С помощью Чернова, своего адъютанта, я объяснил капитану, что здесь уже нет лагеря русских пленных, а есть «Первый Советский офицерский полк» и я — командир полка. Посоветовал коменданту держать в руках свою команду. В случае, если будет сделан с их стороны неразумный шаг, я не ручаюсь за жизнь его солдат и его самого. И добавил:
— Война кончилась, господин капитан, и нам нет смысла рисковать своей жизнью и жизнью наших людей. Я старший по званию, и вы должны выполнять мои приказания. А сейчас идите и разъясните своей команде все, что я вам сказал.
Фашистский капитан вытянулся передо мной по команде «смирно», щелкнул каблуками, крикнул «Яволь!» и побежал выполнять мое распоряжение.
Так бескровно произошло наше восстание. Но победа была еще не полной. Надо было разоружить немецкую охрану.
Не знаю, беседовал ли капитан Свобода со своими людьми, но, как я после узнал, он после беседы со мной с перепугу уехал в г. Тонсберг, в организацию Красного Креста.
Профессор, доктор медицины Антон Гервель в своем письме ко мне так вспоминает об этом:
«Капитан лагеря, мне кажется, фамилия его была Свобода, пришел ко мне 6 мая, так как я возглавлял местную организацию Красного Креста, прося меня посетить лагерь. Он боялся наказания со стороны пленных в день капитуляции. И там я встретил вас…»
Да, действительно, во второй половине 6 мая в лагерь прибыла делегация Норвежского Красного Креста во главе с доктором Гервелем. В составе делегации были доктор Шрайнере и Валентина Абрагамсен, фамилии других забыл. После осмотра лагеря я попросил доктора Гервеля помочь нам с помощью Хаймат-фронта разоружить немецкую охрану, так как дальше быть на положении узников мы не можем. И заявил, что будем ждать до 12.00 завтрашнего дня. Если помощи не будет, мы сами начнем разоружать немцев независимо от последствий. Доктор Гервель обещал мою просьбу передать местной организации Хаймат-фронта.
На другой день, 7 мая, мы подготовились к разоружению немцев — выделили группу нападения на караульное помещение и один батальон для прорыва в ворота. Ровно в 12.00 я вывел группу за ворота по пропускам, которые изготовил сам же капитан Свобода, выполняя мой приказ.
Группа подошла к караульному помещению, откуда я должен был дать сигнал к действиям. Вдруг я увидел, что на двух машинах к лагерю подъезжают вооруженные люди. Рядом со мной стоял капитан Свобода. Ко мне подошел старший из приехавших и представился: «Я из военной организации Хаймат-фронт! Моя подпольная кличка — «Фосс». Прибыл к вам на помощь для разоружения немцев. Но прошу вас не допускать расправ, так как соседние гарнизоны могут всех нас здесь перебить. У меня же всего горсточка людей — 18 человек. В Норвегии, учтите, немцев 300 тысяч… и нам еще неизвестна их позиция».
Я заверил Фосса, что никаких эксцессов не будет, и приказал капитану Свободе в течение пяти минут построить весь гарнизон и сложить оружие. Немец побледнел, позеленел, облился потом, засуетился, не зная, на что решиться. Он действительно очень боялся расправы с нашей стороны. Я его заверил, что при добровольной сдаче оружия он может не беспокоиться за жизнь своих людей. Но если не выполнит приказа, тогда я ни за что не ручаюсь. Показал на часы Фосса и сказал:
— В вашем распоряжении пять минут.
Он попросил разрешения позвонить своему начальству. Я разрешил, но сказал, что его начальство, вероятно, уже в Швеции. Он побежал к телефону и через минуту прибежал обратно бледно-зеленый, трясущийся. Я спокойно и твердо сказал:
— Капитан, в вашем распоряжении осталось три минуты.
И вдруг капитана будто подменили. Подтянулся, лицо приняло нормальный оттенок. Четко и быстро стал отдавать команды. Из бараков стали выбегать немцы и строиться в две шеренги. Я отдал приказ капитану:
— Первая шеренга, два шага вперед.
Капитан повторил команду по-немецки. Шеренга выполнила приказ.
— Всем положить оружие.
Капитан повторил по-немецки. Немцы, все до единого, четко выполнили команду.
— Направо! По машинам шагом марш!
Ни одного протеста, ни одной заминки — немцы точно ждали этой минуты и очень охотно, даже весело, побежали к машинам. Под конвоем Хаймат-фронта их отправили в г. Тонсберг. Остался только заведующий складами для передачи имущества и продовольствия и переводчик Лагамайер, с которым предстояла особая беседа наших особистов.
И только теперь мы вздохнули полной грудью. Мы на свободе! В наших руках оружие! Вокруг лагеря уже своя охрана. Капитан Свобода даже свой пистолет передал мне вместе с поясом. И сказал:
— Поздравляю вас, господин подполковник, с окончанием войны. Вы можете теперь надеяться попасть на Родину, увидите свою семью, а мне предстоит неизвестный плен… У меня нет Родины. Она уничтожена.
— Ошибаетесь, — ответил я. — Будет уничтожен немецкий фашизм, а немецкий народ, немецкое государство останется. И вы увидите еще и свою Родину, и свою семью. А плен? Будьте покойны, он хуже немецкого не будет.
