Он улыбается.
– Я приехал в деревню. Выкупил заброшенный дедов участок и освоил новое дело. Прочел все, что сумел найти о трюфелях, а старик Флавио подарил мне Зербино.
При звуке своего имени пес оживляется и проводит носом-трюфелем по руке хозяина.
– Почему деревенские относятся к тебе как к чужаку? – возмущенно спрашивает Джулия, вспомнив сцену на рынке.
Антуан мрачнеет.
– Старые дураки, они ничего не знают и не заслуживают что-либо знать!
Зербино скулит, виляя хвостом, и идет к двери, тщетно пытаясь привлечь внимание Антуана.
– А ты?
– Родители развелись, когда мне было три года, отец переехал в Лос-Анджелес. Он работает в кино. Мама живет в Париже со своим новым партнером. Они оба построили жизнь заново, много работали. Думаю, я их немного стесняла, они часто отправляли меня к бабушке, папиной маме…
– К Жанине?
– Ты ее знаешь?
Зербино больше не может терпеть, он прыгает на кровать и лает. Антуан обхватывает его голову руками, трет макушку.
– Что такое, Зерб? Не хватает внимания? Я сейчас, только выпущу его, – говорит Антуан, целуя девушку с медовой кожей. – Через секунду вернусь и устрою тебе пир горой.
Влюбленные смеются. Зербино давно не слышал, чтобы Антуан так смеялся, просто сердце радуется. Пес прыгает от нетерпения, чуть не уронив хозяина с лестницы. Обычно они выходят из дома очень рано. Новая любовь, новые порядки.
У двери старый пес настораживается. Чует опасность. Он лает, но хозяин велит ему замолчать. Зербино напрягся и рвется наружу, пока Антуан отодвигает щеколду.
– Ну, ну, Зерб! Сегодня тебе прямо не терпится!
Зербино выскакивает за дверь и делает стойку. Ветер стих. В нос ударил запах пота и собаки. Зербино лает не переставая, пока Антуан раздраженно натягивает сапоги. Пес поднимает глаза на хозяина – тот мертвенно-бледен. Куда ни посмотришь – повсюду разорение и опустошение. Площадка с трюфелями разграблена, собачьи клетки пусты.
38
Когда Антуан и Джулия входят в кафе на площади, все разговоры стихают.
– Где эти мерзавцы? – рычит Антуан, глядя на мужчин, сидящих за столиком с рюмками анисовой настойки.
Джулия сжимает губы, ощущая, как накаляется обстановка. Она узнает тех двоих с рынка. Шаретье развалился на стуле, раскинув руки, на губах злая улыбка.
– А марселец-то, похоже, заболел!
Антуан подскакивает к нему, хватает за ворот и поднимает, опрокидывая рюмки, бутылку и стул.
– Ублюдок! Куда ты дел моих собак?
– Пусти! Не знаю, о чем ты говоришь.
– Не держи меня за идиота, Шаретье!
– А ты – отвали от Евы!
Ева? У Джулии сжалось сердце.
– Ты действительно полный идиот! – орет Антуан.
Его держат двое официантов.
– Что здесь происходит? – кричит Люсьена, она только что вошла.
– Этот малый о чем-то толкует, да никто не понимает о чем! – отвечает Шаретье, поправляя рубашку.
Люсьена подходит к нему и недобро на него смотрит.
– Отстань от него! А ты – иди со мной!
Антуан, стиснув зубы, не спускает глаз с Шаретье.
– Шайка чертовых мерзавцев! – выплевывает он и идет к двери.
Джулия кладет руку ему на запястье, но он вырывается.
– Оставь меня.
– Что? – Джулия не верит своим ушам.
– Оставь меня!
Он хлопает дверью кафе и прыгает в фургончик. Джулия не поспевает за ним. Взвизгнув тормозами, машина исчезает.
Джулия побледнела, в груди поднимается гнев. Несправедливость происходящего вызывает яростный протест. Эмоции рвутся наружу. Черт возьми, кем он себя возомнил? Что он себе думает, можно провести с ней ночь, а с утра пораньше выкинуть вон? Она в бешенстве. Пусть катится к своей Еве! Надо было оставить его на парковке и вернуться домой! Она ненавидит его и злится на себя. Злится на всех. Пусть проваливают к черту! Вся эта ложь и уловки сводят ее с ума.
Вне себя от гнева, Джулия вдруг замечает хрупкую фигурку Люсьены возле церкви.
– Почему ты мне соврала? – громко спрашивает Джулия, входя вслед за ней в притвор.
Люсьена крестится.
– Я задала тебе вопрос!
Слова отскакивают от холодных стен церкви. Люсьена оборачивается и впивается в нее своими желтыми глазами.
– Значит, ты никого не уважаешь! – цедит она сквозь зубы. – Ни бабушку, ни Бога!
– Почему ты мне соврала? Мужчина на фотографии никакой не двоюродный брат! Почему? – выкрикивает Джулия.
Люсьена встает на колени перед статуей Девы Марии и шепотом молится. Сложенные под подбородком руки дрожат. Джулия с раскрасневшимися щеками и горящими глазами подходит к Люсьене и цедит сквозь зубы:
– Жанина знает, что ты бросила своего сына?
Люсьена смотрит на нее с ужасом. Джулия возвышается над ней, выпрямившись во весь рост.
– Так я и думала! – говорит она с издевкой. – Люсьена, как далеко ты готова зайти, чтобы сохранить лицо? Что еще ты скрываешь?
