Мы узнали, что Западный фронт фактически перестал существовать. Западнее Минска были показаны в окружении три армии (3-я, 10-я и 4-я). Какие-то войска в окружении были показаны в Могилеве. Немецкие войска вышли на рубеж Витебск — Могилев — Гомель и дальше по Днепру на юг почти до Киева. Армия Клейста, прорвавшаяся на стыке с 5-й армией, была показана уже на реке Ирпень под Киевом.
Плохо было и на юге. 11-я немецкая армия и две румынские потеснили войска Южного фронта на восток. Наша 6-я армия стратегически оказывалась в мешке.
По обстановке на карте и показаниям пленного подполковника положение наших войск было такое тяжелое, что многие офицеры отказывались этому верить и утверждали, что нам подсунули «дезу». Но у меня был уже неплохой опыт по раскрытию дезинформирующих документов. Тщательно сверив показания пленного, карту и свои данные, я пришел к твердому убеждению, что дезинформации нет и все достоверно.
В связи с резким ухудшением обстановки на фронте наша 6-я армия начала по приказу отходить с промежуточного рубежа Красное — Рогатин на старую государственную границу на рубеж Новгород-Волынский — Шепетовка — Староконстантинов — Хмельницкий (Проскуров). Вся наша надежда была на укрепленные районы. Мы считали, что укрепрайоны уже заняты гарнизонами, которые, пропустив нас, достойно встретят немцев. А мы, отдохнув и получив подкрепление, перейдем в контрнаступление. Войска уже не выносили слова «отойти». Даже рядовые солдаты требовали прекратить отход и перейти в наступление. А мы, штабные, уповали на укрепрайоны.
Надежда, что непрерывное отступление прекратится, что оно будет вестись только до старой границы, откуда мы перейдем в контрнаступление, поднимало моральный дух войск. Наши войсковые запасы снарядов и патронов были уже на исходе, а подвоза с тыла не было, так как тыл был полностью парализован действием авиации противника. Кроме того, местные артиллерийские склады не выдавали снарядов, ссылаясь на запрещение Москвы. Атаки немцев войска стали отражать преимущественно штыками в рукопашном бою.
Немцы же вели наступление при поддержке авиации, артиллерии и танков. Сначала наши позиции обрабатывала авиация. Бойцы лежали в окопах, не двигаясь. Когда авиация заканчивала бомбежку, начиналась артиллерийская подготовка, потом появлялись танки. А от танков далеко не уйдешь, за ними шла пехота. Таким образом, наши войска были все время прижаты к земле до подхода немецкой пехоты. Когда немцы были в непосредственной близости от окопов, наши бойцы бросались в штыки, и немцы в ужасе разбегались.
Вскоре немцы разгадали наш метод ведения боя (вряд ли догадываясь, что он вынужденный) и тоже изменили свою тактику: они до тех пор обрабатывали авиацией, артиллерией и танками наши позиции, пока не уничтожали все живое.
На каждом рубеже мы теряли много людей. И не только убитыми, но и тяжело раненными. Раненых мы не могли эвакуировать, и они попадали в плен.
В этих условиях мы особо остро чувствовали необходимость в ДОТах и в заблаговременно подготовленной оборонительной полосе. Перед отходом на старую границу командарм приказал мне осмотреть Староконстантиновский укрепленный район, дать оценку старой укрепленной полосе и ее готовности к обороне. Предлагалось также выбрать места, где лучше расположить отходящие войска.
На машине я проехал Волочийск, Подволочийск, Староконстантинов. Еду, еду, внимательно осматриваю местность. И недоумеваю, досадую на себя, на свое неумение обнаружить ДОТы. Хорош, думаю, разведчик-генштабист! Потеряв надежду найти укрепрайоны, спрашиваю одного старика:
— Дед, скажи, где живут здесь военные прямо в поле, в земле?
— A-а! Це ж вы пытаете о ДОТах? А их уже давно нема. Усе зруйновано та передано в колгоспы. Зараз мы там соленую капусту та огирки (огурцы) держимо.
Я решил, что дед мне голову морочит. Посадил его в машину и повез в Староконстантинов к председателю колхоза. Однако председатель уже успел эвакуироваться. Нашли заместителя. Спрашиваю его:
— Это верно, что все оборонительные сооружения вы взяли под овощехранилища?
— Так точно, товарищ командир, — отвечает он, — часть их подорвали, а часть передали нам. В них мы храним овощи.
— Поедем со мной, покажи, где эти ДОТы.
Часа два мы ездили по оборонительной полосе. Осмотрел многие ДОТы, то есть бывшие ДОТы. Некоторые действительно были сровнены с землей, в других хранились колхозные овощи.
Я остолбенел. Оборонительной полосы не было. Рухнули наши надежды на возможность передышки, на подкрепление вооружением и живой силой.
Можете себе представить, с какими думами и настроением я осматривал бывшие укрепления. А рядом со мной ходил хозяйственный мужичок-колхозник, толково и дельно рассказывал, как разрушали укрепления, как некоторые точки передавали колхозам и совхозам. Рассказывал и сочувствовал — не хуже меня понимал, какое огромное и страшное государственное преступление здесь совершилось. И даже этот простой колхозный работник думал об этом как об измене.
А какими еще словами определить такое: не построив новых ДОТов на новой границе, разрушить старые… накануне ВОЙНЫ!!!?
Маршал Жуков в своих воспоминаниях утверждает, что старые укрепрайоны не разрушали, а только законсервировали, с них только было снято вооружение. И были якобы даны указания о приведении их в боевую готовность. Возможно, такое и было, но только по приказу. На деле же в ДОТах вместо пулеметов и орудий находились колхозная кислая капуста и соленые огурцы.