Капитан Свобода попросил, чтобы я ходатайствовал перед союзным и своим командованием о смягчении его участи, так как он хорошо относился к военнопленным и не выполнил приказ Гиммлера — отравить наш лагерь. Я сообщил о его просьбе, но не ходатайствовал, потому что этот комендант был такой же палач, как и все другие.
С Лагамайером был особый разговор в тот же вечер. Он напрашивался ко мне переводчиком, но я сказал, что его судьбу мы решим только после разговора с «некоторыми» моими товарищами. И передал его нашим особистам тт. Коротя, Барышеву и Юмашеву. На допросе Лагамайер «раскололся» с первых же вопросов и выдал всю сеть агентов гестапо. Их было пять человек, и один из них — подполковник Гогин. Только после этого я понял, какой беды избежал лагерь, отклонив домогательства Гогина о назначении его командиром полка.
Позднее нам довелось ознакомиться с лагерем в Рюге, где в руководстве стояли такие же провокаторы, как Гогин. Они так терроризировали наших людей, что они даже в присутствии советской миссии отказывались вернуться на Родину. Когда их убрали, наши люди со слезами рассказывали, каким издевательствам их подвергали, как заставляли давать подписку о невозвращении на Родину. Несомненно, Гогин повел бы такую же политику, и, возможно, мы не увидели бы своей Родины, ведь превратили же такие предатели наши некоторые лагеря в лагеря для перемещенных лиц, и до сего времени наши люди мыкаются на чужбине. На Родине этого провокатора судили, и он получил по заслугам.
Мое первое побуждение, порыв был такой: немедленно своим судом судить провокаторов. Но потом благоразумие взяло вверх. Все же это был бы самосуд. Если бы мы узнали об их предательстве до освобождения, тогда другое дело, а сейчас совершенно необходимо доставить их на Родину и судить там. Так это и было сделано.
Утром 8 мая наш лагерь полностью преобразился в военный городок Красной Армии. Проволоку порезали, вышки поломали. Над бараками взвились красные флаги. Теперь уж не было в мире таких сил, которые смогли бы загнать нас обратно за проволоку. Мы погибли бы все до единого, но не стали бы вновь военнопленными.
Среди имущества, взятого у немцев, были радиоприемники. Мы установили среди нашего городка мощные репродукторы. После четырех лет неволи мы с радостным трепетом сердец слушали голос Москвы, бой кремлевских курантов, последние известия, нашу музыку и наши песни. Это была самая лучшая музыка для наших изболевшихся душ. Всей тысячной толпой мы неподвижно, замерев, затаив дыхание, стояли у репродукторов, с жадностью ловили каждое слово, каждый звук, поздравляли друг друга, обнимались и, не стесняясь, плакали от радости. А потом всю ночь пели песни, плясали, вспоминали эпизоды минувших бед, делились мечтами о будущем. Всю ночь и весь следующий день, 9 мая, мы не ложились спать, мы жили единой жизнью с Родиной, наши сердца бились в унисон с нашим большим сердцем Родины, имя которому — МОСКВА.
Восьмого же мая к нам в гости пришли норвежцы. Шли целыми толпами. Они выражали свою признательность советскому народу за разгром фашизма, за освобождение их Родины от оккупантов.
Мы, в свою очередь, благодарили их за спасение нас от голодной смерти, за дружеские чувства, за помощь в борьбе с фашистами.
Трудно передать, что творилось в эти дни в нашем городке и в наших бараках. Более недели у нас и норвежцев был сплошной праздник. В немецких складах оказался хороший запас продовольствия: мука, крупа, бекон, колбасы, сыры, масло, мясные и рыбные консервы, сигары и сигареты, различные вина. В подсобном хозяйстве было несколько коров и несколько десятков свиней. Коров мы передали норвежцам, свиней стали резать для своего котла.
9 мая мы организовали массовый банкет в честь Победы. В центр городка из всех бараков стащили столы и завалили их всеми видами продуктов, которые имелись в немецких складах. С утра стали подходить норвежцы. Мы усаживали их за столы и угощали со всем нашим русским размахом. Особо отблагодарили тех, кто «забывал» свои завтраки в местах нашей работы. Помнится, на одном строительстве с нашими работал норвежец-плотник, старик. Он систематически «забывал» свой обед, а мы его аккуратно подбирали. Я примечал, что старик целыми днями махал топором на голодный желудок, подкрепляясь только кофе. Нам стало стыдно брать его обед, отказывались, а он все же продолжал «забывать».
В дни нашего праздника я специально поставил у ворот «караул» для встречи этого старика. Он пришел в первой половине дня 9 мая. Мы всей рабочей бригадой, с которой он работал, окружили старика, подняли на руки, покачали, расцеловали все по очереди и затем на руках же отнесли к столам. Некоторые, не знавшие о старике, спрашивали:
— Кого качаете?
— Норвегию качаем! — смеялись мы и кричали «ура».
Усадили старика на самое почетное место, и я всем присутствующим рассказал, почему он пользуется у нас таким почетом. За столом — гром аплодисментов. Все встали, приветствуя скромного норвежского героя, а он