Таким образом, в день моего прибытия 24 июня 6-я армия уже находилась в тяжелом положении. На правом фланге ее обходила танковая армия Клейста, в центре, в направлении на Немиров, глубоко вклинился 49-й немецкий корпус.
И в это время штаб армии получил приказ наркома обороны, чтобы 5-й и 6-й армиям совместными действиями окружить и уничтожить противостоящего врага и к исходу 24 июня овладеть городом Люблин на территории Польши. Это означало: пятнадцатью слабыми дивизиями в штатах мирного времени остановить сорок три пехотных, пять танковых и четыре моторизованных немецких дивизии и продвинуться в Польшу на глубину до 150 км. И все это по приказу надо было сделать за два дня.
Это было бы смешно, если бы не было так трагично! У нас не хватало сил для обороны, а нам приказывали наступать и громить врага в десять раз сильнейшего. Этот приказ свидетельствовал только о том, что нарком обороны и начальник Генштаба не имели никакого представления о действительном положении дел на фронте.
Командующий фронтом Кирпонос немного подправил нелепую директиву, приказав разгромить вклинившегося в оборону противника и восстановить положение. С этой целью и подготовлялся фронтом контрудар мехкорпусов по району Броды — Ровно — Дубно — Луцк — Радехов. Командующий 6-й армией с этой же целью в направлении на Немиров вводил 4-й мехкорпус. Однако атака 4-го мехкорпуса не удалась. Он завяз в болоте и целый день 23 июня вытаскивал из болота свои танки. Противник 24 июня овладел Немировым.
Такова была обстановка на фронте 6-й армии в день моего приезда.
Ознакомившись с обстановкой, я поспешил с докладом к командующему армией генералу Музыченко. Это была моя первая встреча с командующим. Он внимательно выслушал мой доклад, мои соображения о группировках противника и о его замыслах. По моему убеждению, немцы стремились окружить всю 6-ю армию и уничтожить ее в первые же дни войны.
В этих условиях, докладывал я, единственным выходом из создавшегося положения являлись активные боевые действия и высокая маневренность армии. Я предлагал перейти к подвижной обороне и наносить короткие непрерывные контрудары по охватывающим нас «клещам» противника и последовательно под прикрытием арьергардов выводить соединения на очередной рубеж. Для этого нужно создавать сильные резервы и особо беречь мехкорпус. Передал я также Музыченко приказ командующего фронтом о задержке противника с целью выигрыша времени для организации контрудара по армии Клейста.
Генерал Музыченко согласился с моей оценкой положения и с предложенным методом ведения боевых действий.
Благодаря активной подвижной обороне 6-я армия ускользала из-под охватывающих ударов противника или же удачно прорывала намечавшиеся окружения. Но арьергардные части мы теряли безвозвратно, так как они не могли отрываться от противника. Многие из стоявших насмерть ранеными попадали в плен.
Боевые действия армии, и особенно работа штаба и тыловых учреждений, чрезвычайно осложнялись действиями парашютно-диверсионных групп противника и бандами украинских националистов. Нередко ночью, а иногда и днем вблизи штаба раздавались автоматные очереди. Приходилось прерывать работу и организовывать контратаки на парашютистов.
Однажды после обеда мы вышли из столовой и направились к штабу армии. Неожиданно из окна небольшого домика диверсанты открыли по нам автоматный огонь. Несколько офицеров были ранены. Мы оцепили хатенку и вытащили оттуда двух человек в гражданской одежде. Они уверяли нас, что они сапожники. Но в этой сапожной мастерской мы обнаружили стреляные гильзы, а их руки были в оружейном масле. Я приказал доставить их в особый отдел контрразведки, но озлобленные офицеры по пути их расстреляли.
Диверсанты из буржуазно-националистических элементов Западной Украины часто обстреливали нас из-за угла. Стреляли с чердаков, из подвалов, окон и колоколен костелов.
В штабе армии к моему приезду еще не было начальника штаба. За несколько дней до начала войны начальника штаба арестовали как «врага народа». Офицеры штаба утверждали, что арестовали его за то, что он осмелился докладывать Сталину и наркому обороны о неизбежности войны с Германией и требовал приведения армии в боевую готовность.
Обязанности начальника штаба армии выполнял по совместительству начальник оперативного отдела полковник Вялко. Это был культурный, образованный офицер, с высоким оперативно-тактическим кругозором, выдержанный и тактичный. Он никогда ни на кого не повышал голоса, не проявлял никакой нервозности. Всегда спокойно отдавал необходимые распоряжения. Я с ним «сработался» с первой встречи. Обстановку на фронте мы сами оценивали всегда одинаково и рекомендации командующему давали одинаковые. Штаб работал сплоченно, дружно. В составе оперативного отдела, помню, работали: зам. начальника оперативного отдела полковник Андрюшенко, только что прибывший в штаб после окончания Академии Генштаба; пом. нач. отдела подполковник Скумский, мой однокашник по военному училищу (школе «Червоных старшин»); подполковник Шушкин (шифровальщик) и другие. При отходе на рубеж старой границы полковник Вялко был убит. Налетел немецкий стервятник — «мессер» — и прошил его машину очередью из пулемета. Пуля угодила прямо в голову. Недели через две на место Вялко прибыл полковник Миандров. О зловещей роли этого человека в моей жизни подробно скажу ниже, в следующей главе. А сейчас лишь коротко: это тот Миандров, который работал в штабе изменника генерала Власова и который был осужден Военным трибуналом в Москве вместе со своим шефом, Власовым, и начальником штаба Власова — генералом Трухиным.
