Клиническая картина натуральной оспы настолько характерна, что заболевание определяется просто по внешнему виду больного. Беда в том, что врачей, которые видели настоящего больного оспой, в мире остались единицы, и первые два дня заболевания, когда у больного начинается головная боль и поднимается температура, ни о чем не говорят современному врачу, совершенно не ожидающему встретить оспу. А именно в эти два дня человек усиленно заражает ничего не подозревающих окружающих – заражает воздушнокапельным путем, потому что слюна и выделения из носоглотки содержат громадное количество вируса. Этот способ распространения вирусов вообще считается самым опасным, потому что его труднее всего прервать. Даже при обычном разговоре капельки слюны разлетаются на расстояние до полутора метров. По этой причине инфекционные оспенные бараки всегда устраивались на большом расстоянии от жилых районов или даже на кораблях, стоящих на якоре в открытом море. Зарегистрирован случай заболевания оспой, когда человек просто проезжал на автобусе мимо инфекционного барака, где находились больные оспой.
В первые дни заболевания вирус, проникший в кожу, еще слишко глубоко зарыт и опасности не представляет. Другое дело, когда на коже возникнут и покроются корочкой пузырьки. В таких корочках вирус высыхает и очень долго сохраняет свою заразность. Больной заразен до тех пор, пока у него на теле есть хотя бы одна корочка. Заражение может происходить при контакте с постельным бельем больного, при вдыхании пыли в его комнате. Однажды в Великобритании источником инфекции послужил хлопок, привезенный из–за моря. Вирус сохраняется в трупах. Даже если они закопаны на большую глубину, почвенные животные рано или поздно выносят вирус на поверхность почвы, на траву, и он может попасть к скоту вместе со съеденной травой.
Натуральная оспа известна очень давно – вирус обнаружен микроскопически в язвенных поражениях египетских мумий. А вот живший семь столетий позже Гиппократ (IV век до н.э.) об оспе нигде не упоминает. Спустя еще шесть столетий, во II веке нашей эры, натуральную оспу описывает римский врач Гален, однако его современникам она не представляется грозной болезнью. Но в средние века оспа превратилась в то страшное бедствие – черную смерть, от которой вымирали целые города и одно название которой являлось символом всенародного бедствия.
Искоренение натуральной оспы
В 1958 году Всемирная Организация Здравоохранения (ВОЗ) приняла решение о всемирной ликвидации натуральной оспы. При каких условиях вообще было возможно провозгласить такую цель?
Во–первых, заболевание должно отличаться четкой и типичной клинической картиной. Например, при полиомиелите клиническая картина не является четкой, параличи могут иметь совсем другую причину, не связанную ни с полиовирусом, ни с вирусной инфекцией вообще. Во–вторых, должна быть установлена невозможность скрытой, или "молчащей", инфекции (как, например, при герпесе или гепатите С). В третьих, должны отсутствовать природные резервуары вируса среди животных (как, например, при клещевых энцефалитах или бешенстве). В четвертых, должна быть хорошая вакцина. Натуральная оспа удовлетворяла всем этим критериям.
Наибольшее количество заболеваний встречалось в странах Азии и Африки. Там была проведена поголовная вакцинация, которой занимались специалисты ВОЗ. В условиях стран третьего мира добраться до отдаленных деревень и вести учет вакцинированных было практически невозможно, поэтому поступали так. Окружали рынки, делали один вход. На этом входе на рынок всех – как входящих на рынок, так и выходящих с него – вакцинировали с помощью инъектора прямо через одежду.
Вскоре заболевания оспой прекратились. ВОЗ даже объявила премию в $300 за сообщение о случаях заболевания оспой. Последние два случая естественного заболевания оспой были отмечены в 1975 году в Бангладеш и в 1977 году у бедуина–кочевника.
Однако оставались еще лаборатории, занимающиеся изучением оспы. В Бирмингеме доктор Бэтсон вскрывал ампулу с высушенным препаратом вируса. Вирус случайно попал в вентиляцию и заразил работавшую этажом выше женщину–фотографа. Она заразила своего отца. Оба они умерли. Это были последние случаи смерти от оспы. Это произошло потому, что в Англии прививки против оспы не были обязательными. В СССР прививали всех в обязательном порядке.
В мае 1980 года ВОЗ официально провозгласила искоренение оспы. Искоренение имело кроме всего прочего большой экономический эффект – ведь прекращение вакцинации означало колоссальную экономию на изготовлении вакцин – около двух миллиардов долларов ежегодно.
Однако возник вопрос – а что делать с лабораториями, в которых сохранился вирус оспы? Нужно ли в них сохранять вирус оспы? Пока оставили в мире две лаборатории – одну в штате Атланта, США, другую в Государственном научном центре вирусных болезней в
России. Но споры сторонников абсолютного уничтожения вируса натуральной оспы и сторонников того, чтобы оставить его в лабораториях, не утихают до сих пор.
