Король Норвегии Хокон. 26 октября 1944 г.»
(Немецкая листовка «Русская угроза»).
Мы были благодарны королю Хокону и симпатизировали ему.
В начале 1945 г., когда Советская армия громила немцев за пределами своих границ, к нам в лагерь опять пожаловали власовские вербовщики в сопровождении немецких офицеров и агентов гестапо. Во главе вербовщиков был полковник Зверев, бывший командир одной из дивизий 6-й армии, и старший лейтенант Краснов.
Капитан Свобода на поверке объявил нам, что приехало «наше начальство», и что оно намерено провести набор в армию Власова, и что мы обязаны с должным вниманием отнестись к их призывам и предложениям. После поверки мы разошлись по баракам с тяжелыми думами. Все ругались: опять эти ублюдки приехали по наши души. Грозились: ну, мы им покажем власовскую армию. Действительно, уже 1945 год. Гибла немецкая армия под ударами советских войск, а эти прохвосты приехали нас вербовать, чтобы мы спасли от разгрома фашистов на фронте нашими руками. Какими же нужно было быть идиотами, чтобы заниматься среди нас вербовкой. Актив нашего подполья, обсудив положение, решил всеми мерами срывать власовскую вербовку. Мы рекомендовали — на беседы добровольно не ходить. План «встречи» нашего «начальства» был обсужден также с руководителями групп: Котельниковым, Строньевым, Берниковским, Глуховым и др. Особенно даровит на разные выдумки был старший лейтенант Берниковский. Он пообещал «лицом в грязь не ударить».
На другой день после вечерней поверки явился к нам старший лейтенант Краснов. С повышенным театральным пафосом он начал речь о целях власовского движения. Вдруг кто-то из строя его прерывает:
— Господин старший лейтенант, можно вопрос, чтобы не забыть?
Краснов с вершин наигранного пафоса упал на землю. Недовольно спросил:
— Ну, в чем дело?
— Господин лейтенант, можно узнать, за сколько вы продались немцам?
Краснов побагровел, задохнулся. И вдруг, взорвавшись криком: «Кто? Кто это сказал?» — рванулся в толпу, стал хватать пленных за руки, за грудки. Вокруг него сжалось кольцо.
— Ну, ты, гнида, потише. Проститутка! Фашистский ублюдок!
Краснов завертелся, растерялся, а вокруг злые лица пленных, готовых сейчас же растерзать его. Помог предателю немецкий офицер, который пробился к нему через толпу. С опущенной головой, как побитая собака, Краснов поплелся за ним в немецкие казармы.
На следующий день к нам в барак пожаловал сам полковник Зверев. Его сопровождали немецкий офицер и чин из гестапо. Мы в это время ужинали. Зверев обратился к нам:
— Господа офицеры, я хочу с вами побеседовать. Настало время решать вам свою судьбу. Возможно, я чем-либо вам помогу. У меня есть полномочия нашего правительства.
Крик из угла:
— Какого правительства?
— Нашего, власовского, — ответил Зверев.
— Пошел ты… (нецензурно) со своим правительством! — раздался тот же голос.
Зверев делает вид, что не слышал крика, и продолжает речь. Тогда Берниковский Борис, ужинавший у дверей недалеко от Зверева, громко обращается к нему:
— Господин полковник, разрешите выйти в уборную, рези в животе.
Зверев поморщился:
— Неужели не можете десять минут выдержать?
— Не могу, господин полковник, живот пучит, пища плохая.
— Хорошо, идите, не мешайте нам. У кого еще рези? — пытался съязвить власовец. — Выходите молча.
И тотчас же все двинулись к двери. Через минуту барак опустел. Зверев с офицером гестапо вышли из барака последними.
А в уборной в это время шел митинг. Уборная была большая — это огромный ров с длинной деревянной перекладиной посередине, стены и крыша фанерные. Усевшись ласточками на этом бревне, люди обсуждали «текущие события». Члены подпольной организации призывали дать отпор изменникам, предателям Родины. А Ковалевский на стенке уже выступил с известными стихами на злобу дня. Люди стояли и читали:
По лагерям идет молва: Дадим отпор бандитам дружно. Долой вербовщиков РОА — Вонючих жаб зловонной лужи!
На следующий день Зверев пытался провести беседу во втором бараке. Но там поступили еще более решительно: без всяких объяснений все встали и вышли из барака.
Зверев озверел. Приказал приводить к нему пленных на беседу под конвоем, группами по 5–6 человек. Но и этот метод провалился. Зайдет конвой в барак и вызывает по списку людей, но никто не отзывается.
— Где люди? — спрашивает унтер-офицер.
— Не знаю, наверное, в уборной.
Постоит конвой минут десять, а потом начинает хватать первых попавшихся и отводить их на беседу к Звереву.
Попал таким образом на беседу один старшина-украинец, бывший председатель колхоза. Он, можно сказать, «словчился» попасть в наш лагерь, так как офицером не был. Он полагал, что здесь будут лучше кормить, чем в обычном, а оказалось наоборот. Явившись к Звереву, он четко ему отрапортовал. Зверев разрешил ему сесть, угостил сигареткой и начал разъяснять цели власовского движения. Старшина слушал и курил. Зверев убеждает его в необходимости записаться в РОА, агитирует его уже 10–15 минут. Старшина слушает, молчит и курит, а потом говорит:
— Господин полковник, разрешите еще закурить и подумать.
