Джулия гладит дневник кончиком пальца, осторожно листает и вынимает снимок, на котором Жан Колоретти и Жанина держатся за руки. Что могло произойти, почему он так внезапно исчез? Она разглядывает его глаза, его улыбку. Ничто не предвещает будущую трагедию. Бабушка выглядит такой беззаботной, что у Джулии сжимается сердце.
В гостиную входит торжествующая Жизель. Она в платье цвета зеленого яблока, щеки нарумянены – навела красоту.
– Будущее за интернетом! – восклицает она.
Лицо Джулии озаряется. Будущее. Как она раньше не подумала? А вдруг еще не поздно переписать прошлое?
Звон колоколов в деревне.
Скрип жерновов, перетирающих маслины.
Первая июньская цикада.
Плеск фонтана на площади.
Скрип калитки, возвещающий о приходе Люсьены.
Скворчание лука на сковородке.
Вступление к программе Наги.
Шелест листьев моего абрикосового дерева.
Летние песни влюбленных лягушек.
Колокольчики коз в горах.
Хруст гравия под велосипедом почтальона.
Хлопок, с которым пробка вылетает из бутылки розового вина.
Фейерверки 14 июля.
46
– «Бабушка-вязальщица сводит с ума мир моды», – читает Джулия восхищенным постояльцам.
Они слушают в полной тишине, словно на церковной службе.
На пятой странице утренней газеты фотография: Мадлена и Жизель держатся за руки, Пьеро и Фернан, широко улыбаясь, демонстрируют шапочки.
– «Сразу после запуска сайт магазинчика обвалился из-за обилия заказов. В чем причина такого успеха? Шапочки вручную вяжет бабушка-философ! Счастливые обладательницы признаются, что шапочки с загадочными посланиями изменили их жизнь».
Радостные крики. Сияющая Жизель целует Мадлену, которая продолжает вязать под угрюмым взглядом Пушинки. Билли, с пылающими ушами, утопая в свитере, который ему велик, нежно смотрит на Жизель.
– Что ж, дамы, пора нанимать сотрудников! – восклицает Феликс.
– Вопрос уже решается, – Жизель так серьезна, словно руководит крупной компанией. – Мы получаем письма со всей Франции, бабушки предлагают для нас вязать. Но мы очень требовательны в вопросах качества – не так ли, Мадлена?
Мадлена улыбается, лицо маленькой мышки лучится радостью от хороших новостей.
– Принести вам чего-нибудь выпить?
– Нет, Мадлена, некогда, может быть, сам президент Франции сейчас заказывает шапочку! Билли, у нас тоже дел по горло! Где Пьеро и Фернан? Нужно их сфотографировать в последних изделиях Мадлены!
Билли хватает камеру и устремляется за ней. Элиана подмигивает Джулии – похоже, у Жизель многое впереди.
– Карлу Лагерфельду – не расслабляться! – объявляет Феликс. – Жанина, не желаете ли посетить Париж? Воспользуемся возможностью полюбоваться Сеной и станцевать танго на набережной!
Жанина радостно улыбается. Мадлена перегрызает нитку, вертит в руках шапочку, проверяя, нет ли какого изъяна, и протягивает ее Джулии.
– Спасибо, Мадлена, какая прелесть! Феликс, нам пора ехать. Элиана, вы его подмените?
Элиана кивает, а Феликс бледнеет.
– Точно пора?
Но Джулия уже открывает дверцу машины.
Моя дорогая малышка!
Пишу тебе, лежа в постели. Сон, будто давний враг, снова бежит от меня. Потому ли, что мой дух готовится к путешествию? Или из-за воспоминаний, которые теснятся в бедной голове?
Вчера меня охватили угрызения совести, и я чуть не бросила в огонь дневник, фотографии, всё. Ругала себя, повторяя: «К чему это?» и «Что она подумает?». А потом зазвонил телефон. Это ты, моя стрекозка, хотела узнать, как я поживаю. От твоего голоса сердце снова запело. Ты сказала, что не приедешь до Рождества, но думаешь обо мне. Знала бы ты, мой ангел, сколько счастья мне приносят твои звонки! Я была так рада и, ободрившись, решила, что ты имеешь право знать. Неважно, что ты подумаешь обо мне и будет ли задета память тех, кого уже нет. Думаю, смерть не может служить оправданием, и некоторые покойники не заслуживают большого уважения.
Однажды вечером Гастон вернулся домой поздно. Лежа в нашей супружеской постели, я притворяюсь спящей, чтобы не пришлось с ним разговаривать. Накануне мама безуспешно пыталась скрыть синяк под глазом – говорит, упала на кухне. Отец все больше закрывается в своем молчании. А Гастон каждый вечер приходит навеселе. Я боюсь его.
Тяжелыми пьяными шагами он входит в спальню, натыкаясь на мебель и распространяя запах спиртного. Грубым голосом выкрикивает мое имя. Я скорей встаю, в страхе, что он перебудит весь дом. Только я подошла, как он рявкнул:
– Быстро налей мне, не то получишь!
Я пытаюсь его урезонить, прошу разуться и лечь в постель. Он замахивается на меня, но так пьян, что попадает по стене. Глядит, ничего не понимая, на ушибленную руку и вдруг заливается слезами. Он бормочет что-то непонятное. Извинения? Исповедь? Я прислушиваюсь. От того, что он говорит, я цепенею. Рыдая, он признается в неукротимой, мучительной и всепоглощающей любви. Умоляет меня его простить.
