Все товарищи были хорошо подготовленными и культурными офицерами, и с ними было легко работать. Они хорошо знали свое дело, но, как это часто случается, у них установились некие шаблоны и традиции, мешавшие гибкости информационной работы. Я, будучи свежим человеком, довольно быстро отметил некоторые недостатки этой работы. Все сведения находились в распыленном состоянии по отдельным вопросам. Не было сводных документов, отвечающих, например, на такие вопросы: сколько дивизий может выставить против нас та или иная страна, как они могут быть вооружены, в какой группировке и на каких оперативных направлениях развернуты. Это очень важно было знать оперативным работникам Генштаба. Я знал это по собственному опыту оперативных разработок в штабе Ленинградского военного округа. Чтобы определить, сколько войск может выставить противник, нужно сделать фундаментальную разработку, надо на основании точных данных рассчитать военно-экономический потенциал страны; на основании численности населения определить людские военные ресурсы; в результате анализа военно-производственной мощности определить возможное количество производимого вооружения. В итоге определяется возможное количество развернутых дивизий. Исходя из характеристики театра войны и его подготовки определяются основные операционные направления и возможная группировка войск на каждом направлении.
И я засел за разработку таких обобщенных документов по каждой стране. Эти документы получили название «Мобилизационные записки». Мы практически точно определяли масштабы развертывания. Так, по Японии мы определили возможность развертывания в 100 дивизий. Эти данные подтвердились во время войны. В «Записке» по Германии масштабы развертывания на случай блицкрига определялись в 220 дивизий, из них 20 танковых. Война подтвердила нашу разработку: Германия выставила против нас 214 дивизий, из них 21 танковую. Свой метод расчета военно-экономического потенциала страны я видел уже после войны в Академии им. Фрунзе в качестве учебного пособия, но автор, увы, был другой — генерал-лейтенант Онянов. Ну что же — я не предъявил никаких претензий, лишь бы шло нам на пользу.
Особо надо остановиться на одной очень важной детали в работе разведчика-информатора: как не попасть в сети дезинформации противника. Между разведками идет непрерывная война и в мирное, и в военное время. Все разведки стараются обмануть друг друга и засылают по самым различным каналам дезинформационный материал («дезу»). «Деза» изготовляется очень тонко и коварно. В этом участвуют все видные государственные деятели, вплоть до глав государств. Дезинформационный материал обязательно состоит из части совершенно правдивых данных, но, конечно, только тех, которые уже известны противной стороне. Это и подкупает неопытного разведчика. Установив правдивость части данных, он считает весь материал подлинным и таким образом делает ошибочные выводы. Классическим примером такой «дезы» может служить наш горький опыт, когда Советскому правительству перед самым началом войны германская разведка подсунула дезинформацию. Но об этом ниже, а сейчас расскажу, как я чуть было не попал в сети дезинформации японской разведки. Это случилось в самом начале моей деятельности в Разведупре.
Однажды, когда я с головой ушел в составление «мобзаписок», один офицер приносит мне кипу документов — примерно семь томов по 300–400 машинописных страниц — и радостно сообщает:
— Товарищ майор, «соседи» достали мобилизационный план Квантунской армии. Вот он!
Мое сердце радостно затрепетало. Молодцы «соседи», думаю.
Под «соседями» мы понимали зарубежную агентуру НКВД, которая часто направляла нам свои материалы. По «традиции» эти материалы без критики считались ДОСТОВЕРНЫМИ. На этом основании и офицер, доставивший мне документы, был в восторге, он не сомневался в их подлинности.
Но я был «новичок» и не знал здешних традиций. После первой волны радости я весьма критически отнесся к этой горе «томов». А при беглом осмотре документов мне вдруг вспомнилась давняя история, когда разведка царской армии уже купила однажды за золото японский «мобилизационный план», оказавшийся обыкновенным несекретным полевым уставом. Это воспоминание меня и насторожило.
Взял я присланные материалы и начал сличать с имеющимися данными, искать, что нового по японской армии дают эти документы. Оказалось, что ничего нового и важного в них нет. Были указаны давно известные номера пехотных дивизий, и ничего больше. Зато философских рассуждений о возможных вариантах отмобилизации и развертывания очень много. Причем направления возможных главных ударов указываются неправдоподобные, на не подготовленном тогда театре войны, где нет дорог, складов, средств связи.
Эти рассуждения мог написать любой грамотный штабист, глядя на карту будущих военных действий. Поломав голову несколько дней над присланными материалами, я понял, что «соседи» прислали нам обыкновенную «дезу», к тому же не очень умно сделанную.
Взял я весь ворох документов и отнес полковнику Пугачеву. Положил на стол и сказал:
— Возьми себе, это обыкновенная «деза».
Он подивился моей дерзости — нарушил «традицию».
