— Беседовать вы можете, господин генерал. Но вы уверяете всех, что победа будет на стороне России, что Германия проиграет войну. А это уже пропаганда.
— А что же должен говорить своим подчиненным советский генерал? Да, я так думаю и говорю — войну мы выиграем. Не могу же я утверждать, что Германия выиграет войну.
— Советую вам, господин генерал, вообще избегать таких разговоров в лагере. Почему-то другие генералы сидят в своих комнатах и ни с кем не беседуют, а за вами всегда толпа пленных. Предупреждаю, второй раз мы будем беседовать с вами по-другому.
Мы потребовали от Шепетова максимально сократить встречи и беседы с пленными. Действительно, каждая его прогулка сопровождалась такими «беседами», которые больше походили на митинги.
С первого же дня прибытия в лагерь мне очень хотелось встретиться со своим учителем в двух Академиях генералом Карбышевым Дмитрием Михайловичем. Ткаченко и Шепетов эту встречу мне организовали.
Однажды на прогулке Ткаченко подвел меня к Шепетову. С ним был в простой солдатской шинели маленький, обрюзгший, морщинистый старик, в котором я с трудом узнал Карбышева. Он только что вышел из лазарета. Однако глаза выдавали, что в этом изможденном, усталом и больном человеке жив дух мужественного бойца.
— Дмитрий Михайлович, это тоже ваш ученик, — сказал Ткаченко, представив меня Карбышеву. — Мы все одного выпуска из Академии Фрунзе.
Карбышев присмотрелся ко мне и сказал:
— Лицо ваше мне знакомо, фамилию не помню.
— Где ж вам помнить всех ваших учеников. Их тысячи. — Назвав свою фамилию, я продолжил: — Но одного ученика вы должны хорошо помнить. Напомню вам своего друга — Леошеню.
С Леошеней мы одновременно поступали в Академию из Киевского военного округа. Он был военным инженером и после окончания Академии остался на кафедре Карбышева.
Карбышев оживился — Леошеня был его любимым учеником, — стал расспрашивать, где он. Потом с улыбкой сказал мне:
— Теперь я вспомнил и вас. Вы ведь учились в Академии Генштаба. Фамилия у вас оригинальная. Мы, преподаватели, шутили: вот, мол, «Новобранец», а уже слушатель Академии Генштаба! Как же вы сюда угодили?
— Эх, Дмитрий Михайлович, тяжело и долго рассказывать.
Кратко поведал я ему свою печальную историю. Карбышев, выслушав, сказал:
— Да, товарищи, не повезло нам всем. Но вы люди молодые, вы еще дождетесь победы, светлых дней, увидите Родину, а я уж не увижу. Начинаю сдавать, не по возрасту такие физические и моральные переживания. Но будем крепиться, будем бороться и не складывать оружия. Расскажите, что вы знаете о делах на фронте.
Рассказал, что знал: о победе под Москвой и поражениях под Харьковом и Керчью.
— Да, начальный период войны — это грустная и тяжелая история. Не умеем воевать. В Русско-японскую войну было примерно то же самое, но там войну проиграло самодержавие, насквозь гнилое и бездарное командование. А что случилось сейчас? Армия оказалась неподготовленной к войне. Меня, например, послали проверять состояние укреплений, которых уже не было. Их разрушили перед войной. Что это такое, товарищи? Когда вернетесь на Родину, обязательно раскройте эти проклятые загадки: по чьей вине мы потерпели поражение? Нельзя оставить безнаказанными виновников такого позора. Сколько раз я ставил перед Генштабом и Военно-инженерным управлением вопрос о создании крупных противотанковых военно-инженерных соединений с мощной техникой. Если бы они были созданы, мы преградили бы путь танковым армиям немцев. Но все же, друзья, я уверен, что наш народ преодолеет беду, осилит немцев. Это будет стоить большой крови, но немцев мы погоним обратно. Мы их уже начали гнать под Москвой! Теперь уже война пойдет по-другому. Германия проиграет и эту войну, как проиграла Первую мировую. Поэтому поддерживайте морально дух наших людей, не давайте им опускаться. Необходимо всеми силами и средствами мешать вербовке наших людей на службу к немцам. Нельзя допустить, чтобы немцы воевали против нас нашей же русской кровью, нашими руками. Нет, надо добиться того, чтобы они захлебнулись в собственной крови.
Я смотрел на Карбышева и восхищался его могучей моральной силой в усталом и больном теле. Передо мной стоял не только профессор, не только преподаватель, а идейный, смелый, страстный агитатор-большевик. Глаза его, молодые, живые, пылали огнем убежденного коммуниста, уверенностью, что нет в мире такой силы, которая могла бы подавить наш народ, вооруженный идеями Ленина.
Товарищи мне рассказывали, что гестаповцы неоднократно вызывали Карбышева, всячески пытались перетянуть его на свою сторону. И предупреждали, требовали, чтобы он прекратил антифашистскую агитацию. И каждый раз Карбышев с достоинством отвечал: «А вы, что же, думаете, я — советский генерал, и буду говорить о победах Германии? Я беседую с нашими людьми о судьбах нашей Родины. Беседую и буду беседовать».
