Во главе каждого барака (команды) обычно выделялся кто-нибудь один из более активных и авторитетных товарищей, который брал на себя функции организатора (парторга). Он имел контакт только с групповыми организаторами, рядовые подпольщики о его роли ничего не знали.
Парторги, в свою очередь, имели контакт с лагерным организатором и встречались с ним в одиночку, не зная о существовании других парторгов. Вся работа строилась на принципе личного общения в «одиночку», «один на один», «с глазу на глаз», с таким расчетом, чтобы никто третий не видел и не знал.
Эта схема вырабатывалась самой жизнью в течение длительного времени. Если происходил провал одного звена, то остальные звенья могли уцелеть, остаться и вести работу самостоятельно.
Объединение всех групп в общелагерную организацию тоже определилось самой жизнью. Наша вюрстбургская организация являлась самой сильной и многочисленной — она и послужила основой объединения всех прочих групп. Объединение это произошло так.
Однажды на работе ко мне подошел товарищ Строньев и заявил, что он прибыл по поручению комитета с просьбой, чтобы я вошел в состав их комитета и взял над ними шефство. (Со всеми подробностями это сказано в коллективном письме, которое приложено к моему личному партийному делу и находится в архиве. К сожалению, и это письмо пропало вместе с картой.) В результате подробной беседы с товарищем Строньевым было решено его организацию разбить на группы по 3–5 человек во главе с членом комитета. Сам Строньев как парторг должен был поддерживать контакт только со мной и с каждым группоргом в отдельности. Договорились о моей кличке — «Высокий».
Потом ко мне подошел политрук Котельников, который знал меня еще до войны как секретаря парторганизации штаба 33-й стрелковой бригады (Петергоф). Он рассказал, что у него есть группа боевых друзей. Мы с ним договорились в том же духе, как и с тов. Строньевым. Затем я сблизилися с группами Кривицкого, Водопьянова и Берниковского. Таким образом, как-то само собой получилось, что я стал связующим звеном между различными группами. Этому способствовал и тот факт, что в этот период я держал в своих руках все нити нелегальной связи с Хаймат-фронтом, регулярно получал газеты и листовки, вел карту обстановки на фронтах. Я снабжал всех информацией, встречаясь поодиночке с парторгами бараков и давая советы по разным конкретным делам и вопросам.
Мы стремились к тому, чтобы о существовании подпольной организации знало бы как можно меньше людей. Понимая это, товарищи и не стремились все знать. Если же кто проявлял повышенную любознательность, его тотчас же брали под подозрение как возможного провокатора. Например, я сознательно не интересовался пофамильным составом организации и не вел никаких списков. Я вполне довольствовался только количеством людей в отдельных организациях. Много знать о подполье было опасно: попадешь на допрос в гестапо — скажешь все, что знаешь и не знаешь. Лучше было не знать.
Прежде чем дать какое-либо указание, совет, я сам советовался с группой близких, проверенных товарищей. Никаких мероприятий без предварительного обмена мнениями не проводилось. Как-то само собой выработалось постоянное руководящее ядро организации, которое состояло из следующих товарищей: Новобранец, Водопьянов, Глухов, Демин, Котельников, Кривицкий, Морозов, Рогоза, Строньев, Никифоров. Эту группу можно считать общелагерным комитетом, но мы избегали каких-либо названий и между собой также работали с глазу на глаз. Никогда мы не собирались всей группой и не проводили в подполье никаких собраний, совещаний и заседаний. Встречались в одиночку и группами не более трех человек, ходили по лагерю, прогуливались и обсуждали свои дела. Таким способом выявлялись мнения по разным вопросам. Я определял, к какому мнению склонялось большинство товарищей. В соответствии с этим и давал советы или указания парторгам бараков и команд. Общую информацию о положении на фронтах и внутри Норвегии я давал этим товарищам только в одиночку, у себя на нарах, организовав прежде всего хорошую охрану. Кругом меня по бокам и сверху надо мной располагались мои надежные товарищи. Когда я убеждался, что охрана на месте и есть наблюдение у дверей, я разрешал залезать ко мне на нары очередному визитеру, извлекал карту из тайника; карта была сложена в гармошку и засунута в щель между досками нар. По карте я докладывал обстановку на фронте. Никому не разрешал самостоятельно ко мне приходить, а только по приглашению. Этим я избегал очередей и неизбежного знакомства людей друг с другом. Никто не должен был знать друг о друге и связях со мной. Такая система позволяла иметь очень глубокую конспирацию, обеспечивала от слежки провокаторов. Никто полностью не знал всего подполья. Эта структура сыграла положительную роль в условиях фашистского лагеря, но создала нам большие трудности на Родине в части восстановления истории организации. Многие говорят о «семье», но никто толком ничего сказать о ней не может.
Первую попытку воссоздать организацию мы сделали после освобождения в мае 1945 года. Но, поскольку все руководящие товарищи (группорги, парторги и лагерные организаторы) выехали из лагеря на работу по репатриации, возглавили полки, тогда восстановить численный и списочный состав организации не удалось. Да и не было в этом большой нужды. И, кроме того, не было еще гарантий нашей полной безопасности. Мы, коммунисты, могли еще попасть в беду. В Норвегии находились союзники, а что от них можно ожидать? Поэтому мы договорились пока из подполья не выходить. Это решение нарушил Смирнов (по плену Доронин). Ему вдруг очень захотелось сделаться «вождем» подпольной борьбы с фашизмом — секретарем «семьи». Мы его не очень вежливо одернули (о чем расскажу ниже) и условились пока что именовать нашу организацию «СЕМЬЯ» и не раскрывать ее организации. Это наименование многие и сохранили в памяти, ничего не зная о ее структуре.
