Песня, таким образом, могла возникнуть и с 1947 по 1949 год, и с 1949 по 1950-й (в 50-м, как мы помним, Барабанов отбыл на строительство Цимлянской ГЭС). Точнее трудно сказать. А вот с географией проще. Большинство заключённых из лагерей и спецпосёлков, расположенных в Коми, были заняты на лесозаготовках и на угольных шахтах. Лишь «барабановцы» вкалывали на прокладке путей. Причём первое отделение Печлага располагалось от реки Печоры до разъезда Джинтуй. Отделение имело 38 подразделений (колонн), расстояние между которыми составляло от 2 до 10 километров. Узнаёте направление песенного этапа?
Вообще-то лагерных зон хватало и в самой Печоре, и вокруг неё. Как сообщают источники, город построен буквально на костях заключённых. Но, по версии Анатолия Попова, блатных бузотёров погнали под стволами автоматов к разъезду Джинтуй. И не случайно. «Джинтуй» в переводе с коми означает «середина пути». Места здесь неописуемой красоты, рай для рыбаков и альпинистов (вокруг возвышаются грозные скалы). Правда, с обилием комаров, мошкары, слепней и оводов…
Посёлок возник в 1939 году — вместе с так называемой «штрафной колонной», куда свозили самых отпетых уголовников. Бывший зэк Георгий Черников вспоминал: «Между Печорой и Интой — Джинтуй — знаменитый, союзного значения штрафняк. Все сливки — по три-четыре побега, по три-четыре судимости. У всех на формуляре — надпись РООП: рецидив, особо опасный преступник. Все уголовники. И чисто случайно попадали такие, как я, — со статьёй 58-Б. Ну я туда и загремел. Там каменоломни, пережигали камни, получали известь».
Джинтуй считался самой страшной зоной Печорлага. Упоминаний об этом жутком месте в лагерной мемуарной литературе достаточно. Так, сын известного революционера и партийного деятеля Антон Владимирович Антонов-Овсеенко, прошедший Печору и Воркуту, в книге «Враги народа» отмечает: «В Печорском ИТЛ самым гибельным местом считался каменный карьер близ станции Джинтуй. Добываемый там штрафниками материал не всегда отвечал техническим условиям строительства, зато Джинтуй успешно решал задачу истребления неугодных элементов».
Благодаря Черникову мы точно знаем, о каких именно «неугодных элементах» идёт речь. Это были почти исключительно профессиональные уркаганы — убийцы, грабители, разбойники, законченные мошенники… Поэтому сомнительными представляются нынешние постоянные поездки деятелей культуры (прежде всего музейных работников) в Джинтуй в рамках республиканской программы «Покаяние». Вспоминается известная русская поговорка про неумеренные молитвы и разбитый лоб…
Станция Джинтуй существует и сегодня. Правда, находится она в двух километрах от прежней. А вот посёлка уже нет: сначала в 1957 году был закрыт лагерь, а затем в начале 1960-х — и завод. Поселяне разъехались, а по приказу руководства Северной железной дороги гулаговские постройки спалили, чтобы они не уродовали проплывающий за окнами поездов пейзаж. Однако репортёру газеты «Печорское время» Татьяне Плосковой и сотруднику печорского музея Татьяне Афанасьевой в 2010 году удалось разыскать останки прежнего Джинтуя в двух километрах к северу от нынешней станции. Вот как журналистка описала увиденное в материале «К развалинам ГУЛАГа»:
«Спустившись с насыпи, обследуем то, что осталось от бывшего Джинтуя. Фундаменты зданий из удивительно легкого косьинского кирпича сохранились, как сохранился сделанный из шпал мосток. А вот и то, что некогда являлось изолятором — тюрьмой в тюрьме… Изолятор находился в центре посёлка и был самым большим зданием с прочными кирпичными стенами. Но мы идентифицировали его ещё и по сохранившимся оконным рамам — они тройные, близ которых лежали деревянные щиты, прозванные заключёнными намордниками.
Кроме фундаментов, время оставило нам металлические части крупных предметов вроде полозьев саней и, что удивило, изобилие вёдер, тазов и корыт. Одно ведро, с дырами в днище, видимо, служило душем. Из найденного мы взяли в фонд музея алюминиевую миску, железнодорожный фонарь и подвесной электрический фонарь, типичный для лагерей времен ГУЛАГа».
Вот такое печальное зрелище.
Но как случилось, что мрачный Джинтуй превратился в солнечный Джанкой? Не могу согласиться с Анатолием Поповым — вряд ли можно говорить о том, что последующие певцы (слушатели) исказили начальный вариант песни. Всё-таки тройная рифма «гурьбой — строй — Джанкой» свидетельствует о том, что именно при сочинении оригинальной версии песни появилось указание на крымский город. Скорее всего, Джинтуй в Джанкой превратили весёлые жулики из одесситов или других жителей Малороссии. Хотя инициатива могла исходить и от вертухаев. Типа ответа на вопрос — «Куда вы нас гоните?» — «Не боись — почти что в Джанкой!» Тем более учитывая то, что в системе ГУЛАГа на территории Коми АССР служило немало украинцев. Среди зэков даже был популярен издевательский каламбур: Коми УССР, Хохло-Мансийский национальный округ…
Мифы и легенды о «печорском бунте»
Есть и другое возражение по поводу версии Попова. На мой взгляд, песенный этап гнали не от Печоры на Джинтуй, а именно песенным маршрутом: этапом на Печору до станции Джинтуй. То есть «на Печору» — указание направления, а Джинтуй — конечная точка. Есть косвенные аргументы в пользу этой версии. Нередко побудительным мотивом для создания фольклорного произведения служит реальное событие, обросшее слухами, домыслами, мифами. То есть если описаны лагерные волнения, возможно, они имели место в реальности. Вот и надо разобраться: было в печорских лагерях на «строительстве 501» нечто подобное тому, о чём рассказано в песне о начальнике Барабанове? Задача непростая: многие архивы до сих пор закрыты, а сведения — засекречены. Остаётся уповать на мемуары, отрывки документов и т. д.