Зверев разрешил:
— Курите и думайте.
Старшина курил и «думал» еще 10 минут, выкурил почти всю пачку сигарет.
— Ну, как? Надумал?
— Никак нет, господин полковник. Разрешите еще закурить и подумать?
Ожидавшие своей очереди для беседы со Зверевым в соседней комнате услышали в кабинете оглушительную ругань, глухой удар, и в следующий момент дверь распахнулась: в коридор вылетел старшина и распластался на полу. За ним в дверях показался разъяренный Зверев:
— Вон отсюда, большевистская сволочь!
Все, ожидавшие своей очереди, быстро поднялись и убежали, так и не попробовав сигарет полковника. А старшина потом бахвалился: я, говорит, выкурил у Зверева пачку сигарет.
Комендант лагеря капитан Свобода пытался помочь вербовщикам. Он угрожал нам расстрелом, если мы не пойдем в армию Власова. В эти очень тяжелые для нас дни мы мобилизовали все силы и все средства пропаганды. Здесь я должен еще раз с благодарностью вспомнить нашего поэта Ковалевского. Каждый раз в беседах с пленными мы напоминали строчки его стихов и писали их на стенах в уборной. Например:
На шкурников сытых гляжу я, А ненависть в сердце горит: Нет, с голоду лучше умру я, Чем подлым изменником быть!
Чтобы повлиять на нас, офицеров, Зверев прибег еще к такому трюку: к нам в лагерь завезли красноармейскую команду, которая якобы согласилась записаться в РОА. Этим примером Зверев думал поколебать наше упорство. Мы направили в барак к красноармейцам Берниковского Бориса. Офицерам туда заходить не разрешалось, но Берниковский обменялся с красноармейцем костюмом и проник в барак.
— Товарищи! Советская армия изгнала фашистов с советской земли, добивает их на территории Германии, а вы решили идти на фронт помогать им воевать против ваших отцов, братьев, сынов.
— Нет! — кричат все. — Нас куда-то записали. Мы сами не знаем куда.
— Так вот знайте, вас записали в РОА, во власовскую армию, и скоро вас повезут на фронт. Мы, офицеры, все отказались записываться в РОА, а вас обманули.
— Никуда мы не поедем! Пошли они к… матери. Помогите нам!
Все красноармейцы отказались записаться в армию Власова и не пускали в свой барак Зверева и его сопровождающих. Фашисты грозились разнести барак, но мы предупредили коменданта, что поможем солдатам, и фашисты побоялись пойти на массовые репрессии. Обстановка уже была другая.
Во всех описываемых мной событиях из жизни и борьбы наших людей в фашистских концлагерях нужно видеть организующую роль подпольных антифашистских организаций, состоящих в основном из коммунистов. Без ее руководства просто немыслимо было бы наше выживание. Поэтому я хочу сказать несколько слов о нашем подполье.
Считаю необходимым более подробно раскрыть систему нашей подпольной организации. Я уже говорил о подполье во Владимир-Волынске, Хаммельбурге, сейчас расскажу о подполье в Норвегии.
По прибытии в Норвегию в лагере было несколько групп, созданных раньше в различных командах и лагерях. Вначале эти группы между собой не были связаны. Затем сама жизнь подсказала нам необходимость объединения и централизованной координации действий (работы). Надо было, следовательно, создать какую-то форму централизованного руководства. Но как? Сделать это путем выборов было невозможно.
Объединение всех групп и централизация руководства произошли тем путем, который подсказала нам сама жизнь.
Режим офицерского лагеря был зверским. Нам не разрешалось собираться в группы больше трех человек, ходить в барак друг к другу, иметь бумагу и вести какие-либо записи, читать газеты. Ежедневно нас два раза обыскивали (при выходе на работу и при возвращении). Два раза в неделю в бараках производился внезапный ночной обыск.
И, конечно же, фашисты создали разветвленную сеть провокаторов. Это были наши самые опасные и злейшие враги. По их доносам очень много погибло наших лучших товарищей. Кроме того, фашисты заслали к нам в лагерь воров, бандитов, которые всячески пытались дезорганизовать наш быт. Нам не разрешалось разговаривать с немецкими солдатами, офицерами и норвежцами. За нарушение лагерных правил существовало только одно наказание — расстрел.
И в дополнение ко всему этому мы выполняли тяжелую физическую работу с 8 часов утра до 20 часов вечера ежедневно, кроме воскресенья. При плохом питании и такой физической нагрузке фашисты обрекли нас на медленное умирание.
Условия режима определяли и методы работы нашего подполья. В организационном отношении подполье строилось в основном по принципу параллельного существования многих маленьких групп (3–5 человек), которые между собой не были связаны и часто даже не знали о существовании друг друга. Обычно эти группы возникали сами собой в бараках, командах и ротах в силу прежних знакомств по армии или по землячеству. В группе естественным путем по званию, по развитию выделялся групповой организатор.