Сторонники уничтожения всех запасов вируса натуральной оспы приводят такие аргументы: нет вируса – нет и заболевания; не надо тратиться на вакцинацию. Ведь пока вирус хоть где–то существует, есть опасность заражения, и надо иметь вакцину про запас; в случае исчезновения вируса из лабораторий (случайного или при похищении террористами) может возникнуть огромная эпидемия, потому что население не вакцинировано, а вакцину практически не готовят.
Но есть весомые аргументы и у противников уничтожения.
Во–первых, считают они, нет никаких гарантий, что этот вирус не сохранился где–то в других лабораториях или в трупах в вечной мерзлоте. Во–вторых, вакцинации и ревакцинации не было уже 20 лет, поэтому население сейчас чувствительно к оспе. А на данный момент вакцины очень мало, потому что ее перестали делать. Последнее время вакцинировали только военнослужащих. В–третьих, лаборатории и вирус в них должны быть оставлены для продолжения исследований; в случае уничтожения запасов вируса любые исследования вируса натуральной оспы в будущем окажутся невозможны. Считается, наконец, что по крайней мере в трех странах мира вирус натуральной оспы может храниться в виде бактериологического оружия. Пока это так, ни о каком окончательном уничтожении вируса натуральной оспы не может быть и речи.
Вирус натуральной оспы – идеальное биологическое оружие. Он очень легко культивируется как в куриных эмбрионах, так и в культуре клеток. Препарат прекрасно высушивается и превращается в летучий порошок. Хранится в высушенном виде до 50 лет – больше просто еще не было возможности проверить. В первые дни заболевания очень трудно поставить точный диагноз, а заболевшие в этот момент уже заразны для окружающих. При этом угроза применения вируса натуральной оспы в качестве биологического оружия рассматривается как реальная.
Так, накануне военной акции против Ирака правительство США подготовило масштабный план действий на случай применения вируса оспы в качестве биологического оружия. Согласно программе–минимум, в случае возникновения вспышки оспы в течение двух недель должны быть привиты полмиллиона военнослужащих и столько же гражданских лиц – медиков, пожарных, полицейских и так далее. По плану–максимум вакцинация должна быть поголовной. А вот население Израиля будет привито поголовно всего за четыре дня в случае возникновения вспышки оспы в любом уголке планеты.
Прививки
Коль скоро вирус вызывает защитную реакцию иммунной системы, нельзя ли это как–то использовать для того, чтобы предупредить заболевание? И, действительно, такой способ борьбы с вирусными инфекциями давно известен и с успехом применяется. Это прививка, или вакцинация.
Когда мы делаем прививку, мы воздействуем на организм вирусным антигеном в безвредной форме, не способной вызвать заболевание. При этом происходит процесс, который ничем не отличается от нормальной и успешной иммунной реакции на вторжение болезнетворного вируса. После этого испытания организм готов развить быструю, сокрушительную реакцию, когда он встретится с этим вирусом во второй или любой последующий раз. Эта реакция устранит вторгшийся вирус, прежде чем ему удастся обосноваться внутри клеток и начать размножение, то есть убережет нас от болезни. Ничего не зная о механизме иммунитета, люди заметили это обстоятельство и начали его использовать очень давно.
Все, по–видимому, началось со средневековых китайцев и арабов, которые заметили, что человек, перенесший оспу, редко заболевает ею вновь. Только немногочисленные выздоровевшие могли ухаживать за больными и хоронить умерших. Из этих наблюдений были сделаны практические выводы, а именно – предприняты попытки искусственно выработать иммунитет с помощью несильного приступа болезни, заражая людей веществом из гнойников (пустул) жертв оспы. Китайцы вводили в ноздри здоровым людям измельченные в воде оспенные струпья больных. В Персии оспенную прививку проводили в банях, где служители втирали купающимся в разрезы кожи оспенный порошок из струпьев. По свидетельству Вольтера, еще в XVIII веке черкесы и грузины, желая сохранить красоту своих дочерей, делали им уколы в различные места кожи иголками, смоченными в жидкости из оспенных язв.
В Англии эту практику ввела леди Монтегю, супруга британского посла в Константинополе, которая во время пребывания там привила оспу собственному сыну. Вернувшись в 1718 году в Лондон, она сделала решительную попытку приобщить к оспопрививанию своих соотечественников. Ее намерения оказались как нельзя более кстати, ибо из каждой сотни людей шестьдесят заболевало оспой. Двадцать из них умирали в расцвете лет, а остальные сорок всю жизнь носили на лице безобразные следы болезни. По свидетельству современников, леди Монтегю в полной мере испытала на себе эмоциональную атмосферу вокруг экспериментов по иммунизации. Священники обрушивали на нее громы и молнии за то, что она посмела вмешаться в промысел Божий, называли ее чудовищем, коль она экспериментировала над своими собственными детьми. Но леди Монтегю была женщина с характером и, что еще важнее, дамой очень влиятельной. Новая практика борьбы с оспой была испробована вначале на шести осужденных в Ньюгейтской тюрьме, затем на сиротах из прихода лондонской церкви Святого Иакова. Но настоящий триумф наступил, когда оспу позволили привить двум дочерям короля. Конечно, в 1718 году одна принцесса стоила в качестве доказательства столько же, сколько сотни тысяч обыкновенных детей в наши дни.