От коридора камеры отделяются решётками, которые сами зэки называют «сеткой». И правильно, поскольку прутья переплетены ромбом, как у сетки, а не расположены квадратами, как у решётки. Так и в блатной песне:
Шёл «Столыпин» по центральной ветке.
В тройнике, за чёрной грязью сетки,
Ехала девчонка из Кургана,
Пятерик везла до Магадана…
В «тройниках» действительно часто перевозят арестантов, которых не хотят смешивать с общей массой «пассажиров»: например, «пыжей», то есть лиц, осуждённых к пожизненному наказанию. Двери в «тройниках» цельнометаллические, с окном-«кормушкой», в отличие от обычных больших камер, где двери зарешечены. В камерах «Столыпина» окон нет, окна расположены по всей длине коридора и отделены от арестантов той же самой сеткой. В каждой камере — три спальных яруса, между вторыми полками существует откидная лежанка.
Однако есть все основания считать, что «песенные» этапники катили на восток не в «столыпинских» вагонах, а в тех, что называют «телячьими». Как вспоминал в повести «Трижды рождённый» бывший узник ГУЛАГа Семён Крапивский, путешествие в «Столыпине» считалось в некотором смысле «элитным». Сами зэки такое этапирование называли «ехать по билету». Впрочем, удобства подобной перевозки были относительными. В одной из лагерных песенок пояснялось:
А вы знаете, что значит —
«Ехать по билету»?
Человек любой заплачет,
Познав долю эту…
Что касается спецэтапов, зачастую для них использовались товарные вагоны. Между прочим, некоторые лагерники отдавали предпочтение именно «телячьему» способу, поскольку в «столыпинских» вагонах «пассажиров» выпускали на оправку всего два раза в сутки, а в товарных вагонах заключённые могли оправляться по мере надобности: для этого в полу было прорезано небольшое отверстие-параша.
Товарные вагоны были красного цвета и потому в народе назывались «краснухами». Так повелось ещё с дореволюционных времён — обозначать комфортность железнодорожных вагонов при помощи цвета. Помните, у Блока в стихотворении «На железной дороге»:
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали жёлтые и синие;
В зелёных плакали и пели…
Жёлтые вагоны — первого класса, синие — второго, зелёные — третьего (самые дешёвые, предназначенные для бедноты, — те, что сейчас называют общими). Красные предназначались для перевозки грузов и скота. Крытый товарный вагон появился в 1872 году в Ковровских мастерских Московско-Нижегородской железной дороги, а затем его усовершенствовали в 1875 году. Именно этот «товарный вагон правительственного типа» был принят Министерством путей сообщения Российской империи. Вагоны этого типа (с лёгкими модернизациями) производили и в Советской Республике вплоть до 1931 года; такие «краснухи» перевозили основную массу грузов даже в Великую Отечественную войну. Железнодорожные воры сталинской эпохи, потрошившие товарные вагоны, назывались «краснушниками»[29].
Разумеется, и в царской России, и в Советской «краснухи» предназначались не только для грузовых транспортировок: их использовали также для перевозки скота (о чём свидетельствует название) и людей. Последнее характерно в основном для описания военных действий — и не только в России, но и в других странах. Любители замечательного романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка» легко вспомнят, как вольноопределяющийся Марек грозился написать на теплушке, которая повезёт солдат австро-венгерской армии на фронт:
Три тонны удобренья для вражеских полей:
Сорок человечков иль восемь лошадей.
На самом деле, как отмечает в своих комментариях к роману Сергей Солоух, в оригинале у Гашека вторая строка приведена на немецком языке — «Acht Pferde oder achtundvierzig Mann», то есть восемь лошадей и 48 человек. Марек обыграл реальную надпись, которая указывала на стандартную вместимость австрийского товарного вагона в форме — «M.T. 48 M 6 Pf», что расшифровывалось следующим образом — «Militar-Transport 48 Mann 6 Pferde». Правда, в зависимости от типа вагона количество людей менялось: «Сами цифры не были одинаковыми, как и размеры австро-венгерских вагонов, на теплушке высотой 5,5 метра писали 48 + 6, на четырёхметровом — 40 + 6, на совсем низеньком высотой всего 3,65 метра — 36 + 6. То есть при одинаковой площади пола для людей, в отличие от лошадей, можно было сделать больше ярусов нар». Любопытно, что вольноопределяющийся завысил вместимость вагонов — на две лошади.
А вот у стран Антанты надпись как раз гласила — 40 человек или 8 лошадей. Так, на французских вагонах — «Quarante homines, huit chevaux». Общество американских ветеранов Второй мировой войны так и называется: «Forty and Eight» — «сорок и восемь». Та же самая пропорция — 40 на 8 — была принята в России как дореволюционной, так и советской. Марк Галлай в повести «Жизнь Арцеулова» рассказывает об авиаконструкторе Грошеве:
«Первый не одноместный и даже не двухместный, а пятиместный планёр был по собственной инициативе построен и предъявлен уже в 1934 году на десятый коктебельский слёт конструктором Г. Грошевым.