Противник, перегруппировав свои силы, с утра 25 июня возобновил наступление. Ему удалось потеснить 159-ю стрелковую дивизию. Разрыв между 41-й и 159-й дивизиями увеличился до 45 км. Создалось очень опасное положение для всей армии, и особенно для Рава-Русского укрепрайона, попавшего в окружение. Однако гарнизоны укрепрайона продолжали героически обороняться. Они бились до конца июня. Когда боеприпасы кончились, гарнизоны взорвали ДОТы и себя вместе с атакующими немцами.
Героическая защита Рава-Русского укрепрайона еще ждет своего исследователя.
Необходимо указать еще на одну особенность начального периода войны. Сплошного фронта в первые дни войны нигде не было. Зачастую противник находился в нашем тылу, а наши отдельные части и соединения действовали в тылу противника. Поэтому часто было трудно разобраться в истинном положении дел на фронте. Из-за этого мы, офицеры штаба, нередко попадали в тяжелое положение. Так было однажды и со мной.
В штабе армии не было сведений о положении на фронте западнее Львова. Командующий приказал мне выехать на танке в район Янов и выяснить истинное положение. На танке «БТ-7» я выехал из Львова на запад. Ехал с открытым люком. Не проехал и пяти километров, как увидел трагическую картину. Все шоссе было усеяно трупами людей и лошадей, загромождено разбитыми и сожженными машинами. Вдоль шоссе — перевернутые кухни, ящики с консервами, мешки муки, крупы и пр. Свежие воронки авиабомб, тлеющие обломки, горечь стелющегося дыма. Все свидетельствовало о том, что разгром нашей колонны был учинен авиацией недавно.
Однако никаких войск я не встречал. Неожиданно справа увидел танк. Он мчался наперерез моего курса. На всякий случай мы развернули башню к бою и взяли танк на прицел. Присмотревшись, я увидел, что это наш танк «БТ-7». Но он мчится на нас с нацеленным орудием. Кто же в танке — враг или друг? Дело в том, что немцы применяли против нас захваченные наши же танки. Боясь, что нас свои же примут за немцев и расстреляют, я высунулся из люка и погрозил мчавшемуся танку кулаком. Это сразу подействовало. Танк затормозил и остановился. Из люка танка высунулся старшина-пограничник.
— Вы что, старшина, хотели меня вместо немца подбить? — спрашиваю его.
— Так точно, товарищ подполковник, — не смущаясь, отвечает старшина. — Если бы вы не погрозили кулаком, я бы того… ударил. Здесь кругом немцы, мы еле прорвались. Они используют наши танки…
— А откуда вы едете?
— Из Рава-Русской. Еле прорвался. Рава-Русская занята немцами. Укрепрайон окружен. Некоторые ДОТы взрывают себя вместе с немцами.
Расспросил о подробностях. Сомнений не было. Когда немцы окружали ДОТы и предлагали сдаться, наши гарнизоны из-за недостатка боеприпасов взрывали себя и немцев. Это сообщение старшины-пограничника меня глубоко потрясло.
Приказав старшине пристроиться мне в кильватер, я тронулся дальше к Янову. Местность холмистая, покрытая мелким кустарником. Из открытого люка просматриваю местность. Вдруг раздается трескучий разрыв снаряда под днищем танка, а над головой просвистели пули. Приказал водителю развернуться обратно. Выполняя приказ, водитель от волнения пережал газ, и мотор захлебнулся. И мы встали. Правее шоссе, на высотке в двухстах метрах, я увидел немецкую противотанковую пушку, а левее из кустарников появилась цепь немцев.
Ничего более отвратительного в жизни я не испытывал, как стоять неподвижно в роли мишени. Мы открыли огонь по пушке и пехоте. Дуэль продолжалась не более минуты, а показалась мне чуть ли не вечностью. Но вот мотор заработал, и мы рванулись обратно ко Львову. Отскочив от высотки на 1,5–2 км, я оглянулся и увидел, что второй мой танк горит. Экипаж успел выскочить и по кювету пробирался к нам. Беглым огнем мы задержали цепь немцев, посадили экипаж второго танка десантом и помчались во Львов.
Вот таким путем нам, офицерам штаба, нередко приходилось узнавать, что происходит на разных участках нашего фронта. Но в данном случае я мало что узнал. Только впоследствии стали известны подробности гибели 159-й стрелковой дивизии. Когда она под давлением противника стала отходить ко Львову, то подверглась сильным ударам с воздуха. Дивизия рассеялась по пшеничному полю. Разрозненные группы бойцов мы обнаружили уже на окраине Львова. Мне посчастливилось встретить начальника оперативного отдела дивизии и совместными усилиями создать оборону окраины Львова.