Организовав оборону, мы стали думать о питании людей. Днем в бою было не до еды. А сейчас голод основательно напомнил о себе.
Запасов у нас, конечно, не было. Одна надежда на местных жителей. И еще на колосья пшеницы, початки кукурузы и картошку. Все это мы собирали и варили.
Мы занимали только часть села, примерно половину. Другую часть занимали немцы. Во время боя село казалось вымершим, не было видно ни людей, ни скота. А вечером село вдруг ожило. Повылезали люди из погребов и щелей, замычали коровы, захрюкали свиньи, закричали куры и петухи. Все были голодны.
Население охотно делилось с нами своими запасами. Одна старушка принесла нам своего последнего петуха:
— Нате, детки, вечеряйте, що б клятым немцям не достался. Но что нам один петух, когда нас сотни голодных людей.
В первую очередь мы накормили раненых, чем могли.
В другой половине села немцы тоже занялись заготовкой. Мы слышали, как там отчаянно кудахтали куры, кричали утки, визжали свиньи. Слышали крики и плач женщин и детей.
Нам стало обидно, что немцы пожирают наши продукты. Несколько наших смельчаков-разведчиков решили испортить немцам аппетит. Огородами подобрались к немецкой обороне и вышли в тыл. Немцы жарили и варили добычу, а часть их выстроилась в очередь у кухни с термосами. Разведчики открыли огонь из автоматов по очереди около кухни и по остальным «кулинарам». Многим пища больше не потребовалась. Разведчики забрали наполненные пищей термосы, недоваренных и недожаренных кур, гусей, уток и свиней, а главное — много автоматов и патронов к ним. На вылазку ходило 26 человек, и каждый кроме продуктов принес по 2–3 автомата. Не забыли, конечно, о «шнапсе» и сигаретах.
Раздраженные немцы открыли по нашим позициям артиллерийский и минометный огонь. Я это предвидел и вовремя приказал всем залезть в щели. От огня немцев наши потери были небольшие.
Продовольственную проблему мы решили неплохо, но с боеприпасами дело обстояло очень плохо. Мы имели 17 ручных пулеметов, больше 250 винтовок, больше 200 трофейных автоматов, но патронов ко всему этому было очень мало. Был дан приказ стрелять только наверняка. Но зато у нас было очень много бутылок с горючей смесью.
В этом районе наша 6-я армия своими силами изготовляла этот вид противотанкового оружия. И как раз в этих селах мы обнаружили большие запасы бутылок «СК». В первый период войны бутылки являлись почти единственным, но очень эффективным средством борьбы с танками. Достаточно было попасть бутылкой в танк — и он загорался. Правда, в пылу боя на открытой местности попасть в танк было нелегко. Немало людей при метании бутылок погибали раньше, чем бутылки долетали до танков, но мы все же заставили немцев «уважать» солдат с бутылками. Особенно эффективны они были в обороне. Солдат в щели был почти недоступен для танка и мог поражать стального врага.
Подумали мы и о завтрашнем дне. Что нам делать? Решили прорываться за генералом Огурцовым на Новоархангельск. Для прорыва создали ударную группу в 200 человек. Остальным, главным образом раненым, была поставлена задача прикрывать наш прорыв. Раненые понимали, что остаются здесь на гибель. Но и они требовали прорваться и рассказать своим об их героической гибели. На раненых составили список и записали их адреса.
7 августа в 03.30 с криком «Ура!» ринулись на немецкие позиции, но встретили организованный сильный огонь. Немцы, по-видимому, тоже готовились здесь к наступлению и подвели свежие силы. Мы продвинулись всего метров на 100 и залегли. Огонь был настолько плотным, что мы не могли оторваться от земли. Отползли обратно в свои траншеи. Из 200 человек вернулось лишь 150. Был убит и мой начальник штаба старшина-артиллерист. Дорого обошлась нам эта попытка прорыва. Было одно утешение: мы боем выяснили, откуда немцы поведут на нас наступление. Для отражения предстоящей атаки мы на этом участке сосредоточили почти все свои огневые средства.
Часов в 12 дня немцы пошли в атаку: впереди десятка два танков с пехотой десантом, за ними — пехота.
Жутко было смотреть на эту стальную ревущую громаду. Больше всего я боялся, что у людей не выдержат нервы. Не побегут ли в панике? Если побегут — все пропало.
Танки стали приближаться к первой линии обороны, к переднему краю, где командовал капитан-танкист. Вот танки почти рядом, а огня нашего все нет. Неужели наши побежали по ходам сообщения в тыл? Даю команду к встрече на моей второй линии обороны. И вдруг сердце радостно затрепетало: на первой линии ударили автоматы и полетели бутылки с горючей смесью. Десанты будто ветром снесло. Несколько танков загорелось, остальные повернули обратно. Три танка все же прорвались через первую линию и горели около нас. Экипажи стали выпрыгивать, и мы их в упор расстреляли.
Наступающая за танками пехота вначале залегла, а потом поднялась и бросилась в атаку. Мы встретили ее автоматным огнем, но значительная часть немцев все же прорвалась в нашу оборону. Со мной в окопе было всего четыре человека, а на нас бежало около двадцати. Часть их мы уложили последними патронами и изготовились для рукопашной. И в этот момент мы услышали спасительное русское «Ура!». Старший лейтенант Матюшенко с резервной ротой перешел в контратаку.