Юмористическая стартовая газета, выпускавшаяся на слётах и оперативно откликавшаяся на всё, что происходило вокруг на земле и в воздухе, отреагировала на это событие стихами:
Товарищ Грошев — человек известный
Тем, что планёр построил пятиместный.
Ему лишь двадцать лет. Он — в полноте идей.
Надеюсь, что, когда ему минует сорок,
Построит он планёр, без всяких оговорок,
На сорок человек и восемь лошадей.
“Сорок человек или восемь лошадей” — такой была во время Первой мировой войны стандартная вместимость вагонов, предназначенных для перевозки кавалерии».
По идее, подобный принцип следовало соблюдать и при перевозке заключённых. Михаил Танич, бывший узник ГУЛАГа, в песне «Ту-ту» для группы «Лесоповал» так и пишет:
Конвои вологодские, в малиновых погонах,
Бросали мёрзлый хлебушек, а как для нелюдей.
А было нас по сорок в тех будённовских вагонах,
Рассчитанных на восемь лошадей.
На самом деле никто подобной нормы не придерживался. Семён Крапивский в лагерных мемуарах вспоминал, что в такие теплушки забивали по 60–70 арестантов. Жак Росси в «Справочнике по ГУЛАГу» пишет, что «краснуха» рассчитана на 46 человек, но обычно в неё заталкивают по 60 и более заключённых: «30 человек в вагоне считается роскошью». В 1947 году Валерия Бронштейна транспортировали с ещё большим «люксом»: «Весь путь от Хабаровска до бухты Ванино я проехал очень комфортно. Ничего, что товарный вагон, но зато почти пустой. Из сорока шести человек, положенных по норме, в нём было пятнадцать». Заметим, что Бронштейн, как и Росси, в качестве стандарта называет 46 человек; возможно, в то время в СССР норма перевозок увеличилась.
Отношение «пассажиров» к «перегрузкам» было разным. Так, Евгения Гинзбург в «Крутом маршруте» замечает: «Народу натолкали в него столько, что, кажется, негде будет даже стоять. Теплушка. Но от этого настроение улучшается. Ведь закон тюрьмы — “чем теснее, грязнее и голоднее, чем грубее конвой — тем больше шансов на сохранение жизни”».
Семён Крапивский даёт куда более жёсткую оценку:
«Этапы в летнее время… — иначе как душегубкой назвать нельзя. Если немецкие душегубки, газенвагены, были рассчитаны на быстрое уничтожение людей, то советские этапы, напротив, рассчитаны на долгосрочные муки и страдания заключённых. Особенно страшны были этапы в товарных вагонах. Эти вагоны обшиты тонкими дощечками, крыша покрыта железом. Под лучами солнца стенки и крыша вагона накаляются до такой температуры, что дотронуться до них невозможно. Тела людей в сплошной испарине. Мокрые от пота тела выделяют удушливое испарение аммиака. Обмороки, тошнота, сердечные припадки. Известно много случаев умопомешательства. Стучать в дверь или вагонную обшивку запрещено. Дозваться криком невозможно. Проходит несколько часов, прежде чем начальник конвоя соизволит подойти к вагону, а если подходит, то не для того, чтобы оказать помощь, но чтобы наказать за стук. Открывая дверь, он не выясняет причину вызова, а сразу же выдергивает несколько человек, которые ближе к дверям, оставляя пострадавших без помощи.
Известно также много случаев, когда люди умирали в вагонах, не дождавшись медицинской помощи. Тогда мертвецов клали у самых дверей, чтобы ускорить их вынос из вагона. Такие случаи заключённых не огорчают, напротив, даже радуют тех, которые лежали рядом. Становилось свободнее лежать».
Однако почему мы предполагаем, что в песне «Спецэтап» описана именно «краснуха», «телячий» вагон, а не «столыпинский»? Обратим внимание на строку — «Здесь на каждом вагоне замок». Это было возможно только в случае с «краснухами», которые действительно запирались снаружи на подвесной замок. Вадим Туманов пишет: «Наши… красные товарняки с широкими дверями, наружной перекладиной и тяжёлым замком были копией вагонов, в каких по Сибирской железной дороге перевозили скот».
На «столыпинских» вагонах таких замков не было. Зачем, если конвой находился в каждом вагоне и мог контролировать любое движение «пассажиров»? По этой же причине не было и внешней охраны. А вот «телячьи» вагоны охранялись именно снаружи — в любое время года! Отсюда строки:
Завернувшись в бушлат с головой,
Проезжая снега и болота,
На площадках вагонов конвой
Ощетинил свои пулемёты.
Можно добавить: и на крышах вагонов также находились вооружённые конвоиры. Жак Росси поясняет: «На вагонах обычно пишут крупными буквами “спецоборудование” и т. п., что и объясняет наличие пулемётчиков или автоматчиков на площадках и на крышах вагонов». Об этом же вспоминает и Евгения Гинзбург: