…
– Что это означает?
– А то, что я здесь всего две недели. Пришла сюда потому, что предложение работать помощником редактора в «Мадемуазели» в последнюю минуту лопнуло. Но я прекрасно знаю, кто все еще подписывается на «Би-Би». Это твой рекламодатель мистер Лукас, для которого самое главное – продать свои пять тысяч ярдов бисерной отделки, и мистер Шпилберг, торгующий бахромой. Таких, как они, вряд ли заинтересуют рукава Коллинз. Они, скорей всего, не заметили бы ее даже на обложке в голом виде. По-моему, этот журнал, если он вообще чему-то и посвящен, то бизнесу, а не моде. Те же Шпилберг и Лукас, если их заинтересует мода как таковая, в любой момент могут обратиться к «Женской одежде». Так уж повелось, и ты навряд ли что-нибудь тут изменишь.
– Хорошо, тогда нам надо расширять подписку, чтобы привлечь новых читателей, у которых другие вкусы, чем у Лукаса и Шпилберга.
– Не нам, Мэкси, а тебе, – не уступала Джулия. – Тебе.
– Это уже проблема завтрашнего, а не сегодняшнего дня, – Мэкси постаралась смягчить разногласия. – Пока что расскажи лучше немного о себе. То, что считаешь нужным сама.
– Мне двадцать два. В прошлом году окончила Смитколледж. Матери всегда хотелось, чтобы я получила навыки секретарского дела – на всякий случай, мало ли что в жизни бывает. Все женщины в нашей семье на протяжении трех поколений обладали такими навыками, но вот воспользоваться ими довелось только мне. Не от хорошей жизни, понятно. Через пару недель я перехожу в «Редбук» помощником заместителя редактора по отделу моды.
– Ты родом не из Нью-Йорка? – с любопытством спросила Макси, явно под впечатлением от твердой деловой хватки и самоуверенности своей визави.
– Нет. Из Кливленда. Отец – нейрохирург, мать – преподавательница английской литературы в университете. Она специалист по Вирджинии Вульф и группе Блумсбери. Сестра пишет докторскую по французскому и философии, чтобы иметь возможность учить разным премудростям из Паскаля, Монтеня и Вольтера – неясно, правда, кого именно. Брат – архитектор-планировщик, помощник мэра Кливленда. У родителей я одна такая неудачливая.
– А из-за чего? – изумилась Мэкси, решив, что все дело в окраске волос Джулии: все остальное в ней не могло не впечатлять.
– Я фанатка моды. В семье Джейкобсонов никто не считает моду настолько важным делом, чтобы тратить на нее свою жизнь. Занятие легкомысленное, плохо оплачиваемое и не расширяет умственный кругозор, так они считают.
– Но это же четвертая или пятая по прибыльности отрасль индустрии?
– Они индустрию тоже не жалуют.
– Да… бостонский снобизм.
– Одна часть нашей семьи как раз там и живет. И по сравнению с ними кливлендские Джейкобсоны выглядят как вульгарные продюсеры телевизионных игровых шоу.
– Я, например, даже средней школы не закончила, – произнесла Мэкси.
– Поэтому тебя и послали в «Бижутерию»? Чтоб ты почувствовала на своей шкуре, что бывает с теми, кто не кончал школу?
– Нет, меня никто не посылал. Я сама так решила. И от своего решения не откажусь, – твердо отрезала Мэкси.
– Не понимаю. Ведь у Эмбервиллов столько других изданий, кроме жалкого «Би-би». Я бы на твоем месте выбрала «Стиль».
– Давай поговорим о модах в одежде, – предложила Мэкси. Джулия ей нравилась, но обнажать перед ней свою душу и удовлетворять ее любопытство она тем не менее не собиралась. Слишком много чувств тут сплелось, слишком сильна была ее любовь к отцу, чтобы объяснить это в нескольких словах.
– Итальянских? Немецких? Или американских? – Глаза Джулии засверкали в предвкушении интересного разговора.
– Ты покупаешь кофе, так что выбирай сама! – щедро предложила Мэкси.
…В течение нескольких часов кряду Мэкси просидела в бывшем художественном отделе журнала, где на облезлом грязном линолеуме не осталось ничего, кроме трех поломанных стульев и двух больших столов в форме буквы «L», на которых раньше составлялись макеты. Ей было слышно, как в приемной Джулия отвечает время от времени на телефонные звонки и ведет переговоры с не слишком соблазнившимся пятьюдесятью долларами мусорщиком.
