Шевалье. Спасибо, – продолжает он, – спасибо, что подбодрила меня, а то я уж думал, упаду в обморок. Вот ведь проклятая машина! Но если хочешь еще прокатиться, то само собой, то есть со мной, я хотел сказать. Извини, что-то меня бросает в жар». Он очень быстро говорит и прямо держит спину. Гирлянды разноцветных фонариков бросают на его лицо причудливые отблески. В воздухе, кажется, витают запахи жареного мяса, вина и можжевельника. Наверняка играет аккордеон, звучит песня Шарля Трене и слышен смех солдат, но я ничего этого не замечаю. Ничего, кроме его глаз, светлых, как вода в скалистой бухте, они зорко смотрят на меня, ласкают и словно торопятся поскорее рассказать о нем все – как будто я сейчас улечу.
Я разглядываю его изящные ладони, запястья, закатанные рукава рубашки, загорелые руки, подтяжки, брюки с высокой талией. Я пытаюсь отыскать в памяти знак, воспоминание: мне кажется, я его знаю сто лет. Я уже встречалась с этой душой где-то в другом месте, в ином, ускользающем от нас мире.
Я стою в одной туфле и смотрю на него. Вторую он все еще держит в руке, забавно, я думаю о Золушке и сказала бы ему об этом, но боюсь показаться ребенком. И все-таки я хочу, чтобы он знал обо мне все. А еще лучше – угадал! Какой я была, какая я сейчас и какой буду. Нам столько всего нужно сделать, столько всего рассказать друг другу. Хватит ли для этого одной жизни?
Я только успеваю назвать свое имя (он улыбается! и, милая моя, что это за улыбка!), как меня хватает за руку Люсьена. Мама повсюду меня ищет. Напоследок я ныряю в глаза этого темноволосого ангела, которого встретила в небесах, и нас снова разделяет танцующая на площади толпа.
33
Феликс крутит колесико радиоприемника и останавливается на станции «Ностальжи». Франс Галль[40] лепечет в микрофон, и Феликс повторяет за ней, прижимая к губам воображаемый микрофон:
– «Он играл на пианино стоя…»
– Надеюсь мы хотя бы не в караоке едем? – спрашивает Джулия, крутя руль.
– Здесь направо. «Просто он был свободен, счастлив, несмотря ни на что!» – Феликс извивается на сиденье, Джулия с трудом сдерживает смех.
– Когда ты поедешь к Люсьене? – спрашивает он.
– Думала завтра…
Она вздыхает и продолжает:
– Я боюсь. Раз она так врет, значит, есть причина, и…
– Вот именно. Ты слишком далеко зашла, чтобы сдавать назад! – идет в атаку Феликс. – Мой тебе совет: прижми ее к стенке, ткни носом в эту ложь и заставь говорить! Если надо, я принесу перья и буду щекотать ей пятки – она во всем признается. О, обожаю, слушай, это моя песня!
– Далида? – хихикает Джулия.
– Что – Далида? Королева, богиня, самая-самая! Да ей никто в подметки не годится, ну только если Мадонна, но это еще неизвестно.
– Кстати, о королевах, Жизель – настоящая компьютерная королева…
– Ты заметила?
– Щелкает мышкой как молния. Марку Цукербергу стоит иметь в виду…
– Я рядом с ней чувствую себя старым. Это Билли ее всему научил.
– Билли?
– На самом деле его зовут Серафим, но мы зовем его Билли. Как Билла Гейтса.
Джулия хохочет.
– Из дома престарелых?
– Нет, у него пока голова отлично работает! По-моему, ты его видела. Уши торчком, краснеет, если с ним заговорить…
Джулия мотает головой.
– Золотой человек, тебе понравится. Пенсионер, преподает информатику постояльцам «Бастиды». Так, сейчас налево, приехали!
Фары освещают поворот, старый «Пежо» въезжает в темный переулок.
– Ты уверен, что все делаешь правильно? – спрашивает Джулия, выключая радио.
Но Феликс уже захлопнул дверцу и направляется к узкой двери под неоновой вывеской.
– «Кабаре»? – спрашивает Джулия, догоняя его почти бегом.
Вместо ответа Феликс загадочно улыбается.
Подходит Люсьена, что-то пряча за спиной. Она в клетчатом платье до колен.
Я сижу на скамейке в тени платана. Взглянув на нее, спрашиваю, что она прячет.
– Если скажу, обещаешь попрыгать со мной через скакалку?
Я пытаюсь ее поймать, она вырывается, и я злюсь. Потом делаю вид, что мне нет до нее дела, и погружаюсь в номер Marie Claire, который раздобыла на черном рынке. Я в восторге от душещипательных рассказов, которые печатают в журнале. Расстроенная Люсьена садится рядом и кладет голову мне на плечо. В одиннадцать лет она с трудом читает и в журналах довольствуется картинками. Я поворачиваюсь к ней.
– Ну же, покажи!
С хитрой улыбкой она протягивает мне сверток, упакованный в цветную бумагу. На бумаге каллиграфическим почерком написана буква «Ж». Я вопросительно смотрю на нее, а она достает из кармана маленький кулек миндаля в глазури.
