Даже газеты, сообщая о смерти композитора, выдвигали версию об отравлении, основываясь на том, что тело умершего «слишком раздулось». Кстати, в конце XVIII века отравления знаменитых людей вовсе не были редкостью. Так, следом за Моцартом умер папа Клемент XIV, а еще через несколько месяцев скончался император Священной Римской империи (так тогда называлось Австро-Венгерское государство), Леопольд II.
Однако кому мог мешать композитор?
Венская молва связывала его смерть с именем некоего Франца Хофдемеля. Дело в том, что Моцарт давал уроки фортепианной игры молодой жене этого человека. Ненависть Хофдемеля к Моцарту была вызвана ревностью.
Доказательством этой ревности служило то, что спустя несколько дней после похорон композитора Хофдемель в ярости набросился на жену с бритвой в руках, изуродовал ей лицо, а затем покончил с собой. Впрочем, эта версия не получила дальнейшего развития, тем более что Моцарт был глубоко предан своей жене.
Главным же обвиняемым «по делу об отравлении Моцарта» на протяжении более двухсот лет является Антонио Сальери. Сальери был старше Моцарта всего на пять лет. В двадцать четыре года он был назначен придворным композитором. Его музыку высоко ценили требовательные венские меломаны. Безусловно, это был одаренный музыкант. Достаточно перечислить имена его учеников, чтобы убедиться в этом: Шуберт, Лист, Бетховен… Моцарт приехал в Вену в 1781 году, и между композиторами сразу же началось соперничество. Все знали, что Сальери завидовал Моцарту, завидовал необыкновенной легкости, с какой тот создавал свои замечательные произведения.
В Моцарте Сальери увидел гения, с которым никогда не смог бы сравниться, а Моцарт не скрывал своего презрения к благополучному придворному музыканту. Вот истоки слухов о причастности Антонио Сальери к смерти Моцарта. Впрочем, для возникновения слухов порой достаточно куда меньших оснований. В некоторых источниках говорится, что Сальери признался в своем преступлении во время исповеди перед смертью. Правда, упоминают и о другом высказывании Сальери, якобы в кругу друзей он сказал: жаль, мол, что Моцарт умер таким молодым, хотя для других композиторов это к лучшему, потому что если бы он прожил дольше, то ни одна живая душа не дала бы и корки хлеба за их работу…
Есть свидетельство и в пользу невиновности Сальери. В 1823 году, за год до смерти Сальери, один из учеников навестил его в клинике для душевнобольных. Сальери поклялся этому человеку честью, что непричастен к смерти Моцарта. Через месяц он попытался покончить жизнь самоубийством. Что побудило его к этому: муки совести или желание освободиться от подозрений? Мы никогда этого не узнаем. Нет твердых доказательств вины Антонио Сальери, однако нет достаточных оснований и для его оправдания. Когда сына Моцарта спросили, верит ли он, что Сальери отравил его отца, тот ответил: «Сальери не убивал его, но, поистине, отравил ему жизнь интригами».
Так или иначе, две этих судьбы навеки переплетены в тугой узел неразрешимой тайны.
Дон Карлос: борец за свободу Нидерландов или слабоумный наследник?
Вам наверняка известна история взаимоотношений короля Испании Филиппа II (1527–1598) и его сына Дона Карлоса (1545–1568). Незавидная участь наследника, якобы преследуемого отцом, стала сюжетом многих художественных произведений, самым ярким из которых, бесспорно, является трагедия немецкого поэта Фридриха Шиллера (1759–1805) «Дон Карлос». Шиллер нарисовал образ замечательного романтичного героя, взбунтовавшегося против отца-тирана.
Он показал чистого, почти идеального юношу, к тому же страстно влюбленного в молодую красавицу мачеху. Эта любовь да еще симпатии к нидерландским бунтовщикам в конце концов и послужили поводом для свирепой мести со стороны жестокосердого короля.
Как было на самом деле?
Образ, созданный Шиллером, совершенно не соответствовал прототипу. По свидетельствам современников, наследник испанского трона внешность имел отталкивающую: тонконогий, тщедушный, с высоко поднятыми плечами, похожий из-за этого на горбуна, да к тому же шепелявый.
Трудно вообразить, что такой принц мог понравиться юной мачехе Елизавете Валуа. Кроме того, нет никаких доказательств неверности Елизаветы. Напротив, все говорит о том, что король в этом браке обрел настоящее счастье. Но оставим в стороне внешность принца и любовную интригу, которая доминирует в трагедии Шиллера.
Оказывается, сохранились свидетельства психической неуравновешенности, а если сказать точнее — очевидного слабоумия принца. Подумайте сами: в детстве он любил жарить зайцев живьем на огне, как-то в припадке гнева выколол глаза лошадям в конюшне.
