– Ты ещё мне указывать будешь, болезная! – сказал Велемудр, наконец, перестав сотрясаться от хохота.
Я покосилась на Воронессу, которая, выпростав голову из платка, напоминала сейчас умалишённого в смирительной рубахе. Что, если наш враг смотрит сейчас её глазами?! Он догадается о новом союзнике? Впрочем, взгляд вороны был вполне осмысленным, сопереживающим и не сиял больше тем страшным тёмным огнём, так испугавшим меня во время нападения тени. Хотелось верить, что здесь, в самом сердце леса, где Велемудр контролировал каждый листок, чужая магия ослабела и отступила. В чаще даже дышалось как-то легко и привольно, но я знала, что там, за частоколом из стволов елей, остались нерешённые проблемы, и мне нельзя было отступать, пока я не разделаюсь с ними.
– Ну рассказывай, девица, кто такая, на кого работаешь? Ласки особой и обогрева не обещаю, но в дело вникнуть самому интересно, – сказал леший, обращаясь ко мне, а потом сделал лёгкий взмах рукой, и когда вездесущие зелёные побеги быстро замотали Воронессе клюв, добавил: – А ты – цыц, птица неразумная! Без тебя всё вижу и обо всём ведаю!
Воронесса возмущенно заморгала глазами, а я молчала, восхищённо наблюдая, как из земли появился зелёный росток, мгновенно развившийся в мощное дерево, крона которого образовала подобие кресла, держащегося на стволе, как на ножке. Велемудр чинно воссел на него, красиво покрыв роскошной бородой тело, и приготовился слушать меня. Мой рассказ, наверное, звучал очень сбивчиво и неправдоподобно, но леший выслушал меня с достоинством, сохраняя завидное спокойствие. Наверное, вот так слушал бы речь странника мудрый и справедливый король. Только пару раз кустистые брови Велемудра оказались слегка приподнятыми: когда я рассказывала о моей беседе с Ягой и когда упомянула о Кадваладуре.
– Вы уж извините, пожалуйста! Нехорошо получилось! – закончила я. – Я совсем не хотела причинить вам душевную боль, просто мне не к кому больше обратиться за помощью. Вы – последняя надежда! И если мне вы помочь отказываетесь по понятным причинам, то хоть Воронессу исцелите: мне кажется, что она попала под влияние той злой силы, о которой я вам говорила, и не сможет справиться с нею сама!
Воронесса возбуждённо затрясла головой, но Лешего, кажется, очень умилил мой рассказ, и особенно слова, сказанные в завершение.
– Как же тебя звать-величать, девица? – спросил он, с интересом взглянув на меня.
– Аграфена! – сказала я. – Можно просто Груша!
– Понятно! – кивнул Велемудр и спрятал улыбку в зелёной бороде. – То-то я смотрю, груша, что я князю подарил, вдруг так зазеленела да раскустилась: своего человека нашла, стало быть. Редко так бывает, но уж если случается, то великие дела ему сулит!
– Что значит «своего человека»? – удивилась я.
– У каждого дерева есть свой человек. Если такой находится рядом, они могут обмениваться энергией, делая друг друга сильнее, – спокойно пояснил Велемудр.
– Дендротерапия, – кивнула я, а леший снова скрипуче засмеялся, услышав мудрёное иноземное слово.
– Идём, Аграфена! Вороне твоей, и правда, помощь нужна, – сказал он и встал с трона, поманив меня за собой.
Я пошла за ним, стараясь не отставать, потому что передвигался леший быстро. У меня складывалось впечатление, что его конечности уходят в самую глубь земли, словно пуская корни. Разглядеть это внимательно не было никакой возможности, потому что мне приходилось держать вырывающуюся Воронессу, у которой был перевязан клюв, и умудряться не упасть, зацепившись за траву или корни деревьев. Шли мы довольно долго, и Велемудр больше не произнёс ни слова до тех пор, пока деревья, расступившиеся перед своим повелителем, не открыли пологий спуск к глади лесного озера. Вернее, сначала мне показалось, что мы подходим к пушистому белому облаку, спустившемуся с небес отдохнуть посреди леса, но когда Велемудр мановением руки вызвал ветер, мгновенно прогнавший эти сгустки тумана, я поняла, что мы стоим у живописного водоёма. Оно было похоже на зеркальце, обронённое великаншей, а вода в нём была такая чистая и прозрачная, что у меня закружилась голова, когда я попыталась заглянуть в глубину, где искрились блестящие камни.
– Лесная купель! – сказал леший, дождавшись, пока я вдоволь налюбуюсь увиденным. – Солнце в ней днём свои косы полощет, а ночью луна лик омывает.
Его слова уже не казались мне просто поэтичным бредом сумасшедшего: в этом мире всё нереальное и сказочное обретало смысл и становилось правдивым и буквальным. Может быть, это озеро действительно было исполнено энергией солнца и луны, силой мужского и женского начала, рождающей гармонию всего сущего?
– Воды в купели целебные, всю хворь из твоей вороны выгонят! – добавил Велемудр.
– Опомнись, леший! Ты попутал, чё ли?! – заорала Воронесса, которой удалось-таки немного ослабить хватку побегов, опутывавших её клюв. – Я ж тебе не гусь лапчатый, чтобы по озёрам плавать! Вороны мы, понял, оборотни потомственные?! Плавать отродясь не пробовали!
