Статьи появились неспроста. Дело в том, что как раз в 1944 году произошло знаменательное событие. О нём повествует английский писатель Роберт Конквест в статье «Клоунский фарс». Колымский край с краткосрочным визитом посетили вице-президент США Генри Уоллес и профессор Оуэн Латтимор, который представлял Службу военной информации Соединённых Штатов. И вовсе не затем, чтобы «развеять мифы» о жестоком обращении с советскими заключёнными. Конечно, бывали и такие пропагандистские акции: в 1930-е Бернард Шоу побывал на лесозаготовках под Архангельском и опроверг «клеветнические» заявления, будто бы советская древесина, продаваемая в западные страны, добывается рабским трудом. Однако на сей раз от политиков не требовалось ничего опровергать, поскольку сведения о невольничьем труде в колымских лагерях до Запада в то время не доходили. Просто Колыма была удобным местом для трёхдневной остановки союзников во время перелета из США в Китай.
После посещения Колымского края Уоллес и Латтимор опубликовали восторженные отчёты. В книге «Миссия в Советскую Азию» Уоллес писал, что золотоискатели на Колыме — это «рослые крепкие парни, которые приехали на Дальний Север из Европейской части России», они являются «пионерами нового технического века, строителями городов».
Конквест подробно описывает детали большого обмана:
«Деревянные вышки, тянущиеся вдоль всей дороги в Магадан, были снесены. В течение трёхдневного визита никого из заключённых, выполнявших городские работы, не выпускали из лагерей. Более того, когда гости проезжали мимо лагерей, заключённым не разрешалось покидать бараки. Их запирали там и крутили фильмы».
Разумеется, гости, вернувшись на родину, восторженно отозвались о «чудесах», которые они встретили на Колыме. Об условиях жизни здесь Уоллес писал: «Продолжительность рабочего дня в СССР — 8 часов. Вся сверхурочная работа оплачивается дополнительно в период военного времени… В сравнении с золотоискателями царской России люди в комбинезонах на Колыме могли тратить на свои нужды денег намного больше, чем тогда». Красочно описывает вице-президент США и посещение посёлка Бёрёлёх: «Мы летели на север над колымской дорогой в Бёрёлёх, где было два прииска. Предприятие, расположенное там, выглядело впечатляюще. Производство там развивалось быстрее, чем в Фейербенке (США), хотя условия в Бёрёлёхе были более тяжёлыми».
Профессор Латтимор написал о визите статью с фотографиями для «National Geograpic Magazine», которая была опубликована в декабре 1944 года. «Жестоким царским временам» автор противопоставил эпоху Дальстроя, опять-таки «макнув» комбинат в Фейербенке, который, по мнению Латтимора, уступает советскому тресту в эффективности управления. Далее автор сравнил колымскую действительность и американские времена «золотой лихорадки» — с их «грехами, джином и скандалами». На Колыме вместо этого — оранжереи, которые снабжают рабочих помидорами, огурцами и даже дынями — «чтобы быть уверенными в том, что золотодобытчики получают достаточное количество витаминов». Одна из фотоиллюстраций к статье запечатлела группу бравых парней. Подпись гласила: «Они должны быть крепкими, чтобы выносить лютые морозы»…
Отзывы высоких гостей были широко разрекламированы в советской прессе. Именно тогда и появилась издевательская поговорка, которая придала бодрой фразе Загорского зловещий смысл: «Колыма — страна чудес: сюда попал и тут исчез». Связь событий 1944 года с возникновением жутковатого присловья очевидна. Но тогда есть серьёзные основания полагать, что и определение Колымы как «чудной планеты» тоже относится, скорее всего, именно к середине 1940-х годов. Видимо, произошло нередкое для фольклора явление: контаминация фразеологических единиц, то есть смешение двух словосочетаний — «дальняя планета» и «страна чудес», а в результате образовалась «чудная планета» (существует и вариант «чудесная планета»).
«Столица Колымского края»
Историю Магадана принято отсчитывать с 14 июля 1939 года, когда указом Президиума Верховного Совета РСФСР в составе Хабаровского края был образован Колымский округ, а посёлок Магадан, население которого составляло 30 700 человек, стал его центром и получил городской статус. Однако, по сути, Магадан, как и большинство других городов России, должен вести родословную не со дня присвоения статуса города, а со дня возникновения. Так что не обойтись без короткого экскурса в историю.