Когда ему было одиннадцать лет, выпорол кнутом девушку… Разве все это не говорит о ненормальности принца и его склонности к садизму? Однажды, когда Дон Карлос уже учился в университете, он погнался за служанкой и упал с лестницы вниз головой. После этого падения не слишком искусным врачам того времени пришлось делать ему операцию на Черепе. А уж после операции слова и действия принца вызывали у современников лишь недоумение. Он, например, с явным удовольствием выдавал секреты страны любому, кто соглашался его выслушать…
При испанском дворе ни для кого не было секретом, что принц идиот, хотя, конечно же, об этом старались помалкивать.
Важное место в пьесе Шиллера отведено противостоянию благородного принца и коварного герцога Альбы. Действительно, между сыном Филиппа и влиятельным придворным существовала неприязнь, но причина ее заключалась в том, что во время официального провозглашения Дона Карлоса наследником трона герцог, принося ему клятву верности, не встал перед принцем на колени.
Когда в Нидерландах вспыхнуло антииспанское восстание, Альба возглавил армию, отправленную на подавление мятежников. Это уязвило самолюбие принца, он потребовал передать командование ему. Дошло до того, что испанский парламент обратился к королю с предложением непременно оставить Дона Карлоса дома. А когда герцог Альба пришел к принцу попрощаться, Дон Карлос набросился на него с кинжалом. Вряд ли можно всерьез говорить о том, что принц сочувствовал восставшим.
При встрече с Доном Хуаном Австрийским Дон Карлос признался ему, что вопреки воле отца собирается отправиться в Нидерланды. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Филиппа. В январе 1568 года Дона Карлоса взяли под стражу. В присутствии членов королевского совета Филипп вынужден был предъявить сыну обвинение, но не как отец, а как государь огромной державы, мощь которой необходимо было сохранить. Со дня ареста король и неудавшийся наследник больше никогда не встречались.
Позже Филипп написал своей сестре Марии, жене австрийского императора: «Я хотел бы со всей откровенностью рассказать о жизни и поведении принца, о глубине его беспутства и неблагоразумия, равно как и о тех мерах, которые мной принимались, чтобы заставить его измениться…» Как оказалось, меры были недостаточными, и все попытки перевоспитать или излечить принца были безуспешными.
Шиллер рисует Филиппа сознательным убийцей собственного сына, но король во имя государства сделал лишь то, что должен был сделать.
Принц, находясь в заключении, то приходил в дикую ярость, то впадал в отчаяние, то объявлял голодовку, то предавался чревоугодию. Организм немощного инфанта не мог долго выдерживать такие испытания. Летом 1568 года после трехдневного голодания Дон Карлос объелся пирога с куропаткой и умер.
Сокровища Приама, или счастливая ошибка Генриха Шлимана
Жизнь Генриха Шлимана (1822–1890) больше похожа на невероятное приключение. Он родился в немецкой деревушке в семье бедного пастора. Казалось, судьба его была предопределена, но благодаря редчайшей трудоспособности и потрясающей жажде знаний Генрих Шлиман добился такого успеха, о котором не мог и мечтать.
В восемнадцать лет, бросив тяжелую работу в бакалейной лавке, продав единственную ценность — часы, Шлиман отправился в Америку. Корабль, на котором он плыл, попал в сильнейший шторм и пошел ко дну. Шлиман оказался в числе тринадцати счастливчиков спасшихся после кораблекрушения.
Попав вместо Америки в Голландию, он устроился на скромное место бухгалтера, но все свободное время отдавал учению и тренировке своей незаурядной памяти. Менее чем за год он овладел голландским, английским, испанским, итальянским и даже русским языками. В двадцать пять лет ему была предложена должность представителя Голландской компании в Санкт-Петербурге. Шлиман брался за самые рискованные дела, спекулировал чаем, лесом, каменным углем и уже через четыре года нажил огромное состояние.
Но этого человека явно не покидала «охота к перемене мест». В 1850 году он оказался в Америке, охваченной «золотой лихорадкой». В Сан-Франциско Шлиман открыл фирму по продаже золотого песка. Он едва не погиб в жутком пожаре, с трудом выкарабкался после желтой лихорадки — и все-таки заработал четыреста тысяч долларов.
После этого он вновь решил вернуться в Россию. Причем возвращение это чуть не стало для него роковым. При переходе через Панамский перешеек Шлимана и его спутников бросили проводники, оставив без съестных припасов. Им пришлось ловить ящериц-игуан и есть их живыми.
Многие из спутников Шлимана умерли от дизентерии и лихорадки, но он выжил и даже сохранил свои золотые слитки.
В России начинается новый период его жизни. Он вернулся к давнему увлечению: великому Гомеру, его бессмертным творениям «Илиаде» и «Одиссее», в которые был влюблен еще с детства. Теперь, имея время, Шлиман выучил древнегреческий и новогреческий языки. И, наконец, в 1868 году он отправляется в Грецию, чтобы выполнить главное дело своей жизни — найти Трою (Илион) — древний город, известный ему по гомеровскому эпосу.
Возглавив небольшую археологическую экспедицию, Шлиман начал поиски легендарной Трои. Ясно, что в это совершенно безнадежное, по мнению многих, предприятие он вложил всю энергию своей незаурядной натуры.