«Немедленно выехать к месту новой службы город Львов начальником Разведотдела 6-й армии. Кондратов».
Вот и разрешилась моя судьба: прямо с одесского пляжа — на фронт.
По закону в случае войны я должен возвратиться в Разведуправление, но мне не разрешили даже на короткое время поехать в Москву для сдачи старой должности и получения документа по новой. Так я и выехал на фронт с удостоверением заместителя начальника Информотдела Разведуправления. Из-за него мне в последующем пришлось пережить немало жутких моментов. Пострадала и моя семья. Я не мог ей оставить денежного аттестата.
После обеда, распрощавшись со знакомыми и с «директором фирмы», я с легковесным чемоданом поехал на железнодорожную станцию Одесса. В помещении военного коменданта толпилось много военных, главным образом офицеров. Это возвращались отпускники из различных частей Киевского военного округа (Юго-Западного фронта).
Комендант станции в первый же день войны проявил высокую мобильность и распорядительность. Без крика и суеты он отправлял военных по их направлениям. Особая группа в 40 человек набралась в направлении Жмеринка — Тарнополь — Львов. Комендант предоставил нам целый вагон. Первые два часа пути все офицеры молчали, подавленные внезапностью событий. Думали, конечно, об оставленных семьях. У некоторых семьи были в Одессе, но у большинства — на границе, в районе боевых действий.
Существует давно известное международное правило: в случае военной опасности отпуска офицерам не разрешаются, а их семьи и гражданское население заблаговременно эвакуируются из района возможных боевых действий. Но сталинское правительство не позаботилось о семьях военнослужащих. Семьи офицеров пограничных войск попали под внезапный удар фашистов, и в большинстве своем женщины, старики и дети погибли в военных городках от бомбежки фашистской авиации. Вывозить семьи самим офицерам было категорически запрещено. Как теперь стало известно, на Прибалтийском фронте за день до начала войны решением командования фронта семьи военнослужащих были вывезены из военных городков, но Сталин, узнав об этом, завернул их по дороге обратно. Этим он хотел показать Гитлеру свои мирные намерения. Семьи, возвращенные обратно в военные городки, попали утром 22 июня под бомбежку. Женщины, старики и дети погибли, не успев доказать Гитлеру сталинские мирные намерения.
Разговоры с этого «семейного» вопроса и начались. Большинство возмущалось, почему высокое начальство не предупредило о предварительной эвакуации семей в глубокий тыл. В эту часть разговора я не вмешивался. Я хорошо знал, почему семьи пограничников первыми попали под гусеницы фашистских танков, почему для всех военных, даже для пограничников, нападение оказалось неожиданным.
От семейных разговоров перешли к комментированию заявления ТАСС, речи Молотова и к оценке событий. Некоторые удивлялись, почему первым не выступил Сталин, но потом «по привычке» сами для себя объяснили его молчаливость «гениальной» придумкой, которая несомненно скажется на ходе военных событий.
Оживленная беседа завязалась вокруг вопроса о продолжительности войны. О конечном исходе войны сомнений не было: наши войска, конечно, достойно встретят врага на границе и немедленно погонят его в глубь Германии.
Наша армия была заражена «шапкозакидательскими» настроениями. Сказалась историческая преемственность от старой русской армии. Мы «шапками закидали» японцев в 1904–1905 годах. Потом «шапками закидали» немцев в 1914–1918 годах, потом японцев на Халхин-Голе, потом финнов. Эта слепая самоуверенность владела и всем нашим командованием сверху донизу. Почти двадцать лет Ворошилов и все его бездарное окружение воспитывали нас в твердом убеждении: «воевать будем на чужой территории», «ни одной пяди своей земли не отдадим никому», «на удар ответим двойным и тройным ударом»!
Такие настроения царили и в нашем вагоне. У всех было сверх меры воинственное, «шапкозакидательское» настроение.
Первое время я сидел, слушал и молчал. Но в душе радовался: какие же у нас командиры! Нет и намека на панику, нет трусливых глаз. Все готовы мужественно схватиться с врагом. Если бы этому народу да умное дальновидное правительство!
Не было у нас тогда такого правительства! Новый начальник Генштаба генерал Жуков разделял мнение Сталина, что фашисты будут честно выполнять договор о ненападении. Вместо того чтобы приводить в боевую готовность армию и страну, начальник Генштаба начал борьбу с «паникерами» и «провокаторами войны».
Но все же «нелегальная» разведсводка № 8 и другие разведсообщения, по-видимому, были приняты всерьез. Военные округа за неделю до войны под видом «командно-штабных учений» начали развертывать фронтовые и армейские управления.
Начало войны мне представлялось в очень мрачном виде. Вспоминались наши «победы» на Халхин-Голе и в Финляндии. Прислушиваясь к разговорам офицеров, я подумал о том разочаровании, которое их охватит, когда они столкнутся с действительностью. И решил внести немного трезвости в боевой пыл своих спутников, осторожно заметив:
— Сомнений, конечно, нет, победа будет за нами. Но мне кажется, что некоторые товарищи ошибаются, полагая закончить войну в два-три месяца. Враг силен, он захватил всю Европу и опьянен успехом. К его услугам вся промышленность Европы. Поэтому война может затянуться на многие годы, и в борьбе с врагом возможны отдельные неудачи и даже поражения.
