Наша встреча была по-приятельски простой и искренней. Тот факт, что я попал в подчинение Бондарева, ничего в наших отношениях не изменил. После первого обмена приветствиями и вопросами — что, как и почему — он развернул передо мной карту, и мы стали анализировать положение дел на фронте. Мне с первого взгляда на карту стало ясно, что положение наших войск на Западном и Юго-Западном фронтах катастрофическое.
На Западном фронте немцы начали наступление с той группировкой сил, которую мы установили еще за полгода до войны. В Польше пришли в движение все 35 пехотных дивизий, 9 танковых и 6 моторизованных дивизий под командованием генерал-фельдмаршала Бокка. Они буквально раздавили нашу оборону и уже углубились на 120 км. Главный удар был нацелен на направление Минск — Смоленск — Москва.
Не лучше было положение на Юго-Западном фронте. Здесь в наступление перешла группа войск, ранее установленная нами в Юго-Восточной Польше, — 40 пехотных, 5 танковых и 4 моторизованные дивизии под командованием генерал-фельдмаршала Руденштедта. Танковые и моторизованные дивизии составляли танковую армию Клейста.
Наши войска вели тяжелые оборонительные бои. На правом крыле фронта танковая армия Клейста прорвала нашу оборону и углубилась на 50–60 км. Немцы нанесли здесь главный удар на Ровно — Житомир — Киев. В таблице Бондарева я увидел соотношение сил — тяжело было анализировать эти цифры. В первый же день войны фашисты нанесли сокрушительный удар по нашим аэродромам и уничтожили почти все находившиеся там самолеты. Разрушены были также узлы связи, и тем самым было дезорганизовано управление войсками.
Полковник Бондарев сказал, что у него нет связи ни с одной армией. Что сейчас творится на фронте — он не знает. Он просил меня по приезде в армию немедленно восстановить связь и срочно доложить обстановку.
После беседы и полного обмена мнениями о положении дел на фронтах Бондарев направил меня в агентурное отделение, где необходимо было получить указания по специальной работе. Посоветовал зайти в оперативный отдел к полковнику Баграмяну.
Мне было очень приятно узнать, что в штабе фронта работает мой товарищ по Академии им. Фрунзе и Академии Генштаба Баграмян Иван Христофорович.
В агентурном отделении меня ознакомили с последними указаниями по организации разведки и партизанских отрядов.
После беседы с начальником агентурно-партизанского отделения фронта я поспешил увидеться с Баграмяном, чтобы в дружеской беседе получить более полную информацию о положении дел на фронте.
В оперативном отделе я попросил дежурного доложить обо мне полковнику Баграмяну. Через некоторое время в приемную с картой в руках выбегает Баграмян:
— Ну, кому я тут нужен?
— Мне, Иван Христофорович.
— Ты здесь?! Как ты сюда попал? Здорово… Вот не ожидал — из Москвы прямо к нам.
— Еду в 6-ю армию на должность начальника Разведотдела, зашел к тебе узнать, как наши дела на фронте. Надо же будет доложить командующему 6-й армией.
— Ага, очень хорошо. Хотя у меня времени в обрез, но с тобой идем поговорим.
В кабинете Баграмян со всей откровенностью рассказал мне о той катастрофе, которая нависла над всем фронтом.
— Буду краток. Первое и главное — война развертывается совсем не так, как нас учили в академиях. Нас учили, что в начале войны неизбежно образуется сплошной фронт и боевые действия начнутся с прорыва, а сплошного фронта нет. Противник уже прорвался в глубину нашего расположения. Только второй день войны, а мы уже не имеем связи ни с одной армией. Нет связи даже с собственными резервами. Технические средства связи почти все уничтожены. Вынуждены прибегать к средствам связи времен Наполеона и Кутузова — к живой связи. Послали несколько человек, но пока никто не вернулся. Где наши войска, где противник — неизвестно. Не исключено, что скоро немцы появятся около штаба фронта… Вот оно как!
Сообщив с некоторыми дополнительными деталями то же, что я уже слышал от полковника Бондарева, Баграмян поделился своими планами на ближайшее будущее:
— Военный совет решил нанести контрудар по группе Клейста всеми мехкорпусами фронта в районе Ровно — Дубно — Радехов. От этого удара зависела судьба всего нашего фронта. Нужно выиграть время, нужно задержать противника во что бы то ни стало. Передай командующему 6-й армией генералу Музыченко держаться за каждую пядь земли, сковать противника активными действиями, притягивать к себе и не дать развивать успех, сдерживать его движение в глубь страны. Понимаешь, в чем задача? Если немцы будут быстро двигаться вперед, они не позволят нам организовать контрудар, все полетит к черту! Главное — выиграть время! Полагаю, тебе все ясно?
— Ясно, Иван Христофорович, все передам командующему.
— Подожди минутку. Я тебя представлю начальнику штаба фронта генерал-лейтенанту Цуркаеву.
Баграмян прошел в кабинет Цуркаева, и через несколько минут оба вышли. Я представился. Доложил, что еду на фронт.