Когда я еще был в Хаммельбургском лагере, Карбышева вызвали в комендатуру и сообщили, что немецкое командование хочет обменять его на какого-то немецкого генерала, попавшего в плен, но Сталин якобы не согласился на этот обмен. Карбышев об этом сообщил ближайшим товарищам: Ткаченко, Шепетову, Тхору — однако сам считал, что это очередная фашистская провокация. Расценивая этот факт в свете наших дней, я допускаю, что немцы действительно хотели произвести этот обмен. Но Сталину для его тиранической политики просто нежелательно было иметь в Академии и Генштабе такого беспокойного человека. Сталину якобы предлагали и сына его обменять на генерала. Не мешает историкам тщательно проверить и этот факт. Но и это предложение он отклонил.
Хочу сказать несколько слов и о сыне Сталина — Якове Джугашвили. Сталин осудил сына за плен, но он был настоящим патриотом своей Родины. Из сведений, полученных мной в плену, Яков Джугашвили — капитан, командир батареи, попал в плен в 1941 году, также будучи тяжело раненным. Он честно дрался на фронте и был стойким, мужественным патриотом в плену, преданным сыном Родины. Никакая агитация, вербовки, угрозы, пытки не сломили его стойкости и преданности Родине. За неделю до нашего приезда немцы увезли сына Сталина из Хаммельбургского лагеря. В этом лагере его водили гестаповцы перед строем военнопленных и говорили, что вот, мол, сын Сталина перешел к нам, следуйте его примеру. Яков Джугашвили, окруженный гестаповцами, умудрился швырнуть в строй свернутые шариком маленькие бумажки, в которых писал: «Не верьте фашистам, я был и остался верным сыном нашей Родины». Пленные эти бумажные катышки поднимали, разворачивали и читали. И, конечно, не поддавались никаким провокациям. Очень жаль, что Иосиф Сталин так плохо относился к своему сыну, этому мужественному бойцу-антифашисту, преданному партии, Родине офицеру, замученному в фашистской неволе. Правда, в последний год жизни Сталин якобы портрет своего сына Якова Джугашвили повесил на стенку. И изменил якобы и свое отношение к военнопленным. Но что из этого? Люди-то, ни в чем не повинные, погибли!
Из краткой беседы с Карбышевым и от других товарищей я узнал и понял, что он неплохо информирован о событиях на фронте. Он хорошо знал немецкий язык и как-то сумел установить связь с местной коммунистической организацией Хаммельбурга. От немецких товарищей он получал газеты, сводки Советского информбюро. Он же давал нам продуманные деловые советы по организации побегов. Основное направление для беглецов он указывал на Югославию и Чехословакию. Не рекомендовал бегать в Швейцарию, так как правительство этой страны выдавало беглецов обратно немцам.
Карбышев пользовался в лагере большим уважением, авторитетом и любовью. Когда он шел по лагерю, его приветствовали, стоя по команде «смирно». В то же время мы всячески презирали немецких офицеров, при встрече с ними мы поворачивались к ним спиной. За это многие поплатились жизнью, но немцам так и не удалось заставить нас приветствовать их офицеров.
Летом к генеральской группе подпольщиков прибавился еще один — генерал-майор Самохин. Я его хорошо знал по Академии им. Фрунзе — мы с ним были одного выпуска. Судьба этого человека так необычна, что я считаю необходимым рассказать о нем более подробно — все, что я от него узнал.
Перед войной генерал Самохин был военным атташе в одной из балканских стран, кажется, в Югославии. Это был умный и широкообразованный человек. Разведуправление Генштаба получало от него точные сообщения о готовящемся нападении Германии на Советский Союз, об экономическом и военно-политическом положении на Балканах. Когда началась война, он удачно избежал пленения и вернулся на Родину. Здесь его назначили в штаб Ставки Верховного командования. Ему поручили сделать сравнительный анализ военно-политического потенциала Германии и СССР. Свою работу он назвал так — «Постоянно действующие факторы войны».
В плен он попал так странно, что я считаю совершенно необходимым с максимальной точностью передать его рассказ.
Исследование военно-экономического потенциала Германии и нашей страны Самохин производил по личному заданию Сталина. Когда работа была закончена и передана Сталину, Самохин попросил Шапошникова направить его на фронт. Борис Михайлович обещал переговорить со Сталиным. И вот однажды, при очередном докладе, Сталин спросил Самохина:
— Вы, кажется, хотите на фронт, покомандовать?
— Да, товарищ Сталин, если позволите.
— Хорошо. Зайдите вечером часов в восемь.
В назначенное время Самохин был в приемной Сталина. Дежурный секретарь доложил о нем Сталину, и Самохин тотчас же был принят.
В кабинете Сталина сидел Берия. Самохин подошел к Сталину и доложил:
— Прибыл по вашему распоряжению.
— Так вот что, товарищ Самохин, — сказал Сталин, — мы решили назначить вас командующим энской армией (не помню уж какой). Вот вам директива. Самолет ждет вас на аэродроме. Сейчас же и вылетайте.
— Спасибо, товарищ Сталин, — обрадованно сказал Самохин. — Разрешите идти?
— Да, идите, желаю успеха. Бейте немцев!
— Постараюсь, товарищ Сталин.