нский… Известные стихи в его записи имеют в рукописи не совсем канонический текст:
Я помню тот Ванинский порт
И вид погребальный угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.
Над морем сбирался туман,
Ревела стихия морская.
По курсу стоял Магадан —
Столица Колымского края.
От качки страдали зыка,
Обнявшись, как родные братья.
Лишь только порой с языка
Срывались глухие проклятья.
Не песня, а жалобный крик
Из каждой груди раздавался.
Прощай навсегда материк, —
Ревел пароход, надрывался.
Прощай молодая жена,
Прощайте и малые дети, —
Знать, полную чашу до дна
Придётся нам выпить на свете.
Я знаю, меня ты не ждешь,
Писать мне тебе запрещают.
Встречать ты меня не придёшь
И дети отца не узнают.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа “чудной планетой”, —
Сойдешь поневоле с ума:
“Отсюда возврата ведь нету”.
Зыка — сокращенно так называли тогда заключённых. (Примечание Ф. М. Дёмина-Благовещенского.)
Сын вспоминает рассказ отца, как были написаны эти строки в трюмной тюрьме, как кормили солёной селёдкой, не давая пить. Даже если он был лишь соавтором текста, и то его имя требует особого исследования».
Увы, речь идёт о грубой подделке. Первая нестыковка: сын пишет, что на Дальний Восток отца перевезли в 1939 году, а на берестяной грамоте под стихотворением (с указанием уже колымского посёлка Бёрёлёх) стоит 1938 год. Впрочем, ни в этом, ни в 1939 году «оригинальный текст» песни о Ванинском порте появиться не мог по одной простой причине: порта тогда и в проекте не было! Не существовало и железнодорожной ветки до посёлка Ванино, по которой якобы привезли лагерника. История с песней, нацарапанной на берёсте и сохранённой от лап охранников, — либо лагерная «параша», сочинённая самим Дёминым, либо фальшивка, слепленная его сыном.
Андрей Вознесенский упомянул в числе предполагаемых авторов песни Ольгу Берггольц. В различных источниках фигурируют имена не менее известных советских поэтов. Но ни Берггольц (арестована 13 декабря 1938 года, освобождена и реабилитирована 3 июля 1939 года), ни её первый муж Борис Корнилов (расстрелян 21 февраля 1938 года), ни Николай Заболоцкий (отбывал лагерный срок с февраля 1939-го до мая 1943 года в системе Востоклага, а затем ещё год в Алтайлаге) авторами «Ванинского порта» не являются на том же основании, что и Дёмин-Благовещенский. Их за «колючкой» на момент появления порта уже не было.
Ещё парочка невнятных версий. Валерий Сажин в статье «Песни страданья» приводит слова некоего П. Дороватского, который с 1933 года занимался культпросветработой в Магадане, организовал краеведческий музей и работал в редакции газеты «Верный путь»: «Одним из выдающихся поэтов Колымского края надо считать Николая Серебровского. Он был шофёром и часто печатал свои стихи в газете “Верный путь”… Ему было тогда не более 26–27 лет. Всякий раз, когда он возвращался из рейса, он привозил что-то новенькое… Стихи Серебровского быстро подхватывались, и их пела вся Колыма. Много лет спустя, однажды, уже на “материке”, я услышал, как молодые голоса пели одну из лучших песен Серебровского». Этой песней, по утверждению Дороватского, и был «Ванинский порт». Больше о Серебровском и его стихах ничего не известно. Непонятно, почему о поэте, стихи которого «пела вся Колыма», не осталось никаких воспоминаний. К сожалению, это не даёт возможности ни подтвердить, ни отвергнуть версию.
А в 1998 году в новосибирской газете «Честное слово» вышла заметка, автор которой Антон Барыкин утверждал: «В столице Алтайского края, Барнауле, до сих пор живёт автор лагерного шлягера конца 40-х годов “Ванинский порт” Николай Кутланов. Репрессирован Николай Ильич был совсем ещё пацаном и получил 10 лет лагерей до начала войны. В военные годы он неоднократно подавал заявления об отправке в штрафные роты на фронт, но как политическому ему всё время отказывали. А ставшую знаменитой песню написал уже после войны. Это была его первая и последняя песня. А уже потом у песни появилась масса вариантов, которые, кстати сказать, Николай Ильич бережно собирает. Сейчас уже получился толстенький томик одной песни. Неизменна в этой песне только первая строчка. Дальше всякий зэк писал уже про своё…» Аргументов — ноль. Особенно умиляет то, что сочинитель байки убеждён: можно просто сесть и написать потрясающие стихи, а затем больше ничего в жизни не сочинить. Ну, так получилось, озарение нашло… Что тут скажешь? Лагерники в таких случаях советуют: «Не веришь — прими за сказку»…
Мнимые авторы: Григорий Александров и «чекисты-фольклористы»
Особо остановлюсь на версии, которую выдвинул литературовед Владимир Бахтин. В его статье «Я помню тот Ванинский порт: автор и песня» создателем текста назван бывший зэк Григорий Матвеевич Александров. Бахтин поясняет, что на конференции «Фольклор ГУЛАГа» фольклористка Анна Некрылова передала ему письмо Александрова, адресованное неизвестному лицу. Вот что писал лагерник:
«Уважаемый С. М.!