– Кто тебе это дал?
– Он.
– О ком ты говоришь?
– О Жане, конечно! Кого ты ждешь с воскресенья?!
– Когда ты его видела? Говори!
– Утром, когда вы с мамой ходили за покупками. Он искал тебя на площади, а вы были на мельнице.
Сердце подпрыгивает в груди. С нетерпением рву бумагу, под ней пластинка Даниэль Дарьё[42]. «Первое свидание». В конверт вложен листок, на котором Жан своим изящным почерком написал слова песни.
Когда господин Время
В один прекрасный весенний день
Делает простую девчонку
Почти что женщиной
И в голубых мечтах
О счастливом будущем
Закрывает ее глаза,
Она в глубине души вздыхает.
Ах! Как нежен и волнителен
Момент первого свидания,
Когда сердце, уставшее биться в одиночестве,
Дрожа, улетает к тайне.
Вы, незнакомец из безумного сна,
Сделайте так, чтобы он нам принес
Счастье любить друг друга всю жизнь,
Этот момент первого свидания.
Зарождающаяся любовь –
Это первый роман,
В который мы нежно играем.
Персонаж
Никогда не знает,
Будет ему грустно или весело,
Но хотелось бы
Поскорее прочесть все страницы.
Ты подаришь мне первое свидание?
34
Вышибала кивком приветствует Феликса. Похоже, он завсегдатай этого заведения. Джулия проскальзывает вслед за Феликсом за большую красную портьеру. Им навстречу идет огромная фигура. Голубые веки, обклеенные стразами накладные ресницы и водопад бриллиантов под густой бородой. Мужчина в рыжем парике приветствует их теплой улыбкой.
– Добро пожаловать к мадам Артюр!
Джулия теряет дар речи. Она ожидала всего, только не этого. Она с трудом понимает, что Феликс представляет их друг другу. Кто бы мог подумать, что в такой глуши есть кабаре. Джулия идет за Феликсом в узкий темный зал. Восторженная публика сидит за круглыми столиками, тускло светят лампы под абажурами с бахромой. В тумане от дымовых машин играют блики зеркального шара. На сцене мужчина в шубе и сапогах со стразами обращается к зрителям:
– Наш следующий номер обязательно понравится тем, кто сидит в первом ряду! Артистка, которая делает «уим! чик! крак! бам! пам! вжик!». Поприветствуйте несравненную, женственную, венероподобную Кики Генгет!
Публика аплодирует что есть силы, и на сцену выплывают два огромных голубых веера. Подсвеченный со спины, появляется полуобнаженный силуэт, хорошо видны только перчатки. Веера сходятся и расходятся, из них появляется изящная молодая женщина, затянутая в переливающееся платье из латекса. Она кокетливо кладет руки на бедро и улыбается. Звучит музыка тридцатых годов. Джулии нравятся и ее позы, и ее сценическая игра – она бросает лукавые взгляды, хитро подмигивает, невинно хлопает ресницами. Подбадриваемая зрителями, танцовщица медленно распускает корсет и обнажает круглые ягодицы.
Феликс вручает Джулии бокал шампанского и чокается с ней.
– За тех, кто умеет быть уязвимым!
Джулия не может отвести глаз от танцовщицы: та плавно извивается, и длинные русалочьи волосы ласкают ее тело, грациозное, но настоящее – не то что на отретушированных журнальных снимках. У Кики пышные формы, и она их так преподносит, что начинаешь завидовать ее округлому животу и полным бедрам.
– Ты когда-нибудь была на бурлеске? – Феликс пытается перекричать музыку.
Джулия мотает головой.
– Она невероятно красивая! Как актриса немого кино.
Чувственность танцовщицы завораживает ее и бросает ей вызов. Кики Генгет в серебристых лодочках – лучшая иллюстрация фразы «полюби себя сам».
Теперь она полностью обнажена – остались только цепочки со стразами, подчеркивающими ягодицы, и блестящие помпоны на сосках. Она осторожно поднимает большую морскую раковину и, соблазнительно подмигнув, опрокидывает на себя водопад блесток.
Зрители аплодируют. Феликс хлопает и что-то кричит. На сцене в свете софитов вновь появляется месье Луаяль, теперь он в длинном черном платье с перьями и глубоким вырезом пониже спины. Феликс едва заметно машет ему рукой.
Номера идут один за другим. Исполнительница ретростриптиза в стиле двадцатых годов уступает место паре танцоров-андрогинов, затем выходит мускулистый мужчина в набедренной повязке из бананов, золотой шапочке и с длиннющим жемчужным ожерельем на шее – один взгляд на него вызывает в памяти легендарный образ Жозефины Бейкер. Джулия в восторге и громко кричит: «Браво!»
– Это волшебно! Ты здесь часто бываешь? – спрашивает она, поворачиваясь к Феликсу. Но он куда-то исчез. Джулия высматривает его в зале и в баре, как вдруг снова раздаются аплодисменты.