На её громкое карканье стали собираться зрители: с елей опасливо поглядывали любопытные белки, зайцы прижимали уши, косясь на нас, была даже пара лосей.
– Звери добрые, помогите! Глядите, что деется! Это ж ни в сказке сказать, ни пером описать! Честную ворону жизни лишают! Утопить меня хочет, дубина деревянная, во цвете лет! – продолжала ворона.
– А это не опасно? – робко спросила я. – Она не утонет?
На душе было как-то неспокойно. Меня мучило неясное предчувствие беды (повышенная тревожность на фоне стресса – вполне нормальное явление), но леший не стал меня слушать. Велемудр был непреклонен. Он молча взял у меня из рук бурно сопротивлявшуюся жертву и окунул её в воду. Что тут началось! По озеру пошли круги, помогая разрастаться чёрному пятну, образовавшемуся в том месте, где из воды шли пузыри и торчал клюв Воронессы. А сама она после этого стала творить такие чудеса, что у меня пропал дар речи!
Ни один чемпионат мира по синхронному плаванию не видел подобных кульбитов, извивов и сальто-мортале! Вытворяя их, Воронесса будто старалась выбраться из озера, но его сияющие воды не отпускали её. Через некоторое время озеро победило, и Воронесса камнем пошла на дно, а я хотела броситься на выручку, забыв о том, что сама плохо плаваю, но Велемудр удержал меня, вовремя схватив за плечо. Я собиралась возмутиться его жестокостью, но в этот момент из озера ввысь взмыла абсолютно белая птица, сверкая оперением, ставшим ещё роскошнее, чем прежде. Я радостно захлопала в ладоши и в порыве обняла лешего, который слегка опешил от такого поведения. В его взгляде на миг отразилась боль разлуки с любимой, но потом она сменилась выражением светлой печали и мудрой задумчивости.
– Вы просто волшебник! – воскликнула я, а Воронесса поддержала меня.
Её речь звучала сейчас, как светлая песнь, а не как заурядное воронье карканье.
– Если бы так любого исцелить было можно, – сказал Велемудр, и в глазах его снова отразилась печаль. – Противник у нас, Аграфена, больно силён, да и то, что черно изначально, добела не отмоешь. Разве что навьи кузни смогли бы во владениях Кощеевых такую душу заново перековать, и то сомнение берёт, что справятся.
– Это вы о Кадваладуре? – спросила я, пытаясь перекричать Воронессу, которая на радостях каркала так громко, будто хотела переполошить весь лес, и к ней уже присоединялись разные мелкие пташки.
– И о нём тоже! – кивнул Велемудр.
– А кто он? Вы его видели? Как его можно распознать? – продолжала выспрашивать я. – Я пыталась расследовать, но всё так запутанно. Все улики в тупик привели.
Воронесса наконец угомонилась и теперь сидела на ветке и разглядывала своё отражение в водах купели, приговаривая что-то вроде «Ах, какая ж я красивая! И кому ж я достанусь?!».
– Кадваладура я не видел: в мои владения он не входил, но когда он только появился в этих пределах, я сразу почувствовал его поступь – неумолимую поступь хаоса. Каждый след, который он оставляет, меняет суть этого мира, – задумчиво сказал Велемудр. – Вот ты видела когда-нибудь, чтобы феи так вот запросто стали в чужие леса захаживать и избушки взрывать, да ещё и в стольный град к самому князю пред светлые очи нагло заявляться? Да и орков тут отродясь не водилось!
Я пожала плечами. Мне тоже показалось странным такое смешение персонажей из разных сказок. Неужели Кадваладур уже успел как-то изменить и этот мир, и, если да, то насколько далеко зашли изменения? Продолжаются ли они сейчас и могут ли докатиться и до моего родного мира?! Это занимало меня сейчас больше всего. Ведь искажения могли всколыхнуть войны и моры, а может, и пробудить что-то ещё более ужасное! И ничего подобного нельзя было допустить!
– Я слышала, что Кадваладур сам по себе бестелесен, а вы сразу, с первого взгляда, как-то поняли, что в теле Яги кто-то другой, значит, и его смогли бы разглядеть? – с надеждой спросила я.
Только сейчас мне стали понятны слова Остромысла: «Я знаю, кто говорит из этого тела! Даю обет молчания до тех пор, пока сюда не придёт единственный, кого тебе не одолеть – Велемудр, леший здешний!» Боярин-то, кажется, думал, что Кадваладур вселился в меня, поэтому и отказался со мной говорить! Но почему же Остромысл считал, что князю просыпаться нельзя?!
– Ну тебя-то просто было распознать! Для этого никакого волшебствования не требовалось! – усмехнулся леший. – Моя Яга Ягишна другая: озорная она да разухабистая, и глядит, и речь ведёт иначе!
Я села на пенёк и рассмеялась: вот оно что! Не вышло, значит, из меня второй Раневской, и тайного агента – тоже, вмиг раскусили, и даже без магии. Так, может, и Кадваладур уже раскусил, если он был среди нас в княжеских хоромах?
– Теперь я всё понял, почему она ушла от меня так внезапно: хотела весь удар на себя взять, унести ключи из этого мира в твой и уничтожить все разом, пусть даже ценой жизни! – вдохновенно продолжал Леший. – Вот такая она, моя Ягуня!