Вы по телефону попросили у меня автограф. Посылаю неискалеченный “филологами” КГБ свой стих “Колыму”. Я написал его в 1951 году на 706-й командировке (лагпункте) Тайшетлага, куда я попал за уничтоженную чекистами рукопись “Пасмуровое стадо обезьян” (о злодеяниях Сталина).
Мотив к стихам напел товарищ по нарам Зиновьев, а через неделю его убили “при попытке к бегству”. “Попытка” — наглая ложь! Собака, на работе, перегрызла ему горло, а охранник в упор пристрелил его двумя пулями — в лоб и в грудь. О Зиновьеве донёс сексот, что он автор музыки, и только за это Зиновьева убили. Узнай сексот о моём авторстве, я несомненно разделил бы участь погибшего. В позапрошлом году я прочитал в журнале и услышал по телевизору, что “Колыма”, невесть почему, названа “Ванинский порт” и наречена народной песней. Я весьма рад, что песня стала народной. Авторство никогда не прельщало меня. Но мне обидно за муки Зиновьева. Но даже не это главное. Недобрые руки изменили стихи. Чьи — понять не трудно…»
Далее в письме приводится текст Александрова:
Восемьсот километров тайга,
Блуждают там люди, как тени,
Машины не ходят туда,
Бредут, спотыкаясь, олени.
Я помню тот Ванинский порт
И вой парохода угрюмый,
Когда поднимались на борт,
Грузили нас в мрачные трюмы.
От качки стонали зэка,
Стояли, обнявшись, как братья,
И только порой с языка
Чекистам срывались проклятья.
Над морем поднялся туман,
Ревела стихия морская,
Стоял впереди Магадан,
Столица Колымского края.
Не песня, а яростный крик
Из каждой груди вырывался.
«Прощай навсегда, материк!» —
Хрипел пароход, надрывался.
Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чудом планеты,
Сойдёшь поневоле с ума,
Оттуда возврата уж нету.
Я знаю, меня ты не ждёшь,
И к дверям открытым вокзала
Встречать ты меня не придёшь,
Об этом мне сердце сказало.
Прощай, дорогая жена
И милые малые дети,
Знать, горькую чашу до дна
Испить довелось мне на свете.
Бахтин склоняется к версии о том, что «Ванинский порт» действительно сочинил Александров. Хотя подкрепляет свою позицию оригинально: мол, текст лагерника значительно слабее широко известной песни — а значит, его дополняли и шлифовали в течение последующих десятков лет. В устах филолога такая аргументация звучит, как минимум, наивно. На мой взгляд, мы имеем дело с очередной необоснованной претензией на авторство. Собственно, определённые сомнения закрались и в душу самого Бахтина. Он пишет: «Требует некоторых уточнений рассказ о причине гибели Зиновьева. Получается, что через неделю песню уже достаточно хорошо знали (именно как песню, потому что он пострадал как создатель напева)». Разумеется, это — чушь. За неделю даже самая гениальная песня не станет настолько популярна, чтобы чекисты от дикой злобы бросились уничтожать автора напева! Чекистам делать больше нечего, как с кровавой пеной у рта рвать в клочья какого-то зэка, который что-то где-то насвистел…
К тому же в «оригинальном» тексте есть нелепые проколы. Бросается в глаза попытка автора «сочинить прототекст», который бы отличался от позднего текста «эксклюзивными» деталями. Но именно такая эксклюзивность и подводит Александрова. К примеру, он начинает песню с куплета, который, согласно логике и здравому смыслу, не может стоять вначале. Это настолько очевидно, что даже лояльный сочинителю Бахтин вынужден развести руками: «Ни одного варианта, который начинался бы так, как написал Григорий Матвеевич, мне не встретилось… “Я помню тот Ванинский порт…” — идеальное начало именно для лирической песни. Оно открывает сюжет. С воспоминаний, обращений к прошлому начинаются многие песни и романсы, в том числе и литературного происхождения (“Я помню чудное мгновенье…”, “Я помню вальса звук прелестный…”)».
Чтобы совсем «замаскироваться», Александров также заменяет количество километров на «восемьсот». Его нисколько не смущает, что слово «восемьсот» не влезает в размер! Зачем автору понадобилось лепить эти несуразные «восемьсот километров»? Объяснение одно: число «восемьсот» привлекло Александрова именно своей «оригинальностью». Все остальные варианты, которые вбивались в размер, уже были использованы. Тот же Бахтин приводит вариант, записанный от матросов Г. Лазичева и Н. Таруты из Красноярска в 1960 году:
Шестьсот километров тайгой,