Вдруг двери ризницы открываются, и кюре быстрым шагом подходит к Люсьене. Обнимает ее за плечи. Она дрожит всем телом.
– Кто вы такая? Как вы смеете кричать в доме Божием? – восклицает он.
Джулия кипит гневом и не сводит глаз с Люсьены. По морщинистой щеке бежит слеза.
– Уходите! – цедит сквозь зубы отец Мариус. – Уходите отсюда, пока я не вызвал полицию!
Моя стрекозка!
Вчера я была у врача. Он очень любезен – возится со старыми мозгами вроде моих. Каждый вечер мы делаем упражнения. Иногда играем в «мемори», иногда читаем газету, и я пересказываю прочитанное. Он часто просит рассказать о тебе и о том, как я провожу время. Какой день был вчера? Что я буду делать завтра? От этого у меня голова идет кругом, но я не сдаюсь. Хочу быть в хорошей форме к твоему приезду!
Каждую неделю в приемной сидит одна пара. Удивительно, как некоторые супруги с годами становятся похожи. Она всегда хорошо одета, это он болеет. Он почти не разговаривает, только без устали повторяет: «Почитай мне их». У жены всегда какие-то белые карточки в руках. Вчера я наконец решилась спросить, что она ему читает.
Со слезами на глазах она объяснила, что перед каждым визитом в клинику муж паникует. Насколько я поняла, он раньше преподавал в университете – какая-то знаменитость, писал книги, – как ты, моя милая Лили. Память этого бедолаги начала сдавать, и больше всего он боится неверно ответить на вопросы врача. Поэтому во время приемов жена делает заметки, и они потом по ним готовятся.
Меня беспокоит, что время уходит, а воспоминания от меня ускользают. Я молюсь о том, чтобы закончить этот дневник, пока не будет слишком поздно, пока я не останусь одна на этом тонущем корабле.
Иногда я захожу в какую-нибудь комнату, не понимая зачем, и мне становится стыдно. Все чаще забываю, какой сегодня день. Конечно, на часах стоит дата, но какой это месяц и какой год? Я стала класть в карман халата печать с датой – я пользовалась такой, когда работала секретаршей. Каждый вечер, слушая прогноз погоды, я передвигаю цифры на печати и думаю о тебе.
39
Феликс выключает фен.
– Ну что, Жизель, как подвигаются уроки информатики? – спрашивает он. – Все успешно?
Жизель в бигуди не поднимает головы от ноутбука. Сегодня, как и каждый вторник, она ходила на занятия для начинающих, которые ведет Билли, застенчивый, но очень милый пенсионер. Учеников немного. Жизель занимается прилежно.
– Как говорится, понимаю я быстро, но объяснять мне нужно долго. Вы знаете, что такое «собачка»? Это как индекс, только с хвостом. Если не нарисовать хвост, собачка не отнесет ваше письмо.
Входит Джулия, осторожно прикрыв дверь.
– Ну, Лулу, рассказывай! – Феликс встречает ее хитрой улыбочкой.
Она молча снимает куртку.
– Бабушка у себя?
– Что-то не вижу радости! Или Аполлон не оправдал свою репутацию? Успокой меня: вы хотя бы вместе провели ночь?
Жизель заинтересованно поднимает голову. Феликс орудует щеткой для волос.
– А, покраснела! Выкладывай, Лулу, хочу знать все подробности! У кого такие красивые большие руки, у того обычно…
– Потом, – обрывает его Джулия. – Пойду проведаю бабушку.
Феликс огорченно пожимает плечами:
– Бедняжка Жизель, ей придется зайти за подробностями позже.
И снова включает фен.
Джулия выходит из гостиной. Ей стыдно. За себя, за свое плохое настроение, за нападки на Люсьену. Но поведение Антуана, ложь Люсьены и угасающее бабушкино здоровье – слишком большое испытание для ее нервов. Да еще редактор почти каждый день дергает ее насчет книги. Она не выдерживает.
Джулия вспоминает ночь, проведенную с Антуаном. Фотографию у него на комоде. На ней – мужчина перед лодкой. Вдали на фоне ясного неба виднеется собор Нотр-Дам-де-ла-Гард. Изрезанное морщинами лицо, мозолистые руки – в одной мужчина гордо держит рыбину, другой обнимает за плечи сына. Антуану здесь не больше двадцати, он улыбается в объектив. Справа от него стоит женщина, суровая и тощая как палка. Люсьена.
Сперва ей это показалось трогательным. А теперь она не уверена. Что, если Антуан тоже участвует во вранье Люсьены? Джулия проклинает себя, что так легко упала в его объятия. Она в ярости от того, что горе застряло словно ком в горле, после того как он бросил ее в кафе. «В конце концов, он тебе ничего не обещал!» – поддает жару внутренний голос.
Джулия на мгновение закрывает глаза. Надо взять себя в руки перед встречей с Жаниной. Делает глубокий вдох и открывает дверь. Полумрак, бабушка лежит на кровати. Ее грудь медленно вздымается. Джулия осторожно садится на кровать и берет бабушкины руки в свои. На сухой прозрачной коже виден синяк. От прикосновения Жанина открывает глаза. Сосредоточенно смотрит. И вот ее лицо озаряется:
– О, моя стрекозка! Как я рада тебя видеть!
Моя стрекозка. «Как долго еще бабушка будет помнить мое прозвище?» – думает Джулия, и сердце выпрыгивает у нее из груди.
«Вот стрекоза, закрыв глаза, летит-летит куда-то».