– Дамы и господа, он волнует сердца своей золотистой кожей и глазами зеленее зеленых холмов. Он танцует так же хорошо, как поет. Поприветствуйте изумительного, невероятного, непредсказуемого Великого Гэтсби!
Зал неистовствует. Сцена погружена в темноту, только на полу круг света. Раздаются первые аккорды знакомой песни. В свете прожектора блестит золотистая туфля, потом в разрезе платья показывается мускулистая нога. Когда наконец длинноволосый блондин появляется целиком, Джулия вскрикивает от восторга. Феликс! Накладные ресницы и алые губы контрастируют с волосатым торсом, но он прекрасен, великолепен.
Гэтсби с необыкновенной нежностью берется за микрофонную стойку, и в полумраке раздаются первые строчки песни:
Чтобы не быть одинокими,
Люди заводят собаку,
Люди разводят розы
Или несут свой крест.
Джулия не может прийти в себя. Феликс, ее Феликс, танцует и поет перед всеми. Он медленно растворяется в сиянии Гэтсби. Раскатистые «р», воздетая к небу рука, взволнованный взгляд: на сцене оживает Далида, андрогинная и шокирующая.
Чтобы не быть одинокими,
Девочки любят девочек,
А мальчики любят мальчиков
И женятся на них.
Чтобы не быть одинокими,
Другие заводят детей,
Детей, таких одиноких,
Как дети всегда и везде.
Чтобы не быть одинокими,
Люди строят соборы,
Где все одинокие люди
Цепляются за звезду.
По щеке Джулии катится слеза, зрители бурно аплодируют Феликсу. Чистым голосом он повторяет последние строчки:
Чтобы не быть одинокой,
Тебя я люблю и жду
И могу представлять себе,
Что я – не одинока.
До мурашек. Феликс раскрылся, показал себя таким, каков он есть. Джулия хочет расцеловать его, стиснуть в объятиях, утешить в той печали, которую он только что излил на завороженную публику.
Джулия бежит за кулисы, поднимается по ступенькам и протискивается за портьеру. Феликс принимает поздравления от товарищей по сцене, некоторые вытирают слезы. На каблуках он просто огромного роста. Увидев Джулию, он тут же открывает ей объятия, согревающие ее какой-то особенной теплотой.
– Спасибо, что привел меня сюда… – шепчет она.
Он улыбается своей щербатой улыбкой.
– Идем, я тебя со всеми познакомлю.
Феликс ведет ее в маленькую гримерку, освещенную яркими лампочками, отражающимися в двух зеркалах. Здесь словно взорвался чей-то чемодан: перья, стразы, каблуки, меха – веселый бардак. Сидя в бархатном кресле, огромная Жозефина Бейкер вовсю преображается и наносит на тело искусственный загар.
– Простите за беспорядок! – говорит она. – Мы тут едим блестки и пукаем звездной пылью!
Джулия хохочет.
– Знакомьтесь, это Джулия. Я привел ее, чтобы показать, что значит оказаться в центре внимания и в свете софитов. Соответствует ли пункт прибытия нашим ожиданиям? Вот уж не знаю…
– …Значит, будем наслаждаться дорóгой! – хором произносит труппа.
– Аминь! – кричит Жозефина Бейкер.
– Хорошо сказано! – добавляет танцовщица-стриптизерша с огромными перьями на голове.
Феликс впивается глазами в Джулию:
– Ставлю пятьдесят евро, что ты не решишься выйти на сцену.
Джулия снова хохочет, но вдруг понимает, что Феликс не шутит. Жозефина Бейкер щелкает языком и поднимает бровь. Джулия чувствует себя такой маленькой. Ее охватывает паника. Бесформенные джинсы, огромный свитер, балетки на плоской подошве. Никакого блеска, никакой элегантности, одни комплексы. Ей не нравится, когда на нее смотрят, и она не помнит, когда мужчина в последний раз видел ее голой при свете. Но в этот вечер Джулия решает быть другой. Она отвечает на взгляд Феликса и задорно спрашивает:
– Кто-нибудь одолжит мне боа?
Наша история началась под вальс на аккордеоне. И на каждом свидании Жан Колоретти дарил мне пластинки. Он очень застенчив и, чтобы открыть мне свое сердце, прибегает к помощи современных поэтов. Наш роман складывается из названий песен – как будто мы играем в «чепуху».
После каждой нашей встречи я в своей комнате снова и снова слушаю эти пластинки. С утра до вечера и с вечера до утра. До сих пор помню наизусть каждую песню. Но долго ли еще буду помнить, милая моя… Хочется верить, что самые прекрасные переживания не исчезнут никогда.
Жан вежлив и деликатен. Когда он впервые пришел к нам домой, его единственным козырем были корсиканские корни. Больше всего я боялась реакции отца. Мало ли что он мог сказать! Но Жан держался спокойно и уважительно. Сильный акцент и широкий кругозор победили настороженность отца. Мама втихомолку подбадривала Жана – в конце концов, мне уже скоро шестнадцать. А по виду можно дать и все восемнадцать!
Сейчас я поражаюсь свободе, которую мне давал отец, обычно такой строгий! Может быть, за его тяжелой рукой и разрушительной импульсивностью скрывалось сердце романтика… После его смерти я нашла в табакерке несколько неуклюжих любовных стихотворений. До сих пор не могу в это поверить, вспоминая о том, как он разрушил мою жизнь.
