Что же в третьем письме — подтверждение или опровержение такой догадки? Читаем. Первая строка грамоты № 466 в начале повреждена, но остальное читается без труда:
«…на Софонтее во дворе голову убиле. А и кхъ бе взвеете неть. А живот взяле. Как, осподине, пецалуеше».
«Голова» — так в древности называли, между прочим, мертвое тело (убийство называлось «головничеством»; отсюда и наш термин — уголовное право), «живот» — имущество. «Кхъ» — кто. В переводе грамота звучит приблизительно так: «На Софонтьеве дворе обнаружен неопознанный ограбленный труп. Какие будут распоряжения?» Это первое ставшее известным науке древнерусское «полицейское донесение», начало следствия об убийстве. Кто мог быть получателем такого донесения? Да все тот же боярин, заседающий в смесном суде.
Еще и еще грамоты. Чаще обрывки. В них мелькают слова: «на поруку» (№ 469), «правду» (№ 473), «бирич» (№ 471), «отсылка» (№ 471) — снова юридические термины.
Грамота № 471 — одна из интереснейших. Она датируется 1407–1416 годами и сохранилась целиком: «У Онкифа 5 коробь ржи, коробья пшениць 5 год. А от бирица бьль в отъсилкь, било Митрофане».
Первая фраза письма элементарно проста: у какого-то Онкифа уже пятый год находятся пять коробей ржи и одна коробья пшеницы. Нужно полагать, что это зерно взято Онкифом в долг, а сроки возвращения долга нарушены. Онкиф — несостоятельный должник. И коль скоро грамота о нем обнаружена среди документов, связанных с судом, можно догадываться, что в дело о его долге вмешался суд. Наверное, именно об этом пойдет речь в следующей фразе письма? Но чтобы понять эту фразу, нужно сначала понять значение отдельных ее слов. А фраза целиком состоит из таких трудных слов.
Что такое «биричь»? Словарь И. И. Срезневского дает на этот вопрос однозначный ответ: «Бирич — полицейский чиновник, которому поручалось, между прочим, объявлять народу распоряжения властей». «Отсылка»? Посмотрим, что сообщает об этом термине «Новгородская судная грамота» XV века: «А кто обечается к суду х коему дни, ино после обета отсылки к нему не слать; а не сядет судья того дни, ино коли судья сядет, ино тогда к нему отсылка; а не видит отсылки, и почнет хорониться, ино слать к нему отсылка в двор трижды, да и биричем кликать; а не станет к суду, ино дать на него грамота обетная».
«Отсылка», — следовательно, повестка с вызовом в суд. А вот что такое «бьль» или «било»? И не просто «било», а «било Митрофане». Нам уже хорошо известно, что «белой» или «билой» называли мелкую денежную единицу. Очевидно, что вовсе не о ней идет здесь речь. А о чем же?
Несколько лет тому назад Я. Н. Щапов опубликовал неизвестный ранее памятник русского права XV века, в котором имеются такие строки: «Так же который свободный поимутся, да потом муж ея утаився жены да дасться в белмицу, а жена не восхощет с ним в робы, да от него восхощет, ино их разлучити». Если два свободных человека поженятся, а муж тайком от жены продаст себя в рабство, то по желанию жены, чтобы она также не сделалась рабыней, их можно развести. Слово «белмица» здесь означает холопство, рабство, но не личное, а полное, потомственное. В другом варианте написания — «обель», «обельный холоп» — этот термин давно и хорошо известен историкам. Вот только так же давно не прекращаются споры о том, каковы были во всем их разнообразии поводы превратить свободного человека в полного холопа.
Наша грамота как раз и демонстрирует один из таких способов. Онкиф должен Митрофану зерно, но у него нет возможности расплатиться. Митрофан обратился в смесной суд с обельной грамотой, «билом» — требованием передать ему Онкифа за долги в полные холопы. И вот уже ищет Онкифа «отсылка» — повестка в суд, уже кличут биричи на новгородских площадях об Онкифовой вине, вершится суд «бояр бесправдивых».
В грамоте № 474, написанной между 1387 и 1407 годами, — жалоба о нарушении межи, побоях жены и обидах детей: «…ця, господине, пережата чероз межь. Дьтък мои(х) и жонь… Жона моя зобижона. Бога деля, господине, оборони, Язо тоби…». Еще в одном обрывке слово «обороните» (№ 476).
Снова о земле. Грамота № 494, полученная на той же усадьбе между 1407 и 1416 годами: «Осподине, село Еремкинское и Кокова, осподине, у меня отнял, та ещо мя, осподине, напрасно…».
Самый вид обрывков подтверждает их принадлежность судебным органам. Грамоты, по миновании в них надобности, не разрывали, как мы к этому привыкли за многие годы, а разрезали ножом или ножницами. Так поступают не с частными письмами, а с официальными документами, чтобы избежать возможных злоупотреблений в дальнейшем.
А вот целый текст — берестяная грамота № 477 из слоев 1369–1387 годов:
«Поклоно Ань от Микыфора з Дорофьева жеребея. Что еси дала пожню в Быко(в)щине, то Шюега отимаеть, другую Осипоко. Землиди мало, а пожни отимають. Ничимь пособити, нь оче и се диьти: а ныне дай ми то мьсто Быковщину».