Трудно описать и вообще трудно понять, что дальше произошло. Это был какой-то взрыв ярости и ненависти к врагам. Немцев было значительно больше, но жажда мести у людей, порыв злобы почти на грани безумия морально подавили фашистов. Солдаты кололи их штыками, били прикладами, душили руками. Некоторые, уже в предсмертной агонии, хватали немцев за ноги, валили и душили за горло.
Уже после боя, когда стали убирать своих, руки одного нашего убитого солдата мы с трудом оторвали от шеи немецкого офицера. Сам же солдат имел шесть смертельных пулевых ранений. Некоторые, уже прошитые пулеметной очередью, умирая, успевали всадить штык в фашиста.
Такой лютости в бою я еще не видел. Это было что-то совершенно невероятное, неописуемое.
Немцы в панике бежали. Свыше 150 немецких трупов осталось лежать в нашей обороне.
На смену душившей нас злобы пришла радость победы. Матюшенко чуть не задушил меня в объятиях:
— Товарищ подполковник, вы живы? Не ранены? О-о, вспомнят гады вкус русского штыка!
— Жив-жив! — кричу я, смеясь.
Но времени на лирику не было. Немцы ввели в бой свежие резервы и снова атаковали. Трофейных автоматов и патронов к ним у нас на этот раз оказалось вполне достаточно. Мы встретили немцев таким огнем из их же автоматов, что цепи их быстро таяли и валились на землю.
Дорого заплатили немцы за нашу утреннюю неудачу. После боя перед линией нашей обороны мы насчитали до двухсот убитых, да на территории нашей обороны лежало до 150 немецких трупов. На нашей территории горели 3 немецких танка — подожгли больше, но остальные сумели удрать.
За счет немцев мы очень хорошо вооружились: автоматы, пистолеты, гранаты, патроны. Всего стало вволю! Добыли также индивидуальные перевязочные пакеты и фляги со «шнапсом». За последним мы охотились не столько для выпивки, сколько для обработки ран. Это было наше единственное дезинфицирующее средство.
Много неприятностей доставили нам убитые. Сотни трупов в жару быстро разлагались. Тошнотворный запах был невыносим, кусок хлеба застревал в горле, а убрать трупы мы не могли: было некому, так как все здоровые бойцы находились на позиции.
На фронте установилось подозрительное затишье. Стало ясно — скоро будет буря. Я приказал всем залезть в щели и быть в полной боевой готовности. Мои опасения оправдались.
В 14.00 из-за леса у села Подвысокое появилась стая самолетов. Летели тройками. Одна за другой они начали пикировать на нас и сбрасывать воющие бомбы. Душераздирающий вой, грохот взрывов, визг осколков, фонтаны земли вместе с клочьями человеческих тел. Земля дрожала, окопы разваливались и засыпали нас. Горели дома.
Больше всего пострадали раненые. Многие из них не могли укрыться в щелях, а лежали в маленьких неглубоких окопах. Взрывные волны разрывали раненых на части и разбрасывали по сторонам. Над всем участком нашей обороны нависла сплошная густая завеса пыли и дыма. Несло запахом жареного человеческого мяса.
И вдруг мертвая тишина. Первые несколько минут она действовала еще более угнетающе, чем бомбардировка… Через несколько минут наш небольшой отряд стал приходить в себя, отряхиваться от пыли и готовиться к отражению немецкой атаки.
Но атаки не последовало.
Подсчитали мы свои потери и удивились: несмотря на такую мощную бомбардировку, потери были ничтожно малые..
Часа через два над нами опять появилась «рама» и разбросала листовки. «Листопад» был обильный. Одна листовка залетела прямо ко мне в окоп. В ней была указана линия немецких войск на реке Днепр и вокруг Киева. В тексте говорилось примерно следующее: «Солдаты и офицеры! Прекратите бессмысленное сопротивление. Советская армия разбита. Немецкие войска перешли Днепр и захватили Киев. Вы окружены и будете уничтожены. Сдавайтесь в плен, и мы сохраним вам жизнь. Эта листовка является пропуском: берите ее и переходите к нам».
Многие солдаты читали листовки. Я не препятствовал. Считал и считаю, что бессмысленно и глупо запрещать в бою их читать. Ведь за каждым глазом не уследишь. А у нас за это расстреливали. Мы не верили своему народу. Мы забыли ленинские заветы, в том числе полное доверие народу. В данном случае коллективная читка листовок и комментарий к ним являлись лучшей формой агитации против врага.
Солдаты читали их, и скоро послышались никем не подсказанные реплики:
— Вот брешут, гады!
— Ничего, пригодится на закурку!
— Бумага толстовата, лучше для туалета!
— Ну и Фриц, думает, что мы тут лопухи!
— Наткнулся на штык и думает взять брехней…
А в одной группе тотчас же дали ответ: на большом листе фанеры нарисовали углем кукиш — огромный, яркий — и на высоком шесте подняли над окопом. Смех и ругань в немецком окопе, а затем автоматная очередь по фанере показали, что солдатский ответ получен и понят фашистами правильно.