Существует достаточно упоминаний о том, что «строительство 501» сотрясали лагерные волнения. Одним из первых затронул эту тему Александр Солженицын в десятой главе пятой части «Архипелага ГУЛАГ» — «Когда в зоне пылает земля». Правда, автор сразу оговаривается: «Может быть… узнаем мы — нет, уже не мы — о легендарном восстании 1948 года на 501-й стройке — на строительстве железной дороги Сивая Маска — Салехард. Легендарно оно потому, что все в лагерях о нём шепчут и никто толком не знает. Легендарно потому, что вспыхнуло не в Особых лагерях, где к этому сложилось настроение и почва, — а в ИТЛовских, где люди разъединены стукачами, раздавлены блатными, где оплёвано даже право их быть политическими и где даже в голову не могло поместиться, что возможен мятеж заключённых». По Солженицыну, восстание подняли бывшие офицеры и солдаты Красной Армии, осуждённые и брошенные за «колючку». К ним якобы примкнули заключённые власовцы, казаки Петра Краснова, а также бойцы «национальных отрядов» (бандеровцы, прибалтийские «лесные братья», фашистские пособники из числа калмыков, крымских татар, кавказцев).
Солженицын красочно описывает вооружённый бунт: «Всё задумано было и началось в какой-то бригаде. Говорят, что во главе был бывший полковник Воронин (или Воронов), одноглазый. Ещё называют старшего лейтенанта бронетанковых войск Сакуренко. Бригада убила своих конвоиров… Затем пошли освободили другую бригаду, третью. Напали на посёлок охраны и на свой лагерь извне — сняли часовых с вышек и раскрыли зону… Вооружившись теперь за счёт охраны… повстанцы пошли и взяли соседний лагпункт. Соединёнными силами решили идти на город Воркуту! — до него оставалось 60 километров. Но не тут-то было! Парашютисты высадились десантом и отгородили от них Воркуту. А расстреливали и разгоняли восставших штурмовики на бреющем полёте. Потом судили, ещё расстреливали, давали сроки по 25 и по 10».
Другие источники расписывают события ещё более красочно. На одном из Интернет-форумов, посвящённых восстаниям в СССР, подтверждается, что летом 1948 года действительно произошло крупное восстание заключённых Обского лагеря. Далее идёт «творческий пересказ» Солженицына — правда, без фамилий руководителей бунта, зато рассказывается, что эвакуировали семьи работников лагерной администрации, жгли архивы; к авиации и парашютистам добавлены ещё и танки. В завершение — штрих к судьбе восставших зэков: «120 человек уцелевших отправили на штрафной лагпункт цементного завода, где они погибли от голода, холода и непосильного труда».
В эмигрантском журнале «Посев» (№ 6, 2004) Александр Штамм уточняет: по некоторым данным, против повстанцев применили химическое оружие, погибло несколько тысяч человек. Он же повествует и о другом вооружённом выступлении печорских политзэков на станции Абезь, которое возглавил осуждённый подполковник Б. Мехтеев: восставшие «перебили охрану и освободили тысячи собратьев по несчастью. Освобождая лагеря один за другим, повстанцы пытались дойти до Воркуты, чтобы освободить каторжников-шахтёров. Всего восставшим удалось освободить до 70 тыс. человек. Повстанцы прошли с боями около 80 км. Чтобы предотвратить взятие Воркуты, власти выбросили воздушный десант. В двухнедельных боях с восставшими применялись авиация и артиллерия. В результате повстанцы были разбиты. Уцелевшие ушли на северо-запад Урала, где несколько лет партизанили. Мехтеев был захвачен и приговорён к 25 годам заключения».
Ну, тут товарищ явно переборщил. Освободить 70 тысяч зэков во время 80-километрового «крестового похода» от Абези на Воркуту было невозможно — за неимением на этом отрезке такого количества спецконтингента. Все лагеря Обского Севера насчитывали чуть более 100 тысяч человек. Выходит, лихие бойцы освободили три четверти зэков? К тому же разбросанных на тысячах квадратных километров… Это слишком круто. Кроме того, такую силу невозможно было вооружить даже кирками и лопатами. Ставить же цель «захвата Воркуты» голыми руками — полный маразм, и это ясно для любого не то что подполковника, но даже ефрейтора. А уж «двухнедельные бои» с практически безоружной массой лагерников — картина за гранью фантастики.
Правда, в книге «Забыть нельзя: Страна “Лимония” — страна лагерей» бывший узник Игарских лагерей Александр Сновский уточняет о восстании в Абези: «Восставшие, перебив охрану, прошли с боями (бывшие фронтовики!) и освободили 7000 человек». В остальном Сновский повторяет Штамма, публикация которого вышла пятью годами ранее. Лагерник лишь откорректировал явно нелепый порядок цифр.