Помню, как это было:
Колыма, первый снег…
Я готовлю могилы
На пятьсот человек.
Неизвестность томила
И мороз крепко жал.
Я и сам-то могилы
Лишь вчера избежал.
Уровень этих стихов сопоставим с текстом «колымского гимна». Поэзия — дело тонкое. Не всегда автор должен обязательно летать, сидеть, ходить в морские рейсы, чтобы ярко и убедительно отразить в стихах психологию арестантов, лётчиков, моряков. Это доказывает пример Владимира Высоцкого. Поэт пропускает чужой опыт через себя. Просто надо уметь влезть в чужую шкуру. У Сараханова было достаточно возможностей для этого. Но, с другой стороны, портрет, нарисованный Померанцевым, производит отталкивающее впечатление. Не вяжется пьяная, самодовольная рожа Кости-пирата, окружённого лагерными «шестёрками», с образом автора процитированных выше пронзительных стихов. Так что пока и версия с авторством Сараханова остаётся под большим сомнением.
«Я помню тот Ванинский порт»: посёлок и пересылка
Бухта Ванина (или Ванино) на западном берегу Татарского пролива получила своё название в 1876 году в честь военного топографа Иакима Ванина, работавшего в составе экспедиции 1873–1874 годов под руководством Логгина Большева. До начала XX века никаких посёлков тут не было. Лишь в 1907 году возникает небольшое поселение Тишкино — по фамилии Ивана Тишкина, которого называют лесопромышленником (а также — плотником или рыбаком). Так продолжалось долго. Здешний старожил Иван Серов рассказывал о конце 1930-х годов: «Тогда в районе Ванино стояло всего-то два домика и пустой барак. Вокруг тайга… Здесь жили рыбаки из рыболовецкого колхоза “Заветы Ильича”».
Положение изменилось в середине Великой Отечественной войны, с выходом постановления Государственного Комитета обороны № 3407 «О строительстве железнодорожной линии Комсомольск — Советская Гавань» от 21 мая 1943 года. Именно в нём закреплено решение о строительстве Ванинского порта: «Открыть движение по железнодорожной линии к 1 августа 1945 года. К этому же сроку построить в бухте Ванино три морских причала». Официальной датой основания порта считается 18 октября 1943 года: причалов ещё не было, зато утвердили штатное расписание портового пункта. Первый пирс сдали в эксплуатацию к апрелю 1944 года, но он не мог принимать морские суда. Матрёна Кондакова добиралась в Ванино к мужу (сотруднику охраны) 17 июня 1944 года из Совгавани, куда прибыла на пароходе «Совет», по бездорожью, одолев пешком 32 километра! Штаб охраны находился на единственной улице. Охранники жили в землянках. Первый поезд из Комсомольска прибыл в посёлок 20 июля 1945 года.
Ванино стало превращаться в пересылку с «материка» на Колыму лишь спустя два с лишним года. До этого основными транзитными пунктами были Владивосток и Находка. Командир дивизиона охраны Михаил Безносиков вспоминал, что в 1947 году зоны только начинали строить, а первые три сдали в 1948 году. Бывший лагерник Валерий Янковский, однако, утверждал в мемуарной повести «Побег», что уже в 1947 году Ванино насчитывало пять отдельных зон. Этап шёл за этапом: с колёс на пароходы и обратно. Впрочем, на первых порах проходимость через Ванинскую транзитку была невелика: за весь 1948 год в Колымский край завезли лишь около пяти тысяч заключённых. Тому были объективные причины: 19 декабря 1947 года в Нагаевской бухте Магадана взорвался пароход «Генерал Ватутин», а следом взлетел на воздух пароход «Выборг». К началу навигации 1948 года чудовищные последствия этих взрывов в порту устранить не удалось, и Колыма оказалась не готова к встрече многолюдных этапов. В целом же в Ванино, по свидетельству оперуполномоченного Петра Кручака, к началу 1949 года находилось всего 10 тысяч сидельцев.
А вот 1949 год — начало «расцвета» Ванинской пересылки. Если к 1 января 1949 года на Колыме насчитывалось 108 685 заключённых, то к 1 января 1950 года их стало уже 153 317. То есть увеличение составляет около 45 тысяч человек (с учётом смертности в лагерях — свыше 50 тысяч). Большая часть новичков прошла как раз через Ванино.
Многие исследователи и мемуаристы чудовищно завышают сведения о количестве заключённых, прошедших через Ванино. Варлам Шаламов называл «миллионы» человек, Анатолий Жигулин утверждал, что за период с 1947 по 1953 год численность транзитных арестантов достигла полутора миллионов. Однако историки, опираясь на архивные документы, установили, что на Колыму через Ванинский порт до 1954 года ушло от 300 до 400 тысяч заключённых. В большинстве по этапу отправляли бытовиков и уголовников, «политики» составляли около трети «пассажиров».
Помимо пересылки, в посёлке действовали местные лагерные зоны. Например, производственный и портовый лагерь, которым командовал бывший фронтовик Иван Сильченко. Заключённых он отбирал на транзитке: лично беседовал с каждым, учитывал срок, профессию, характер и настрой человека. Рабочие этой зоны работали на строительстве жилья, дорог и т. д. Транзитники называли этот лагерь «коммунистическим», многие стремились туда попасть. В производственной зоне были свой клуб, концертная бригада, порядки устанавливались работягами-«мужиками» и «политиками». «Коммунистический лагерь» насчитывал до тысячи человек.
Бригадиром другого «рабочего лагеря» был тоже фронтовик, кавалер четырёх орденов Яков Крылов, осуждённый за «растраты» при оприходовании трофейного имущества. В лагере действовала система зачётов рабочих дней, после смены открывался буфет, где продавались папиросы и сладости.
Подобные лагеря существовали и вокруг Ванино. Зэки работали на полях, выращивали огурцы, капусту, картофель, помидоры. Применялись зачёты — день за три. Зарплата была высокой, до 1200 рублей в месяц. В Центральном лагере, на Серпантине, Горячем Ключе занимались заготовкой леса. В Хурмулях были лагеря, где сидели заключённые из числа офицеров, которые в годы войны попали в плен, а после войны не прошли во время фильтрации проверку. Практически в каждом распадке между сопками находились мужские лагеря по 400–500 человек. Строили железную и шоссейную дороги, станции, здания.
Но самым крупным и значимым был, конечно, транзитно-пересыльный лагерь в посёлке Ванино. В «лучшие годы» здесь насчитывалось 18 зон. Этапы со всех концов Советского Союза прибывали по железной дороге на станцию Малое Ванино. Отсюда заключённых вели под конвоем на «Куликово поле» — сборный пункт под открытым небом, обнесённый колючей проволокой. Затем — санпропускник, баня, распределение в зоны соответственно «мастям». Каждая категория — в отдельный «загон»: воры, «суки», «махновцы» (беспредел), бандеровцы, власовцы, «военщина» (фронтовики), «красные шапочки» — бывшие работники суда, прокуратуры, МВД… Эти группы разбавляли бытовиками и «политиками».
По словам бывшего заключённого Валерия Бронштейна, осенью 1948 года пересылка представляла собой большую территорию, огороженную высоким бревенчатым забором, несколькими внутренними поясами колючей проволоки, частоколом сторожевых вышек. Лагерь был разделён на три огороженных, но сообщающихся между собой зоны, внутри которых находились бараки. В случае чрезвычайных обстоятельств зоны можно было перекрыть. Вход в лагерь — через проходную и большие двухстворчатые ворота. Слева при входе — каменный БУР (барак усиленного режима). Далее большое и высокое деревянное здание, прозванное «вокзалом». Оно служило для временного проживания новичков с этапа; отсюда их сортировали по зонам и баракам. Внутри «вокзала» — многоярусные нары, на которые арестанты поднимались по приставным лестницам.
Бронштейн замечает: «Ванинский лагерь представлял собой большой загон, где одновременно могут находиться несколько тысяч заключённых, блуждающих по территории и никем не контролируемых. Понятно, что внутри лагеря властвовали “законы джунглей” и никакие другие там не действовали. Поэтому пересылка Ванинского порта получила мрачную славу гиблого места, где жизнь человека ничего не стоила, а твоя пайка хлеба отнималась сразу же после её получения».
«Я помню тот Ванинский порт»: всесоюзная «мясорубка»
В транзитно-пересыльном лагере Ванино, как и по всему ГУЛАГу, шла жестокая резня между «честными ворами» и «суками» — предателями воровской идеи. Сразу с этапа эти «масти» должны были распределять по разным зонам. Однако так случалось далеко не всегда. По большому счёту, Ванинскую пересылку можно назвать «сучьей». Местное лагерное начальство чаще всего принимало сторону бывших воров, ставших на службу администрации. Варлам Шаламов в очерке «Сучья война» даже сообщает, что именно на ванинской пересылке родился «сучий закон» (в противовес воровскому), и создателем его называет мифического уголовника по прозвищу Король, которому приписывает и традицию «целования ножа»:
«Новый обряд ничуть не уступал известному посвящению в рыцари. Не исключено, что романы Вальтера Скотта подсказали эту торжественную и мрачную процедуру.
— Целуй нож!
К губам избиваемого блатаря подносилось лезвие ножа.
— Целуй нож!
Если “законный” вор соглашался и прикладывал губы к железу — он считался принятым в новую веру и навсегда терял всякие права в воровском мире, становясь “сукой” навеки… Всех, кто отказывался целовать нож, убивали».
Однако сам Шаламов никогда не проходил Ванино (он попал на Колыму ещё до войны) и всего лишь пересказывал чужие байки. Никакого Короля в Ванино не было, никто из старожилов о нём не слышал. Однако прообразом «авторитетного суки» можно считать нескольких уголовников — Сашку Олейника (Олейникова), Ивана Фунта, Ивана Упору (Упорова)… И «ссучивание» воров происходило примерно по тому сценарию, который описан Шаламовым. Так, один из ванинских очевидцев рассказывал: «Запомнилось, как Олейник весь этап в лагере положил. Ходит по головам заключённых: “Ты будешь сукой?” Офицеры стояли в сторонке, смотрели». Согласитесь: очень похоже на описание обряда, якобы введённого Королём.