— Очень хорошо, — сказал Цуркаев. — Ну, вам полковник Баграмян уже говорил, что сейчас требуется от войск. Передайте генералу Музыченко приказ командующего фронтом: «Ни шагу назад!» Без приказа не отходить. Цепляться за каждую высоту, за каждый рубеж. Нужно остановить или хотя бы замедлить движение врага, пока мы не организуем контрудар по Клейсту.
Генерал Цуркаев произвел на меня очень хорошее впечатление. Было очевидно, что это культурный, образованный генерал, с большим оперативно-стратегическим кругозором, и, помимо этого, он был просто обаятельный человек. Задача, которую ставило командование фронта 6-й армии, была мне совершенно ясна и была правильной в данной обстановке.
Во второй половине дня 23 июня я выехал в армию…
На дорогах от Тарнополя до Львова я насмотрелся трагических картин войны.
Встретилась большая колонна — около тысячи человек — военнопленных польских офицеров. Они содержались около Львова с войны 1939 года. Конвой был очень небольшой — всего человек семь солдат и один лейтенант из конвойных войск НКВД.
Невольно подумалось: «Для чего, с какой целью содержались эти офицеры в заключении в непосредственной близости от границы?»
Я остановил машину и спросил лейтенанта, откуда и куда направляют офицеров. Он ответил, что эвакуируют лагерь военнопленных в глубь страны.
Все офицеры одеты в польскую форму. Вид у всех угрюмый и явно недоброжелательный. Мне кажется, что они с большим удовольствием, получив оружие, повернули бы его на Запад против немцев.
— А почему у вас такая маленькая охрана?
— А зачем большая? — ответил лейтенант. — Они никуда не убегут. Наоборот, все они боятся попасть к немцам в плен.
Вслед за колонной военнопленных потянулись бесконечные толпы беженцев. Шли старики, женщины, дети. Часть из них ехали на грузовиках, на подводах.
Все дороги были так забиты беженцами, что даже легковая машина не могла пробиться вперед. Я приказал шоферу свернуть с шоссе и ехать по окольным поселковым дорогам. Эта вынужденная задержка, возможно, спасла меня. На полдороге ко Львову на колонны беженцев налетела немецкая авиация, начала бомбить и расстреливать их. Я в стороне от шоссе был в относительной безопасности и мог воочию убедиться, какими методами фашисты стремились покорить наш народ.
На шоссе творилось нечто ужасное. Фашистские стервятники, проносясь группами по 12–15 самолетов, сбрасывали воющие бомбы. Ужасающий вой бомб, взрывы. Земля, щебень и камни шоссе взлетали в воздух. Вместе с ними летели обломки машин и повозок, разорванные тела людей и лошадей. Люди разбегались по сторонам, но их настигали пули фашистов.
Большой участок дороги в несколько минут был разрушен и покрылся облаком горящих машин и пыли.
Неожиданно вой и грохот прекратились. Стало тихо. И странно — именно от этой внезапной тишины над трупами сотен людей было особенно страшно. Потом тишина наполнилась криками, стоном, плачем…
Много ужасных картин пришлось мне повидать за эту войну, но эта, первая, запомнилась особенно отчетливо…
Оторвавшись от шоссе, я стал пробираться поселками. Недалеко от Львова догнал артиллерийскую колонну. Двигались два артполка из учебного лагеря в район сосредоточения своей дивизии. В это время над колонной появилась «рама» — разведчик «Фокке-Вульф». Я передал старшему по колонне, чтобы машины рассредоточились и как можно быстрей втянулись в ближайший лес.
Увы! Колонна не успела рассредоточиться. Налетело около 30 самолетов. Я на своей машине рванулся в лес, но тоже не успел. Раздался вой бомб. Я и шофер выпрыгнули из машины и упали на землю. Грохот взрывов, дым, пыль. Проселок покрылся десятками фонтанов земли. Горели машины, валялись опрокинутые орудия, лежали убитые и раненые.
Когда первая атакующая волна прошла, я погнал машину в лес, потом выехал на проселочную дорогу. Отъехал всего с километр, как началась повторная бомбежка артиллерийской колонны…
Было совершенно очевидно, что командир дивизии эти два артполка может вычеркнуть из состава дивизии. Таков в данном случае был результат выполнения приказа наркома, отданного в 00 часов 22 июня 1941 года о продвижении к фронту днем.
Поздним вечером мы въехали в город Львов.
Незадолго до нашего приезда немцы подвергли город основательной бомбардировке с воздуха. Многие дома горели, вокзал был разрушен. Улицы исковерканы обломками домов и воронками.
Около часа мы ездили по городу в поисках штаба 6-й армии. Военных, у кого можно было бы навести справку, не было. Я уже начал опасаться неожиданной встречи с фашистами. И наконец около одного дома увидел офицера.
— Где штаб армии? — спрашиваю у него.
— Не знаю, — отвечает офицер, — но в городе его нет.
А сам подозрительно осматривает меня. Видно, для проверки моей личности он предложил:
— Пройдемте-ка со мной… Вот здесь вы все узнаете…
Он провел меня в какой-то подвал, и мы начали путешествовать по длинным кривым лабиринтам. Прошли не менее 500 метров и наконец очутились в большой и