– Какое наказание? Что стряслось? Али виновен в чём? – спросила я, надеясь, что мне удастся выведать все тайны, пока на королевича нахлынула жажда откровений.
– Я всегда считал себя проницательным, но ошибся в выборе слуг, как несмышлёный мальчишка, и тем самым поставил под удар всех, даже вас, моя спасительница! – горестно сказал Ванадий, являя собой образчик глубочайшего раскаяния. – Сказать по правде, я неравнодушен к хорошеньким женщинам – тонким, летящим кокеткам, и стараюсь по возможности окружить себя ими.
Я усмехнулась, подумав о том, что в принципе Баба Яга тоже подходила под это определение: тонкая, летящая (в ступе, правда, но в целом же всё сходится!). Может, Ванадий и впрямь проникся симпатией?
– А эти горничные так подходили под мои критерии, что я забыл об осторожности и абсолютно доверился им. Когда же узнал, кто они на самом деле, было уже поздно. Они напали на меня, и вот… – Ванадий развёл руками и поморщился от боли.
– Поэтому я и говорю, что заслужил эти шрамы в наказание: они, как и всеобщее недоверие ко мне, есть цена за мою глупость и беспечность! – добавил он. – Но я горю желанием искупить свою вину. У меня есть ценные сведения, и я готов отдать их вам в обмен на вашу благосклонную улыбку!
Рагне Стигг, нахмурился, услышав эти слова, и сжал мою руку в своей, словно боялся, что я, шибко разулыбавшись, вырвусь и поспешу к королевичу.
– Ладно, милок, договорились! – сказала я. – Выкладывай!
В принципе Пупс мог сказать сейчас всё что угодно – проверить это было бы сложно, ведь фей нам поймать не удалось, – но раз уж он сам решил высказаться, то почему бы не дать ему такую возможность?
– Я знаю, с кем тайно держали связь мои горничные, – сказал Ванадий, скользнув быстрым, как молния, взглядом из-под ресниц по стоявшему рядом со мной орку. – Я ни в коем случае не хочу обвинить этого достойного человека, но…
Он выдержал почти мхатовскую паузу, заставив всех присутствующих сгорать от нетерпения, а потом продолжил:
– Это ближний боярин князя! Я сам видел, как горничные шептались с ним незадолго до того, как господина Остромысла взяли под стражу – шептались и передали ему нечто в шкатулке. Я наблюдал из окна. К сожалению, было слишком далеко, и мне не удалось услышать ни звука, а когда, узнав о том, что Остромысла увели княжеские гриди, я потребовал от горничных ответа, почему они встречаются с подозреваемым, и пригрозил расследованием, они напали на меня!
Дело принимало новый оборот. Попробуй угадай, кто здесь лжец! Я как психолог, конечно, знала все внешние признаки выражения лжи, непроизвольно отображаемые на языке тела: частое моргание, долгие паузы, ёрзанье, касание лица… К слову, их у Пупса не наблюдалось вообще, да и версия его выглядела вполне правдоподобной. С другой стороны, я опять же как психолог не могла не отметить определённую склонность королевича к манипуляциям, но это ведь не преступление. Природный артистизм и, предположительно, истероидный тип личности тоже к делу не пришьёшь. Не пойман – не Кадваладур, как говорится!
– Благодарствую, королевич! Ценные сведения! – сказала я и улыбнулась.
– Рад был помочь! – улыбнулся Ванадий в ответ. – Всецело полагаясь на вашу мудрость, я надеюсь, что расследование подтвердит мою невиновность.
Он даже и не пытался оспорить своё нахождение под стражей в отличие от Остромысла, к которому я отправилась сразу после беседы с королевичем. Из клети, куда боярина поместила княжна, доносились страшные ругательства, адресованные пленившим его гридям и княжне. Когда мы с Рагне Стиггом вошли внутрь, Остромысл забился в угол, затравленно глядя на нас, словно мы были чудовищами, а не премилой седовласой Ягуней и вполне симпатичным орком.
– Здрав буди, боярин! – сказала я, сделав вид, что не замечаю его реакции.
– Уходи! – зло прозвучало мне в ответ. – Ни слова тебе не скажу, и этому твоему зелёному ни полслова!
– Но почему?! – изумилась я. – Я же хочу во всём разобраться, и это в твоих же интересах! Мы прежде, бывало, ссорились с тобой, но то дело прошлое! Расскажи мне, боярин, что с князем стало? Почему ему просыпаться нельзя? Зачем ты в его покои проник недавно? И …
– Думаешь, я не понял, кто ты?! – перебил меня Остромысл.
– И кто я, по-твоему?! – спросила я, подумав грешным делом, что коты-баюны, дружившие с боярином, раскусили во мне психолога и разболтали об этом Остромыслу.
– Я знаю, кто говорит из этого тела! – продолжал боярин, пробудив во мне худшие опасения. – И больше ты не услышишь от меня ни слова! Даю обет молчания до тех пор, пока сюда не придёт единственный, кого тебе не одолеть – Велемудр, леший здешний! Только с ним говорить буду!
Боярин жестами изобразил, как зашивает себе рот, и, отвернувшись, сел лицом к стене. Вот тебе и раз! К лешему меня послал, получается, причём во всех смыслах этого выражения!