Смысл его слов доходит до меня урывками. Гастон влюблен в отца? Меня бьет дрожь. Это невозможно. Знает ли кто-нибудь? И главное, не моя ли в этом вина?
Как мне стыдно, до сих пор стыдно. Я по-прежнему убеждена, что в этом несчастье виновата я одна. Из-за меня сбежал Жан, это я разрушила наш с Гастоном брак, а потом разбила маме сердце. Но что мне было делать? Я до сих пор не знаю.
Гастон наконец засыпает, а моя голова пухнет от вопросов. Что за жизнь у меня будет, если я останусь? Имею ли я право мечтать о чем-то большем, чем эта безрадостная постель, в которую я ложусь каждый вечер? И что станет с мамой, если я уйду? Кто ее защитит? Переживет ли она…
Хотя я всей душой ненавижу Гастона, его признания вызывают у меня жалость. Эгоизм и жестокость отца принесли много горя, наверняка Гастон страдает в этом браке не меньше меня. Мой гнев обращается на отца. Он настолько наивен, что ничего не понял? Или принудил меня к замужеству, зная обо всем?
Ах, моя дорогая! Сейчас, на закате моей жизни, я должна смириться с тем, что никогда не получу ответов на эти вопросы. И все же мое унижение, ярость и горе никуда не делись. Этот брак разрушил мои мечты. Я до сих пор не могу удержаться от проклятий, когда вижу портрет отца.
В тот вечер я поняла, что самое грустное еще впереди.
47
Зербино бежит по тропинке, подняв морду и принюхиваясь.
Далеко сзади шагают рядом старик Флавио и Антуан. Зербино впивает ароматы леса. Земля, листья, перегной. Кора и камни. Он чует муравьев, зайца – в нескольких километрах отсюда, но не запах черных грибов.
Пес возвращается к хозяину, прислушивается к его словам и к его беспокойству. Куда делась медовая девушка? Антуан достает из кармана несколько кусочков печенья, машинально бросает псу и отрывисто произносит:
– Продам участок.
Старик Флавио останавливается. Ветер поднимает полы его куртки.
– Антуан…
– Я ходил к Шаретье. Показал ему документы на землю и свидетельство о том, что Эмиль был моим дедом.
– Он поверил?
– Пришлось. А еще я ему сказал, что убью первого, кто сюда сунется.
С ветки дуба за ними наблюдает белка. Зербино заинтересованно поднимает уши.
– А что Люсьена? – обеспокоенно спрашивает старик.
– Она ничего не знает.
Антуан вынимает руки из карманов и свистит. Пора возвращаться. Зря прогулялись. Участок, разоренный мародерами, еще не скоро даст урожай. Зербино идет рядом с ними, подлаживаясь под шаг хозяина. Вернувшись домой, пес отряхивается, пьет воду и запрыгивает на диван. Антуан откупоривает бутылку анисовки.
– За будущее, Флавио! – Тост произносится без огонька. – За мое будущее в Марселе, подальше от этих стервятников.
– Значит, готово дело? Начались трудности, и сдулся? А ты что думал, трюфель дается первому встречному?
Он продолжает, не давая Антуану ответить:
– Я считал тебя умнее! Думал, ты понимаешь – в этом деле нужны смелость, терпение, воля. Значит, я ошибался.
Задетый за живое, Антуан молчит.
– Послушай, сынок, – продолжает Флавио. – С каждым испытанием жизнь дает тебе урок. Хочешь вернуться к своей рыбе – пожалуйста. Но не делай ничего назло. Ты же умный человек… Покажи им, на что ты способен! Почему бы тебе не открыть ресторан? Ты лучший повар, которого я знаю! Вот увидишь, Шаретье и все остальные будут драться за право продавать тебе грибы!
Антуан разглядывает старика. Протертые рукава, загрубевшие руки, лицо изрезано морщинами, глаза помутнели от катаракты. Флавио знает его, как никто другой, и, хотя гордость мешает это признать, слова старика находят в нем отклик. Он молча допивает анисовку. Зербино открывает один глаз и наблюдает, как хозяин наполняет рюмки.
– А эта девушка, ты ее любишь?
Антуан со вздохом кивает.
– Я думаю о ней день и ночь. У нас ничего не получится. Точнее, у нее со мной ничего не получится.
Флавио отметает его слова взмахом загорелой руки.
– Вот еще! Человек, который хоть что-то понимал бы в любви, поверь мне, был бы миллиардером. Трюфель – величайшая тайна в этом мире, после тайны сердечной! Не пытайся понять, куда идет поезд. Прыгай в него на ходу, и пусть он тебя везет. Сегодня ты говоришь себе, что время еще есть, но однажды ты поймешь, что уже поздно. Жизнь утекает сквозь пальцы… А у тебя, я думаю, лучшее впереди.
Сегодня мой день рождения. Эти слова все крутятся и крутятся в голове. Сегодня мой день рождения и последний день, когда я сплю в этой постели.
Я вздрагиваю. Подушка пахнет лавандой, и я думаю о маме, которая каждое утро губит свои бедные руки в прачечной. Я в последний раз сплю на простынях, которые она завтра будет тереть, вполуха слушая сплетни соседок. Мама, любовь моя.