Автор документа получил от Анны землю, участок, на котором раньше сидел Дорофей. Но Анна не подтвердила это документально. Соседи у него «землицу» отнимают. «Пособить будет нечем, если не сделать так: дай мне теперь это место Быковщину». Дать нужно было с соблюдением всех формальностей, с официальными документами. Ради составления таких документов Анна, по-видимому, и обратилась в суд. Невольно вспоминается другое, близкое по своему содержанию письмо — грамота Петра Марье, которая должна была «списать список с купной грамоты и прислать семо», туда, где Озеричи отняли у Петра скошенное им сено.
Открытие документов, связанных с судом, важно для истории Новгорода. Именно в суде скапливались дела, отражающие социальное неравенство и классовый протест. Мы так еще недостаточно знаем эту сторону жизни древних новгородцев, что каждый новый документ поистине драгоценен.
Комплекс грамот, имеющих отношение к суду, встречался в слое первой половины XV и второй половины XIV века. Не меньше ста лет усадьбы, раскопанные на Суворовской улице, были свидетелями слез и жалоб новгородцев. В нижележащих слоях встречены берестяные грамоты более привычного для — нас содержания — о разных хозяйственных и бытовых нуждах.
В найденной в слоях 134,2–1352 годов грамоте № 478 хозяйственное распоряжение: «…(ку)нь у Рашка. Аже не буде кун у Рашка, купи своими кунами Колушке шапочнику». Если у Рашка не найдется денег, купи что-то для Колушки шапочника за свои деньги.
Грамота № 481, происходящая из слоев 1250–1275 годов, вводит в курс сложных забот крестьян, которые были профессиональными рыболовами, а платить господину должны зерном: «Поклон от ловца ко Остафии. Поели грамоту оже куны на сеть и найми ту. А роже — каков Зьиду бог дасть лов, тако зъзмуть».
В грамоте № 482, относящейся также ко второй половине XIII века, речь идет о взимании оброка, «успов», за текущий год и недоимок, «старых», «лонешних» успов: «…взя есме пятьнаца… и лонеского, и нинешнево… а что еси повельло у Евши взяти возо овса и жита другы — старыхо усопо, то ся не…».
Грамота № 483 середины XIII века упоминает гривны и «росты» — проценты. В ней, следовательно, говорится о ростовщической ссуде.
Древнейшая для Суворовского раскопа берестяная грамота обнаружена в слоях XII века. Это обрывок письма, написанного на обеих сторонах берестяного листа. Он не сохранил имен ни автора, ни адресата, но вводит нас в самую гущу острого семейного конфликта: «…живи жь с Гурьгьм, жь со Лукою, а вызова хотя — с строю ньвьстокою…» — «живи или с Гюргием, или с Лукой, а захотят позвать — так с дядиной невесткой». «Строй» — так в древности назывался брат отца. Почему же адресат письма мыкается, как неприкаянный, по дворам родственников? Поищем ответа на обороте грамоты:
«…ляшь дьяти. А ты чьрьсо силу дьяшь. Аж бы ты дбромь жил з братом…».
Письмо написано какому-то неуживчивому человеку, который плохо поступал со своим братом, действовал, как сейчас сказали бы, «с позиции силы». Он вынужден был оставить собственный кров и искать у родственников, которые тоже осуждают его, пристанища.
Всего на Суворовском раскопе найдено двадцать пять берестяных грамот. Это очень много, принимая во внимание незначительность размеров исследованного в 1970 году участка. По плотности насыщения слоя берестой тронутый раскопками район города не уступает кварталу на Дмитриевской улице. И в будущем к этому району должно быть привлечено особенно пристальное внимание археологов.
Глава 21Бересту можно найти везде
На протяжении последних двенадцати лет источником пополнения фонда берестяных грамот были не только раскопки. Хотя, разумеется, именно в раскопках найдено подавляющее количество новых документов. Отдельные письма, как и раньше, обнаруживали в земле в ходе строительных работ. Будучи вырванными из цельных комплексов древних усадеб, они многое утратили в своей научной ценности, но, сохранив свои тексты, всякий раз так или иначе пополняют наши представления о прошлом, дают новые материалы для выводов и наблюдений.
В 1969 году Л. В. Черепнин писал, что документы не знают специальной повинности крестьян в пользу детей и других родственников феодалов. Поводом для этого послужил текст берестяной грамоты № 136, в которой имелось требование платить «детям по белке». Из содержания этой грамоты, найденной еще в 1954 году при случайных обстоятельствах, оставалось неясным, идет ли речь о крестьянах — «Мысловых детях», заключивших договор с феодалом, или о детях феодала. Поэтому требование платить «детям по белке» можно было понимать, как необходимость каждому из Мысловых детей платить по белке своему господину, но можно было толковать это место документа и иначе: Мысловы дети обязаны платить по белке каждому из детей своего господина. После находки этой грамоты прошло восемь лет, и в 1962 году в Кожевниках, неподалеку от знаменитой церкви Петра и Павла, была найдена — снова при случайных обстоятельствах — в водопроводной траншее грамота № 406. Она оборвана сверху, но сохранила значительную часть своего текста: «…то. А ми тобе, господине Офоносе, кланяесме, а даро ведаеше 3 куници 3 годо. А поцне прошати жене или сынове, — жени 2 бели, а сину белка». Новая находка, таким образом, зафиксировала, что повинности в пользу членов семьи феодала существовали, и дала правильное толкование спорному месту грамоты № 136.