Но было и другое. Недалеко от себя я услышал вначале ругань, а затем выстрел. Громко спросил, в чем дело. Через несколько минут доложили, что один боец стал уговаривать товарищей:
— Ходимо, хлопцы, до нимцив, нам нема за що погибать… — Вылез из траншеи и пытался бежать к немцам. Его же боевые товарищи вынесли ему суровый приговор и здесь же привели его в исполнение.
После листовок нас начали обрабатывать через громкоговорители. Репродукторы орали: «Сдавайтесь! Всех уничтожим!»
Но и эта форма агитации не имела успеха. А вернее, дала обратный результат: все мы поняли, что острой костью застряли в горле фашистов, что очень расстроили их планы. Значит, не напрасно бьемся, не напрасно отдаем наши жизни. Злость солдат выражалась или руганью, или стрельбой в сторону репродукторов. А из одного отдаленного окопа в вечерние сумерки вдруг полилось:
Реве та стогне Днипр широкий, Сердитый витер завива…
Немецкий агитатор вдруг поперхнулся и замолчал.
Вечером проверяли свои силы и думали, что же делать? Силы таяли. На 8 августа здоровых людей оставалось не более сотни. Но самое страшное в том, что весь участок нашей обороны был завален трупами убитых. Зловоние становилось нестерпимым. Да и обороняться уже было некому, а главное, в бою мы своим сопротивлением подставляли под огонь артиллерии и минометов своих беззащитных раненых. Они не могли спрятаться в глубине траншеи и гибли от вражеского огня совершенно бессмысленно. На милость для них, на гуманность фашистов мы не рассчитывали, но и сами не хотели быть их косвенными убийцами.
Решено было еще сделать попытку прорваться.
В часы затишья по звукам, а ночью по ракетам мы установили, что где-то недалеко наши товарищи продолжают еще упорно биться с врагом. По ракетам казалось, что до наших рукой подать. Но мы знали, что вся округа наводнена немецкими войсками. Прорыв будет нелегким, но иного выхода не было: или погибнем в бою, или часть из нас все же пробьется к своим.
Самым трудным для нас был вопрос о раненых. Большинство их было согласно прикрывать наш отход. Кто же будет ими командовать? Из офицеров у меня оставалось только двое: старший лейтенант Матюшенко и лейтенант Нежданов. Мне не хотелось назначать начальника обороны приказом: в этих условиях приказ был равносилен смертному приговору. Поэтому спросил:
— Кто желает остаться добровольно?
Старший лейтенант Матюшенко, не задумываясь, ответил:
— Я остаюсь.
Я ожидал этого и боялся. Он несколько недель был моим лучшим помощником, мы вместе проделали большую работу, испытывали все горести нашего поражения. Он стал для меня не подчиненным офицером, а другом и братом.
Обнял его, крепко пожал руку:
— Спасибо! Иди, готовь оборону, а я займусь нашей ударной группой.
Я оставлял друга и помощника на верную смерть, но сейчас счастлив сообщить, что он тогда не погиб. Мы встретились в плену во Владимир-Волынском лагере весной 1942 года, а затем в лагере Хамменбург. В последнем лагере нас фашисты разлучили, послали в разные места на каторгу. Мы попрощались, будучи уверены, что больше не увидимся, что фашистского плена не переживем, погибнем. И вот снова встретились спустя 40 лет. Мы считали друг друга погибшими, но «Зеленая Брама» Долматовского нас «воскресила». Узнав адреса друг друга, мы встретились у меня в Москве. У меня не хватает слов описать, сколько радости доставила обоим эта встреча…
К прорыву мы хорошо подготовились, имели достаточно автоматов, патронов, гранат и своих бутылок с горючей смесью. На рассвете 8 августа мы сосредоточились для прорыва. Я уже готов был дать команду о начале атаки, как вдруг в предрассветной тишине услышал тяжелый гул моторов в воздухе. И вот из светлой прозрачной синевы над верхушками деревьев рощи у с. Подвысокое показались немецкие пикирующие бомбардировщики. Их было очень много, так что не смогли пересчитать. Попрыгали мы обратно в щели и стали ждать повторения вчерашнего удара.
Наблюдаю. Идут девятками. И показалось мне, что вошли они в пике слишком рано. Дивлюсь и боюсь радоваться: пикируют фашистские летчики на район, занятый своими же войсками.
И началась вчерашняя история в удвоенном масштабе, но только над немецкими позициями: самолеты девятка за девяткой каруселью начали обработку своих окопов. И встала над ними туча дыма и пыли. Клочья человеческих тел, обломки деревьев, пулеметов и автоматов, комья земли взвивались вверх и даже долетали до нас.
А мы сидели, открыв рты от удивления, и радовались: хорошо работают немцы! По ходу вчерашнего боя мы примерно определили, что нас окружали полтора-два полка пехоты и около полка танков. Я потирал руки от радости: после такой «обработки» мало что от них осталось, и мы могли надеяться на успех нашего прорыва.
Когда немецкая авиация закончила свою «работу», мы без крика и выстрелов рванулись вперед. Шли по искореженной земле, видели разгромленные и горящие танки, машины, сотни убитых и раненых немцев. Пелена дыма и пыли была так густа, что мы теряли из вида друг друга. Не применяя оружия, мы прошли почти километр. Заметили нас немцы только тогда, когда мы вышли из пыльной тучи и из их боевых порядков. Завязался бой с их резервами.