Приехал я в штаб и докладываю командующему, что видел и что узнал. Генерал Музыченко уставился на меня и долго удивленно молчал.
— О чем вы, подполковник, говорите?
Я повторяю:
— Товарищ генерал, на старой границе никаких укрепленных районов нет. Все разрушено. Обороняться придется на голой местности. Все наши ДОТы отданы колхозникам под овощехранилища или разрушены.
— Этого быть не может! — закричал он. — Вы что-то напутали, подполковник. Вот здесь вы были? — и показывает мне район Староконстантинова.
— И здесь, и в Волочийске был, и в Подволочийске… и в других пунктах. И ездил с заместителем председателя колхоза, который показал мне колхозную картошку и капусту в наших ДОТах.
— А ну вас… идите, отдыхайте! — махнул он на меня рукой, как на душевнобольного. Я ушел к себе.
Не поверив мне, командарм послал туда целую группу офицеров. Они увидели то же, что и я.
А положение наше с каждым днем ухудшалось. Силы армии убывали. К 8 июля мы подошли к старой границе, и войска убедились, что никаких укреплений здесь нет. Моральный дух войск резко понизился. Непрерывное отступление с боями вконец измотало силы солдат и офицеров. Начали появляться случаи, когда некоторые подразделения в порыве безнадежности бросали фронт и без приказа отходили. Появились неожиданные бреши в нашей обороне.
Одно такое острое критическое положение создалось в направлении на Староконстантинов. Штаб армии в это время расположился в Хмельнике.
Из Староконстантинова небольшие группы войск начали отходить без приказа. Нужно отдать должное генералу Музыченко — личной храбрости у него не отобрать. Он не растерялся, собрал в штабе все, что мог: всех офицеров, батальон охраны, — и помчался на фронт, чтобы закрыть образовавшуюся брешь. Вместе с ним были я и член Военного совета Грищук.
Подъехали мы к западной окраине Староконстантинова. Навстречу нам бегут солдаты, а за ними немецкие цепи. Музыченко выскочил из машины, и по полю замелькали его красные лампасы.
— Сто-ой! Сто-ой! — кричит. — Мать вашу! Вы куда? Кто разрешил отступать? Где ваши командиры? За мной! Вперед!!
Мы бежим вслед за командармом и тоже кричим:
— Вперед! Ура-а!
И свершилось чудо: солдаты увидели генерала, остановились и с криком «Ура!» повернули обратно на немцев. К этому времени подоспел наш батальон охраны. И тоже перешел в контратаку.
Положение восстановили. Можно было возвращаться в штаб, чтобы руководить армией. Ведь напряженное положение было везде.
Но наш генерал увлекся боем. Вышел он на высотку, организовал нечто вроде командного пункта и начал управлять… по существу, батальоном. Смешно и горько было смотреть на генерала, который увлекся боем батальона и забыл об армии. Офицеры армии и член Военного совета Грищук уговаривали командарма приступить к исполнению своих прямых обязанностей. Но Музыченко пришел в азарт, никакие доводы на него не действовали.
— Если вы боитесь, — кричал он нам, — уходите, а я с этой высоты не уйду!
— Дело не в личной храбрости, а в бессмысленности гибели командарма. У вас не батальон, а целая армия… и к тому же в тяжелом положении.
Мы так долго пререкались с командующим, что немцы успели бросить на нас целую эскадрилью самолетов. За несколько минут до налета нам удалось оттянуть командующего на сотню метров от высотки. Только благодаря этому остались живы. От высотки полетели вихри земли, а мы еле ноги унесли в ближайшую рощу, где стояли наши машины. Обошлась нам эта игра командарма сравнительно дешево: среди нас был только один убитый. Опоздай мы на 5—10 минут — и от нас и командующего не осталось бы и «мокрого места».
Но и в роще Музыченко не успокоился. Усевшись на пенек, он стал рассказывать анекдоты. Один, другой, третий… Они сыпались из него как из рога изобилия. И все «густо соленые», и сам же первый и веселей всех хохотал.
Мы уговариваем:
— Пора в штаб! Необходимо быть в штабе!
— Сейчас… вот еще один…
Только к исходу дня мы вернулись в штаб армии. А утром 10 июля мы получили сведения, что и на юге от нас дела обстоят плохо. 12-я армия быстро катилась на восток. Сильные бои шли в районе Каменец-Подольский. Над нами нависла совершенно реальная угроза обхода нас и с левого фланга.
Несмотря на героические усилия наших войск, мы не смогли удержаться на старой границе и 10 июля начали отход на восток.
Нас настойчиво и напористо преследовали 17-я немецкая армия и танковая армия Клейста. Танки противника далеко вошли в наш тыл и неожиданно заняли Бердичев и Житомир. Наш путь на восток был отрезан. Нам снова пришлось выходить из окружения, но для этого нам нужно было расчистить тылы. Нужно было выбить противника из Житомира и Бердичева. В нашем тылу закипели тяжелые кровавые бои за Бердичев и Житомир. Эти города по нескольку раз переходили из рук в руки. Ударом на Житомир нам помогла и 5-я армия. Здесь танковая армия Клейста попала в тяжелое положение. Эта армия была почти разгромлена и остановлена. Прорвался на восток только 48-й мотокорпус танковой армии Клейста и его передовые отряды. 15 июля вышли на реку Ирпень, но они были отрезаны от своих главных сил и местами начали отход. Очень жаль, что нам не хватило сил! Если бы нам фронт подбросил одну-две армии, мы здесь закрыли бы прорыв и дальше немцев не пустили. Но, увы, немцы подвели свежие резервы 6-й армии, и нам пришлось отходить.