Мои замечания вызвали бурное негодование. Посыпались злые и колкие реплики о том, что, мол, есть в армии паникеры, люди с пораженческим настроением. Таким людям, особенно с офицерским званием, не место, мол, в армии. Сидевший рядом со мной полковник, кажется начальник политотдела 6-й армии, человек умный и дальновидный, потянул меня за рукав и шепнул: «Вы что, хотите, чтобы вас выбросили в окно? Не спорьте».
Я подумал: действительно, эти возбужденные люди могут выбросить меня в окно. Их годами воспитывали в том духе, что «лучше русского кваса напитка нет», что «пуля дура, а штык молодец», что «воевать будем только на чужой территории», что гений Сталина как полководца уже проявил себя во время Гражданской войны, проявит и сейчас. Нелегко будет им, мужественным офицерам, потом «на собственной шкуре» проверить цену такой выучки и воспитания. Кроме того, у многих из них под огнем жены и дети. Неудивительно, что они хотят победы в первый же день войны, хотят немедленно выдать желаемое за действительность. Черт меня дернул ни к месту и не ко времени заговорить о затяжной войне и о возможности частичных поражений. Почесал я затылок и с улыбкой простачка пробормотал:
— Да что вы, ребята? Какого черта на меня накинулись? Что ж, по-вашему, я не хочу победы? Я только напомнил, что Первая мировая война длилась четыре года. Весьма возможно, что и эта война затянется.
Какой-то бравый полковник-артиллерист с черными усами презрительно сказал:
— Тоже мне — сравнил ворону с ястребом! Старая царская армия и наша Красная! Ни черта не понимаешь, а лезешь спорить.
— Ну извините, товарищ полковник, я, конечно, ошибся…
Так с легким конфузом я вышел из беседы и сидел с мрачными думами. За окном проносилась чудесная панорама украинского лета, а в голове клубились мрачные мысли о судьбе Родины и своей личной.
Особенно обидно было переживать внезапность удара. Думалось, как бы мы сокрушительно ответили фашистам, если бы полгода назад сталинское правительство и Генштаб прислушались к тревожному голосу своей разведки и приняли меры по укреплению границы, перевели армию и страну на военное положение. А сейчас положение на фронте рисовалось мне в мрачных красках. Забегая вперед, скажу, что фронтовая действительность, с которой вскоре встретился, оказалась еще более ужасной, чем я предполагал. Но об этом ниже.
Утром 23 июня наш поезд прибыл на станцию Жмеринка и дальше не пошел. Комендант станции сообщил, что путь впереди разрушен. Нам было предложено или переждать восстановления пути, или же пробираться на фронт какими-либо другими средствами.
Мы, конечно, тотчас же стали искать «иные» средства.
В Жмеринке уже чувствовалось пламя войны. На окраине города торопливо трещали зенитки. По направлению к Тарнополю клубы черного дыма застилали горизонт. На улицах, на станции, на путях железной дороги толпились беженцы из разбитых немецкой авиацией эшелонов. Это были преимущественно семьи военнослужащих — старики, женщины, дети. Многие матери во время бомбежки потеряли своих детей и теперь бегали, плакали и звали их по именам. Потерянные дети бегали по улицам с криками: «Мама, мама…» Истерические стоны, крики женщин, плач детей наполнили наши сердца злобой и ненавистью к фашистам.
На улице около какого-то дома мы увидели грузовую машину — директор местного промкомбината загружал ее своим барахлом. Мы выставили его из машины. Около полусотни офицеров с трудом втиснулись в кузов и помчались на фронт.
В первой же половине дня мы прибыли в Тарнополь, где каждый из нас пошел по своим служебным делам. Я направился в штаб Юго-Западного фронта. Он располагался в городском парке.
Тарнопольский парк был большой, почти как лес, и содержался в превосходном состоянии. Много красивых аллей, обрамленных деревьями, преимущественно липами, разрезали парк в разных направлениях. Ароматная прохлада от массы цветов освежала усталое потное тело. Но от всей этой красоты чувство злобы стало нарастать еще больше. Тут же, рядом, в смертельных муках корчились раненые и контуженные. Зияли развалины домов, по кустам и кронам деревьев тянулся смрад пожаров. Я шел и думал: кто породил такое противоестественное явление в жизни человеческого общества, как война? И будет ли когда-нибудь конец этой дикости?
Разыскал я Разведотдел штаба фронта и явился «по начальству».
Начальником Разведотдела штаба фронта оказался мой старый знакомый — полковник Бондарев. Он часто приезжал в Москву и заходил в Информотдел Разведуправления. Уже накануне войны я читал разведсводку Киевского военного округа. Она правильно показывала группировку немецких войск перед Юго-Западным фронтом. Расхождений в оценке положения у меня с Бондаревым не было. Так же, как и с начальником Разведотдела Западного фронта полковником Блохиным. Кстати, позднее я узнал, что Блохина Сталин приказал расстрелять за неточную информацию о войсках противника перед Западным фронтом вместе с Павловым и Климовских. А ведь эта группировка немецких войск была дана в разведсводке округа и разведсводке Генштаба № 8 еще за полгода до войны. И эти данные все время подтверждались и уточнялись…