Наша решимость прорваться или умереть была такой, что уже ничто не могло нас остановить. Мы начали прокладывать себе дорогу огнем и врукопашную.
Не могу уже сказать, сколько мы потеряли людей, сколько осталось в живых. В горячке боя мы распались на мелкие группы, и каждая выходила самостоятельно.
Вместе со мной прорвались делопроизводитель Разведотдела армии, чертежник лейтенант Нежданов и два красноармейца. Нежданов в последний момент боя был ранен в ступню ноги и ходить не мог. Мы перевязали его и оставили у одной старушки в ближайшей деревне. Делопроизводитель Разведотдела был легко ранен в руку. Я был легко ранен в левую ногу. Оба солдата остались невредимыми.
Так закончились бои в Подвысоком применительно к моей группе. Но другие группы еще дрались до 13 августа включительно. Только 14 августа уже не раздалось ни одного выстрела из обороны. Победителями на поле сражения остались немецкие фашисты. Но вряд ли Гитлер радовался этой победе. Немцы потеряли в этих боях в три раза больше, чем нас было в обороне, одними убитыми около ста тысяч человек. Половина танков группы Клейста (не менее 400 машин) была сожжена. Но главное — немцы потеряли время. 88 суток, начиная с границы, они двигались до рубежа Умани. В боях у Подвысокого они потеряли месяц времени. По плану молниеносной войны (блицкриг) они в начале августа уже должны были быть в Москве. Для них это была пиррова победа, равносильная поражению. Мы за эти два месяца успели эвакуировать много ценного, в том числе главную военную промышленность, с рубежа реки Днепр на восток. В конце 1941 года военная промышленность уже начала работать для фронта на новых местах.
Без Подвысокого не было бы ни победы под Москвой, ни под Сталинградом!
До сих пор поражаюсь, как я мог пройти через все «мясорубки» и остаться живым, даже не получить серьезного ранения. Должен без ложной скромности сказать, что в боях я не особенно дорожил жизнью, не уклонялся от рукопашной. Мне, бывшему работнику Разведупра, нельзя было попадать немцам в плен, а в критической ситуации полагалось искать смерти в бою…
Оторвавшись от немцев и передохнув в глубине кукурузного поля, мы двинулись на запад, в глубокий немецкий тыл. К вечеру 8 августа дошли до какого-то села и, не входя в него, завалились спать в высокой и густой конопле. Спали всю ночь и весь следующий день. Спали бы и еще, да дождь разбудил. Подошли мы к первой же хате и узнали, что немцев нет. Хозяева собирались обедать и пригласили нас за стол.
Запомнилось на всю жизнь — подали пшенную кашу с молоком. Ох и вкусная же каша была!
Нашими гостеприимными хозяевами оказались оседлые цыгане. За столом сидела вся семья: уже пожилой хозяин, его сын лет двадцати, дочка лет семнадцати и хозяйка. Парень очень настойчиво просил взять его в партизанский отряд, но я воздержался. Однако дал ему винтовку и поручил самому вербовать группу из знакомых ребят. Условились также, что он будет принимать в отряд или помогать каждому, кто придет от «дяди Васи». Ему я дал кличку «Черный».
Изба цыгана была крайней и недалеко от дороги. Начал было я разрабатывать маршрут нашего дальнейшего ночного похода, как вдруг послышался треск мотоциклов и мимо окон промчался отряд мотоциклистов. Вслед за ними пошла колонна румынских войск. Почти три часа мы были вынуждены наблюдать из окон походный марш одного из полков румынской дивизии.
Любопытные это были войска. Офицеры шли рядом с колонной по обочине дороги с палками в руках. И их палки почти непрерывно гуляли по спинам усталых измученных солдат. Солдаты шли по четыре в ряд. Колонна тянулась очень медленно. Свою артиллерию румыны тащили на волах.
Переждав движение румынских войск, мы поздно вечером выбрались из избы цыгана. Вылезли через окно в сад и тронулись в полной темноте по намеченному маршруту.
Начались наши партизанские действия. Но, прежде чем говорить о них, я должен рассказать о том, как зарождалось партизанское движение на Правобережной Украине в тылу Юго-Западного фронта. О его первых шагах. Всем известно, какую огромную роль сыграли партизаны в Великой Отечественной войне. Это был наш второй фронт. В 1944 году на этом фронте воевало 250 тыс. человек. О героических делах партизан уже много написано, и я не буду повторяться. Но совсем не так обстояли дела в самом начале. Как известно, указания о развертывании партизанской войны были даны в директиве ЦК ВКП (б) и СНК СССР 29 июня 1941 года, через 7 дней после начала войны. Более подробные указания были даны 18 июля 1941 года. Обе эти директивы для Правобережной Украины опоздали.
29 июня, в день издания директивы об организации партизанской войны, немцы в некоторых местах вышли к берегам Днепра. Среди населения Украины, и в первую очередь среди партийного и советского руководства, началась паника. Многие областные и районные партийные и советские руководители уже успели эвакуироваться в тыл. Вслед за ними эвакуировались директора заводов, банков, магазинов и председатели колхозов. Власти на местах не осталось, и некому было организовывать партизанские отряды. Остались на местах только рядовые коммунисты и комсомольцы. Организовывать партизанские отряды пришлось нам, военным, под руководством члена Военного совета Юго-Западного фронта тов. Бурмистенко.