В общем, от Остромысла мы ушли ни с чем. Утро и последующий день не внесли ясности в сложившуюся ситуацию. Гриди, охранявшие князя в ночь нападения, протрезвев после дозы капустного рассола, рассказали, что их опоили прелестные девы, по описанию подходившие под горничных Ванадия, а в покоях Остромысла мы нашли шкатулку, о которой говорил королевич, но она оказалась пустой. Горислава припомнила все обидные слова с элементами угроз сместить её с престола, неосторожно сказанные в её адрес боярином. Все улики указывали на то, что именно Остромысл был корнем всех запендяйских бед, но мне почему-то не верилось в это.
Пока расследование в очередной раз зашло в тупик, я повелела гридям изъять из покоев королевича все шутихи и прочие подозрительные вещи и уничтожить розовый куст: бережёного бог бережёт, как говорится. Первое моё приказание было выполнено с лёгкостью, а второе даже не потребовалось выполнять, потому что цветы, так сильно разросшиеся за окном моей светлицы, завяли и рассыпались в прах. Возможно, это случилось из-за того, что феи задели их своими кнутами, а может быть, вода в колоде иссякла; в любом случае, всё было к лучшему. Бардадым пытался отпоить Воронессу разными целебными взварами, но её оперение по-прежнему оставалось тёмным, а самочувствие – плохим: крепко бедняге досталось.
Но Бардадым не сдавался. Он ухаживал за Воронесой с такой трогательной нежностью, как будто был её близким родственником, а не просто коллегой по работе. В своей обычной жизни мне не приходилось наблюдать такое живое и искреннее участие, да и вообще мой мир, который здесь считали сказкой, сейчас казался мне таким бедным в плане проявления настоящих чувств. Высокие технологии, психология выгоды и потребления постепенно отодвигали на второй, третий и далее план простые радости, такие, как умение радоваться каждому новому дню и ценить присутствие рядом близкого человека просто за то, что он – твоё продолжение.
Поэтому, когда ночь снова опустилась на землю, я вышла из своих покоев и поспешила к груше, чтобы под её лунной тенью снова встретиться наконец с моим избранником. Нам нужно было многое обсудить.
Мой путь лежал мимо покоев, которые до своего ареста занимал Остромысл. Теперь там обосновались коты-баюны, которым, кажется, понравилось жизнь в княжеских хоромах. В отсутствие боярина к ним потянулись зрители из самых разных слоёв общества, и коты были рады стараться, выдавая концерт за концертом, которые теперь напоминали рок-квартирники, или, если именовать их на сказочно-славянский манер, кот-светличники. Судя по звукам, доносившимся из боярских покоев, там сейчас как раз проходил один из них.
– Сказывают, что есть на свете бел-горюч камень Алатырь! – усыпляюще мило мурлыкали коты на три голоса. – Сердце миров – сила сильная, любовью наполняемая! И велик он, и мал, и лёгок, и тяжёл, а кто им обладает, любое желание исполнить может! Только достать камень тот и подчинить себе так же сложно, как умереть, но обратно живым вернуться! Да и одному он принадлежать долго не может, ибо для всех создан: и для людей, и для нелюдей разных!
Я остановилась, подумав о том, какая же чудесная эта большая бесконечная общая сказка, вмещавшая в себя столько красоты и волшебства, и внутри этой большой сказки существует множество маленьких интересных историй – таких, например, как моя жизнь! И всё это великолепие хотел разрушить и переписать заново какой-то ненормальный! Да не бывать этому! Я осторожно сунула руку за пазуху, чтобы проверить, на месте ли ключи. Всё было в порядке, и я уже почти перевела дух, но моя рука вдруг наткнулась на узелок с бабояговским приданым. Вещей там осталось мало, и мне вдруг захотелось снова посмотреть на этот странный набор обычных предметов, которые обладали неведомыми мне волшебными свойствами.
Я уселась на пол в позе лотоса и, вынув узелок, разложила на полу его содержимое. Так, что тут у нас? Гребень. То, что надо! Я быстро причесалась: всё-таки на свидание иду, надо пользоваться, пока этот артефакт не превратился в нечто неописуемое, как все предыдущие вещи. Синий клубок – хоть тёплые чулки из него вяжи. Наверное, он должен путь указать куда-то. Посмотрим! И самая интересная вещица – красивый гладкий кусок белого янтаря в форме сердца.
За такой в моём мире многие отдали бы большие деньги, ведь белый янтарь с давних пор называли королевским камнем из-за благородного непрозрачного цвета и природной редкости. А тот, что был у меня в узелке, по оттенку и массивности текстуры напоминал слоновую кость, что считалось признаком самого дорогого сорта белого янтаря под названием «кнокен». В общем, я носила за пазухой целое состояние! Магические и целительные свойства, приписываемые белому янтарю, казались мне спорными. Утверждали например, что он успокаивает нервную систему не хуже настойки пустырника и помогает в поиске второй половинки. Для чего его приготовила Яга?
Может, как украшение, или, правда, чтобы нервишки полечить? Работёнка-то у неё любую, даже самую сильную личность ушатает, если не проводить меры по психологической разгрузке. Ну, а поиск второй половинки как способ применения белого янтаря выглядел спорно, несмотря на то, что кусок имел форму сердца: Яга не произвела на меня впечатление романтической натуры, хотя я, конечно, могла и ошибаться. Эх, жалко будет, если такая красота сгорит или превратится во что-то!