По возвращении на Родину Смирнов (Доронин) сделал еще одну неблаговидную попытку объявить себя «отцом семьи». Ему удалось ввести в заблуждение корреспондента газеты «Советская торговля» И. Ростроста, который опубликовал статью с восхвалением Смирнова, приписал ему роль «вождя» и «отца». Вся его статья «Непокоренные», о Смирнове, совсем не соответствует действительности.
Только лишь в результате длительной и кропотливой работы по восстановлению связей с товарищами на основе их воспоминаний и своего личного архива мне удалось восстановить списочный состав нашего подполья. Однако эту работу нельзя еще считать законченной.
Некоторые люди уже умерли и унесли с собой в могилу многие сведения.
Состав основных групп подполья был следующий:
1. ВЮРСТБУРГСКАЯ ГРУППА (ГЛУХОВА)
Глухов, Никифоров, Демин, Шувалов, Марченко, Шевченко, Говоров, Смирнов (Доронин), Лукачев, Андреев, Шуралев, Заикин, Хоролец, Горбатов, Регент, Голубев, Коротя, Рогоза, Ковалевский, Калиниченко, Костюк, Лысенко, Биндюрин, Коханов, Горбун, Водопьянов, Тищенко, Новобранец, Трофимов, Лепехов (расстрелян), Екименко.
2. ГРУППА СТРОНЬЕВА (Морозова)
Строньев, Корнилов, Волкодав, Цегельник, Лавриненко, Сидоров, Ищенко, Захаров, Гук, Чистоплюев, Меньших, Бондаренко, Ханин, Токарь, Носов (расстрелян на острове Фиэль), Тягун, Спиров, Попов, Барышев, Морозов, Газарян, Степанов, Хоперский (расстрелян на острове Фиэль).
3. ГРУППА КОТЕЛЬНИКОВА
Котельников, Пасынков, Ширяев, Мильчаков, Юмашев, Ярославский, Москвин, Доронин, Воронов, Гринцевич.
4. ГРУППА КРИВИЦКОГО
Кривицкий, Назин, Чернов, Есаков, Смушков, Москаленко, Леня (фамилию не помню), Пальцев, Гончаров, Чумак, Шкутько.
5. ГРУППА ВОДОПЬЯНОВА
(Состав по фамилиям не установлен из-за смерти Водопьянова.)
Всего в лагерной подпольной организации насчитывалось около восьмидесяти человек.
В отношении руководства подпольем следует сделать некоторые уточнения. Часто задают вопрос, кто был руководителем той или иной группы. Каждый из нас затрудняется дать точный ответ. Разными людьми называются разные люди. Каждый говорит о том человеке, с которым он был лично связан. Эти затруднения с выявлением руководителей закономерны, так как мы не имели ни выборных, ни назначенных руководителей.
Я указываю руководителей групп тоже по принципу моих личных связей, но это не значит, что в группах не было людей, более активных и авторитетных, чем указанные мною. Также не претендую я и на свою какую-то исключительную роль в руководстве. Такого вопроса в условиях подполья никто не ставил. Работали коллективно, дружно, сплоченно, и никто не пытался подчеркивать свою руководящую роль. Больше того, активисты даже всячески затушевывали свою роль. Повышенный интерес к твоему имени мог навести на тебя ищеек гестапо, и тогда такого руководителя ожидал только расстрел. После освобождения, правда, появились некоторые охотники присвоить себе руководящую роль в подполье. Особую активность в этом, как я уже говорил, проявил Смирнов (Доронин).
Необходимо кратко рассказать и о нашей духовной жизни.
Так уж создан человек, что как бы ни была тяжка и мрачна его жизнь, а он находит время для раздумий, для душевных бесед с друзьями, для песен, мечтаний, рассказов.
Все это было и среди нас. По существу, мы все были смертниками, а духом не падали, не сдавались. Мы черпали новые и новые силы в беседах, лекциях, в пересказах классических произведений русской литературы.
Стоим, бывало, где-либо на стройплощадке целый день, опершись на лопаты и кирки. И вот кто-нибудь из бригады по собственному почину или по просьбе товарищей начинает лекцию, пересказ произведения, собственную бывальщину. Нередко проводились лекции на очень серьезные темы. Мне, например, приходилось читать лекции на следующие темы: «Что такое фашизм», «Основы марксистско-ленинского мировоззрения», «Метод ведения современной наступательной операции», «Почему мы победим». Часто приходилось делать обзор военных событий на фронтах.
Вспоминая сейчас свои лекции, я должен сказать, что у меня ни раньше, ни позже не было такой внимательной, чуткой аудитории, которая была в фашистском плену. Докладчика, как правило, слушали не прерывая, давали ему полную свободу во времени. Регламента не существовало. В нашем распоряжении был целый рабочий день (12 часов). После доклада (лекции) задавались вопросы, а потом начиналась дискуссия. Иногда на какую-либо тему мы не уставали беседовать по несколько дней, с равной пользой как для докладчика, так и для слушателей. Помню, майор Слябиев читал нам курс радиотехники. На что уж сухая и узкая тема, но и она вызвала