— Ты будь осторожен в такой оценке! Это — документ «соседей». Мы привыкли считать их достоверными.
— Чьи это документы, — отвечаю, — мне не важно. Для нас важно то, что они ничего нового не дают. Это «липа», сплошная вода…
И я показал ему свои выборки и таблицы.
— Нет, этого не может быть! Ты, наверное, ошибся. Нужно еще раз проверить и дать положительный отзыв, — настаивал Пугачев.
— Мы его тщательно изучили, угробили на это две недели. Больше заниматься этой «дезой» не буду. У меня есть дела поважнее.
— Черт возьми, — недоумевал Пугачев, — что же делать? Ведь нужно дать ответ «соседям». Там уверены, что документ важный. За него заплачено много золота. Ты составь какой-нибудь туманный, обтекаемый, «дипломатический» отзыв.
Пользуясь дружескими отношениями, я ответил несколько грубовато:
— Пошел ты к чертям! Бери себе эту «дезу» и составляй на нее сам хоть хвалебную оду!
Полковник Пугачев (ныне умерший) был культурным офицером с хорошим оперативно-стратегическим кругозором, но по специальности авиатором. Мобилизационно-оперативных разработок по общевойсковым частям и соединениям никогда не делал и поэтому не знал, как они выглядят и какие сведения содержат. Естественно, он не мог правильно оценить документ «соседей». Однако, приняв на веру мнение своих сотрудников, у него хватило мужества заявить «соседям», что они подсунули нам «дезу». Разразился скандал. Пугачева с должности начальника отдела сняли и на его место назначили генерал-майора Дубинина. Пугачев потом с обидой говорил мне, что это я ему «удружил», но вообще дружба наша не нарушилась.
Привел я этот факт для того, чтобы показать, как тяжело и даже опасно было в нашей стране бороться с происками вражеской разведки и с ее дезинформацией. Пугачев в данном случае отделался «легким испугом». А многие разведчики, как, например, Берзин, Проскуров и другие, поплатились за это жизнью. И что особенно трагично — они были уничтожены собственным правительством.
Как глубоко проникла вражеская разведка в наши государственные органы, я покажу дальше на многих примерах.
Вскоре в Разведупре произошла «смена кабинета». Генерал-лейтенант Проскуров был снят, и на его место назначили генерал-лейтенанта (ныне маршала) Голикова. Проскуров же был не только снят, но и уничтожен — для нас, конечно, по неизвестным причинам.
Это был молодой, мужественный и честный генерал, осмелившийся вступать в пререкания со Сталиным. Не всегда тайна остается тайной. Как бы властители мира сего «совершенно секретно» ни совершали свои черные дела, дела эти рано или поздно становились явными. По невидимым, но многочисленным каналам правда проникает в народ. Узнали и мы, как и на чем «погорел» генерал Проскуров. Об этом мне рассказал Пугачев.
Проскуров в прошлом был летчиком-истребителем и служил в авиаполку, где начальником штаба полка был Пугачев. Они дружили в полку и продолжали дружить в Разведупре. После войны в Испании старший лейтенант Проскуров получил сразу звания Героя Советского Союза и генерал-лейтенанта и был назначен начальником Разведупра. Уже одно это назначение говорит о многом. Разве можно было назначать молодого летчика, хотя и отличившегося в небе Испании, со средним, по существу, авиационно-техническим образованием на должность начальника Разведывательного управления Генштаба?! ЧТО понимали эти люди в стратегической разведке, когда назначали этого хотя и прославленного летчика на штабную должность?! По складу характера это был человек скромный, общительный, честный, принципиальный, смелый в суждениях и прямолинейный. Мы его очень любили и помогали в работе, как могли. Возможно, со временем, имея хорошие личные способности, он и освоил бы не свойственную для него работу, но случилась беда.
На одном заседании Политбюро обсуждались итоги советско-финской войны 1939–1940 годов. Неподготовленность нашей армии, огромные потери, двухмесячное позорное топтание перед «линией Маннергейма» и многие другие «болячки», выявленные еще на Халхин-Голе, стали известны всему народу. Об этом в полный голос заговорили за рубежом.
Сталину и его приближенным надо было «спасать свое лицо». Этому и было посвящено одно заседание Политбюро. После бурных прений «великие и мудрые» решили, что причиной всех наших бед в советско-финской войне является плохая работа разведки. Это мнение всякими способами внедрялось и в армии. Сваливать все на разведку — не очень оригинальный прием. Никогда еще ни одно правительство, ни один министр обороны или командующий не признавал за собой вину за поражение. Ищут виновных среди «стрелочников», в первую очередь валят на разведку, потом на всякие климатические и географические причины, но отнюдь не на бездарность и невежество правительства и его полководцев. Сталин и в этом не был оригинален. Он тоже решил отыграться на разведке и лично на Проскурове.