Вооружившись фирменным блоктоном из желтой бумаги и целой коробкой шариковых ручек, Мэкси решила первым делом набросать проект совершенно нового журнала, большего и по объему и по воздействию на читателя, каким уготовано было стать ее «Бижутерии и бантам». Она намеревалась составить списки всего, что нуждалось в обновлении, и набросать несколько предварительных эскизов. Мэкси то мерила шагами кабинет, то выглядывала в окно, то снова садилась и подолгу смотрела на блокнот, то опять вставала и начинала свое хождение взад-вперед. Вдохновение явно куда-то улетучилось. Может, из-за убогого убранства, а может, из-за того, что в кафе, куда они с Джулией спустились, не оказалось ее любимого салата с тунцом и им пришлось довольствоваться сандвичами с ветчиной и сыром. Впрочем, в отсутствии вдохновения могли быть виноваты козни полнолуния или дьявольское влияние Сатурна. Скорей всего, это был не ее день. Но виной тут могли быть и Лукас со Шпилбергом: уж лучше бы Джулия ничего ей не рассказывала. Как только в голову ей приходила какая-нибудь мысль, она тут же отбрасывала ее прочь, стоило только взглянуть на нее их глазами, ведь они как бы составляли ядро тех читателей, кто остался верен журналу. И если ей суждено возродить его из пепла, то ее «Би-Би» должен завоевать сердца тысяч и тысяч новых Лукасов и Шпилбергов, где бы они ни находились. Сотни тысяч! Миллионы!
– Господи Иисусе! – вслух воскликнула Мэкси.
– Ты что-то сказала? – спросила появившаяся в дверях Джулия.
– Мы ведь не наберем миллионы Лукасов и Шпилбергов, как ты считаешь?
– Миллионы – нет. А вот по одному, по крайней мере среди твоих подписчиков, наскребем.
– Пойду прошвырнусь, Джулия. Когда ходишь, лучше думается.
– Погода сейчас отличная, – отреагировала Джулия, со значением поглядев на девственно чистый блокнот. – Кислород стимулирует мозг.
– Тогда до завтра, – проговорила Мэкси, вставая.
Лимузин с Эли поджидал ее внизу.
– В центр вселенной, Эли! – бросила Мэкси, и Эли, по своему обыкновению нарушая правила, помчался к углу Бродвея и Пятьдесят седьмой улицы.
– Когда я вам сегодня нужен, мисс Эмбервилл? – осведомился он затормозив и распахивая перед ней дверь машины.
– Не знаю. Приезжайте где-нибудь к шести.
Мэкси быстро зашагала по Пятой авеню, глубоко и с наслаждением вдыхая бодрящий сентябрьский воздух вечно делового Манхэттена. Ее снова, в который уж раз, охватило ощущение канатоходца, идущего по натянутой между крышами небоскребов проволоке. Она любила ни с чем не сравнимую напряженность жизни в этой островной метрополии, расположенной, казалось, на вершине активного вулкана.
– «Я покорю Манхэттен, и Бронкс, и остров Стэтен», – напевала Мэкси, хотя давным-давно узнала, что песня, которой обучил ее отец, была переделана им, чтобы полнее выразить его решимость во что бы то ни стало преуспеть в этой жизни, а на самом деле начальные слова звучат по-иному: «И будет наш Манхэттен…»
Еще никогда Пятая авеню не казалась ей столь широкой и яркой, как теперь – после кошмарных часов, проведенных в новом офисе; никогда еще бурлящая вокруг людская толчея не представлялась столь восхитительной и не поражала своим разнообразием, которое так контрастировало с бесплодным сидением – один на один с опостылевшим желтым блокнотом. Здесь каждый стремится к какой-нибудь цели, у каждого была своя причина находиться именно здесь, в этом месте, на этой улице и в этот час.
Чего, напряженно думала Мэкси, все они хотят? Хотение – основная черта нью-йоркца. Она, например, твердо знает, чего хочет. Превратить «Би-Би» в журнал, успех которого должен стать оглушающим. Должен… С неожиданной для самой себя ясностью Мэкси поняла, что этого нельзя добиться. Из «Бижутерии и бантов» ничего путного не получится. Это уж точно. Без всяких «поживем-увидим». На него просто нет