Удобную Нагаевскую бухту облюбовали ещё в 1928 году участники первой колымской экспедиции Юрия Билибина. Но тогда бухта была почти безлюдна. Геологи и гидрографы исследовали здешнее побережье и пришли к выводу, что именно тут — идеальное место для укрытия судов. В навигацию 1929 года в бухту прибыли первые пароходы, которые доставили работников будущей Восточно-Эвенкской культбазы. Началось строительство двух посёлков — Нагаево и Магадана. Первые деревянные домики на побережье появились в Нагаево. Однако вскоре выяснилось, что Магадан расположен несколько удачнее. В отчёте Дальстроя за 1932 год объясняется: «Устройство этого посёлка вызывалось, во-первых, отсутствием воды в Нагаево, во-вторых, более удобными топографическими условиями (долина реки) и, в-третьих, лучшими климатическими условиями». Именно здесь обустраиваются административный штаб, автотранспортная база, основная масса жилых зданий. Поселение вдоль речки Магаданки (прежнее название — Монгодан) первые жители почти сразу стали называть городком. А Нагаево с его частными домиками по сию пору остаётся посёлком в составе разросшегося Магадана.
Первыми строителями Магадана были не заключённые, а бойцы Особой Краснознамённой Дальневосточной армии Блюхера, которые прибыли сюда на пароходе «Сясьстрой» в 1931 году, в результате чего численность Восточно-Эвенкской (к тому времени — Нагаевской) культбазы увеличилась с 500 до 2000 человек. Жили они большей частью в разномастных палатках, и поселение получило название «ситцевый городок». Затем с материка завезли деревянные щитовые дома, ввели в эксплуатацию кирпичный завод. Кирпичные здания стали появляться уже в 1933 году. Но первый большой жилой каменный дом в Магадане вырос лишь в 1936 году.
Впрочем, учитывая отдалённость от месторождений, Эдуард Берзин планировал не развивать Магадан, а выстроить столицу Колымы в глубине материка — в устье реки Таскан. И всё же в посёлке заключённые строили морской порт, заводы, электростанции, объекты образования, здравоохранения и культуры… В 1937 году Малая Советская энциклопедия уже аттестовала Магадан как новый город, центр Верхне-Колымского горнопромышленного района. Городом его называли и в приказах по Дальстрою.
В середине 1930-х годов появляется знаменитая песня на мотив народной «Ох ты море, Охотское море»:
Из колымского дальнего края
Шлю тебе свой горячий привет.
Как живёшь ты, моя дорогая?
Напиши поскорее ответ.
Я живу близ Охотского моря,
Где кончается Дальний Восток,
Я живу без тоски и без горя,
Строю новый стране городок.
Вот окончится срок приговора,
С Колымою и морем прощусь,
И на поезде в мягком вагоне
Я к тебе, дорогая, вернусь.
Воровать завяжу я на время,
Чтоб с тобой, дорогая, пожить,
Любоваться твоею красою
И колымскую жизнь позабыть.
Песня была очень популярна на просторах Союза, и не только в криминальной среде. Моя покойная мать вспоминала, что в детстве ей эту песню пела моя бабушка. А Владимир Бахтин в статье «Народ и война» описывает быт советских девушек, угнанных в Германию:
«Песни, стихи, которые девушки складывали сами, перетекстовывали старые, пелись в лагерях и шли в письмах из Германии домой (раз в месяц можно было послать одно письмо)…
Я живу близ Балтийского моря,
Где проходит дорога на юг.
Я живу при нужде и при горе,
Строю новый для немцев уют.
Нам даётся баланда мучная,
Три крупинки идут чередой.
Поедаем за ложкою ложка
И выходим — желудок пустой.
Чай немецкий даётся несладкий,
Хлеба дают двести грамм.
Выпиваем за кружкою кружка
И спешим на работу к часам…
Любопытно или, точнее, зловеще-знаменательно, что песни фашистских лагерей зачастую основываются на песнях советских лагерей:
Я живу близ Охотского моря.
Строю новый стране городок…»
Подобным переделкам подвергаются лишь очень популярные в народе песни. В этот круг в советском обществе обязательно входили произведения арестантского и уголовного фольклора.
Для нас особенно важно то, что в песне «Из колымского дальнего края» автор утверждает: он строит «новый стране городок». То есть зэки понимали, что посёлок в будущем обязательно вырастет в город. Но пока ещё не вырос: ведь о строительстве говорится в настоящем времени, а Магадан именуется не город, а «городок».
Почти наверняка песня написана до указа 1939 года. Речь в ней идёт не о «ворах в законе», а о мелких уголовниках. На это указывает, в частности, то, что герой песни — строитель. Вор не имел права трудиться, иначе он предавал воровскую идею. На принадлежность героя к неворовскому миру указывает и то, что он заявляет: «Воровать завяжу я на время…» По воровскому закону, «честный вор» только один раз может «завязать» с преступной жизнью. Делается это по разрешению воровской сходки, и назад в преступный мир дорога такому «отошедшему» заказана. Однако, возможно, ко времени возникновения песни воровские правила ещё жёстко не оформились, и этот постулат был достаточно либеральным. Что позволяет отнести рождение песни к первой половине или середине 30-х годов: именно тогда воровской закон находился в стадии формирования.
Но как бы там ни было, а Магадан рос. Мухина-Петринс