Это лето 1944 года – самое прекрасное в моей жизни. Долгие дни на берегу моря и лимонное мороженое. Я наткнулась на снимки, сделанные на пляже Сен-Мандрье. Мы с Жаном позируем, стоя рядышком на гальке в купальных костюмах. Ты видишь, как сияют мои глаза? Волшебство во взгляде – вот к чему ты должна стремиться, моя дорогая. Только этот свет придает жизни особенную яркость. На заднем плане Люсьена, очень худенькая, совсем еще ребенок, в панамке собирает ракушки. Жан заботится о ней, как о сестре, и мы часто берем ее с собой на прогулки. Мне кажется, она немного влюблена в него, невинной любовью. Она нашла в нем ту нежность, которую не видела ни от кого.
В тот день поднялся сильный ветер. На море волны, они лижут нам ноги. Отдыхающие уходят с пляжа, собирая зонты и полотенца, свое веселое хозяйство. А я тону в глазах моего прекрасного учителя, упиваясь его словами, и мне нет дела до надвигающегося шторма. Люсьена резвится в воде. Она не умеет плавать и возится у берега, бросая гальку. При каждом откате волны она прыгает и визжит от радости. Слышно, как она кричит: «Ух, по ногам! Mèfi[43], еще одна идет!», и мы с Жаном смеемся, не сводя друг с друга глаз.
Нам дорог каждый миг, и я страшусь каждой минуты, которая приближает разлуку, хотя от мысли о пластинке, которую я получу, мне становится немного легче. Меня в нем восхищает все: тонкие волосы, которые треплет ветер, аккуратные ногти, мягкий смех, яркие белки глаз и даже наши имена, которые так прекрасно сочетаются (это знак!), – решительно все приводит меня в восторг. Ах, как это прекрасно – любить!
Жан встрепенулся – на пляже вдруг стало тихо. Волны уже высокие, а Люсьены нигде нет. Он бежит к морю, выкрикивая ее имя. Я, как безумная, бегу за ним. Может, она ушла, не предупредив? Верчу головой, волны разбиваются с ужасным грохотом. Жан без колебаний бросается в воду. Я издаю вопль ужаса, когда он наконец выныривает с Люсьеной на руках. Кладет ее на песок, она приходит в себя и выплевывает половину Средиземного моря. Я крещусь и благодарю Небо за то, что она осталась в живых. И тут же начинаю ее ругать. Как она меня напугала! Как она додумалась зайти так далеко в воду – ведь ясно было, что ее смоет волной! Люсьена встает, опираясь на Жана. С его волос ручьями стекает вода.
– Хватит! – выплевывает она вместе с гневным рыданием. – Это ты виновата!
Глаза у нее чернее ночи – никогда я не видела ее в таком бешенстве.
– Почему все всегда вращается вокруг тебя? – вопит она. – Мне надо умереть, чтобы меня наконец заметили? И хватит меня ругать, как будто я глупая! У меня месячные начались на прошлой неделе, я больше не ребенок!
Вызов брошен. Она смотрит Жану в глаза и утыкается головой в его шею.
Мы уходим с пляжа под свист ветра, задирающего наши подолы. Песок хлещет по голым ногам. Сжав зубы, я мысленно каюсь, расстроенная и виноватая. В автобусе едем молча. В тот день Жан забыл вручить мне пластинку.
О, моя дорогая! От этих фотографий такая ностальгия… Вот бы мне еще раз прожить то лето! Кто-то скажет, что это была всего лишь юношеская влюбленность. Поверь, это было нечто гораздо большее. Пожилая дама, в которую я превратилась, с высоты прожитых лет может поклясться: мне уже не дано было никого любить так, как я любила Жана. Это был самый прекрасный роман моей жизни. Страстный. Незабываемый.
Надеюсь, моя память угаснет на воспоминании о нем.
35
За бокалом шампанского, неизвестно каким по счету, Джулию одолевают сомнения.
«Во что я ввязалась? И ради чего? Чтобы не потерять лицо перед Феликсом! Правда, надо признать, что с ним я чувствую себя другой. Словно он видит меня такой, какая я на самом деле, – думает она. – Видит женщину, способную на большее, чем эта размеренная куцая привычная жизнь». И она не хочет его разочаровывать.
«К тому же танцы – мой конек!» – успокаивает себя Джулия. С Жаниной она прошла хорошую школу. Бабушка передала ей свое чувство ритма. Ну же, вперед! Всего несколько па на сцене, ничего выходящего из ряда вон. Надо всего лишь представить, что она в ночном клубе, забралась на динамик и виляет бедрами под музыку. Джулия безуспешно пытается вспомнить, когда в последний раз была на дискотеке.
Она выпрямляется в кресле и смотрит в зеркало. Круги под глазами, прилизанные волосы и чересчур пухлые щеки. Реальность слишком жестока! Она сутулится и кусает губы. Феликс и его друзья живо обсуждают ее наряд. Здесь слишком много блесток, это слишком скромно, то недостаточно ярко… У Джулии голова идет кругом. Она уже готова сдаться, когда Феликс накидывает ей на плечи кружевной костюм и торжествующе кричит: