Что делать? Разработали мы с особистами план операции — сменить охрану лагеря, заменить ее нашей и втихую арестовать головку, изъять ее поодиночке из бараков, усадить в машину и увезти. Охрану сменить удалось. У нас была вооруженная группа из семи человек хайматфронтовцев, бывших партизан, бежавших из лагерей. Через Людвига я договорился с начальником штаба Хаймат-фронта Норвегии заменить его охрану нашей, тем более форма была одинаковая. Смену охраны совершили так, что союзники не заметили. Осталось главное — изъять эту банду. И здесь начались осложнения. Наша оперативная группа приехала в лагерь еще вечером, имея в виду провести арест ночью, чтобы не наделать шума. Но и эти бандиты были начеку. Никого из них ночью нельзя было найти. Пришлось разыскивать их по одному на рассвете. Предвидя свой конец, они подняли тревогу. Поднялся народ. Во дворе окружили наших оперативников, и неизвестно было, кто кого арестовывает. Звонок. Беру трубку, слышу: «Товарищ подполковник, докладывает Юмашев: положение критическое, толпа не расходится, а эта банда уже чуть ли не хватает нас за грудки». — «Так какого же ты черта ждешь! — кричу я ему. — Хочешь, чтобы они тебя арестовали? Передай мои приказ начальнику охраны: стрелять в упор по этой банде, бейте, — кричу, — по ногам!» Когда наши автоматчики открыли огонь по этой власовской банде и некоторые из них упали на землю ранеными и начали корчиться и стонать, толпа сникла и разбежалась по баракам. Приказал я Юмашеву подобрать всех раненых и вместе с другими арестованными доставить в штаб. Здесь уже здоровых и раненых бандитов-власовцев мы направили под арест в лагерь, майора Голубева и раненых — в больницу, где их также держали под охраной. Вся операция была проведена утром на рассвете, еще до прихода американских солдат. Как удивлены были разведчики из союзного штаба, узнав, что их подопечные уже сидят у нас за решеткой. Ожидал, что союзники поднимут скандал и потребуют их возвращения. Я уже приготовился дать им отпор, но обошлось тихо и спокойно. Звонил только начальник полицай-президиума г. Осло — спрашивал, что это за стрельба в лагере Роге. Я ответил, что там укрылись русские фашисты, «квислинги», и что мы их оттуда изымаем, а они отстреливаются. Когда он услышал, что это мы добиваем русских «квислингов», он сразу же успокоился, говорит: «Хорошо». Норвежцы ненавидели не только своего предателя Квислинга, но и «квислингов» других стран.
После этой операции лагерь Рюге вывесил красный флаг окончательно и бесповоротно. А до этого было так: мы днем вывешивали свой красный флаг, а власовцы ночью его срывали и поднимали американский. Мы опять срывали американский и вешали свой, а ночью они опять срывали наш. И так мы играли в «кошки и мышки», пока эту банду власовцев не изъяли.
Когда из Дании прилетел генерал Ратов, я доложил ему, что лагерь Рюге стал советским. Сейчас на Родине находится много людей из бывшего лагеря Рюге. Они не знают, какая шла борьба за их души. Я уверен, что они будут благодарны Советской военной миссии, что она их вырвала из лап врагов. Но зато они находятся на Родине и не мыкаются, как другие, на чужбине. Этот лагерь Рюге и его бывшее власовское руководство я сам доставил на Родину. Но об этом в следующей книге.
Норвежский народ везде и всегда всячески выражал нам свои самые лучшие дружеские чувства. Особенно показательно это было выражено на параде в честь норвежского национального праздника — Дня независимости.
На парад были выведены три полка: английский, американский и наш — 1-й офицерский под командованием подполковника Лысенко. К королевскому дворцу первыми шли англичане, за ними — американцы и затем уже наши. По сторонам дороги стояли многотысячные толпы норвежцев с букетами цветов. Первые два полка были встречены с прохладной любезностью, а когда показались наши с красным знаменем, то началась буквально буря восторженных криков, полетели в наши ряды букеты цветов. Через несколько минут воинская часть стала похожа на подвижную оранжерею, долго гремели площади и прилегающие улицы криками славы, поздравлений, аплодисментов.
Так норвежцы продемонстрировали свои чувства к русским на глазах своего короля и союзников.
Должен добрым словом вспомнить и короля Норвегии Хокона. Он так же, как и его народ, проявлял к нам симпатию и оказывал лично сам нам помощь в ряде наших нужд. Я передавал ему наши просьбы через его адъютанта.
Большое впечатление произвел на норвежцев наш ансамбль песни и пляски. Мы организовали его тут же после освобождения из лагеря.
Среди пленных офицеров было немало бывших артистов, певцов, музыкантов, танцоров. По предложению Пети Чернова мы собрали их со всех лагерей и сосредоточили в г. Тонсберге, а потом в Осло. Набралось их свыше 60 человек. Организацию и общее руководство ансамблем поручили Михаилу Терновскому. Хором руководил украинец — баритон Чумак. Был у нас хороший тенор — Иван Петров, бывший артист Большого театра; ему аккомпанировал Костя Любич, окончивший Одесскую консерваторию. В ансамбле были профессиональные музыканты. Часть инструментов мы взяли у немцев, помогли и норвежцы. На баяне хорошо играл Петя Чернов. Была группа танцоров.
В программе концертов были: «Песня о Родине» Дунаевского, «Вечер на рейде» Соловьева-Седого, «Скажи-ка, дядя, ведь недаром», «Катюша», «Так будьте здоровы, живите богато». Танцоры исполняли «Яблочко», Петя Чернов на баяне исполнял попурри из фильма «Искатели счастья», «Тачанку», «Чардаш». Программу начинали с норвежского гимна на норвежском языке. Потом — советский гимн. Позднее в Осло англичане и американцы попросили, чтобы исполнили и их гимны. Так как у нас не было нот, их срочно доставили из Англии.
Ансамбль объезжал города Норвегии, произвел огромное впечатление на норвежский народ. Наших артистов засыпали цветами. После окончания концерта на сцену врывалась толпа, хватала их в объятия, целовала, качала. Буквально вся Норвегия была в восторге от нашего ансамбля. Норвежцы удивлялись, как это недавно умиравшие от истощения люди смогли в такое короткое время воспрянуть телом и духом, создать такую удивительную программу концерта.
Однажды ко мне в штаб военной миссии явился молодой человек и представился как переводчик Его Величества короля Хокона. Он сказал, что король желает послушать наш ансамбль. Для выступления ансамбля предлагалось использовать Королевский театр.
Переводчик говорил на русском языке очень хорошо, без малейшего акцента. Заявив, что мы готовы в любое время показать королю свое искусство, я спросил:
— Скажите, где же вы так хорошо изучили русский язык?
— А я ведь русский, комсомолец, — охотно ответил он. — Я принимал участие в советско-финской войне.
Я запнулся от удивления, но не счел возможным продолжать разговор на эту тему. Я знал, что часть наших пленных в этой войне не вернулась на Родину. Возможно, подумал я, что и этот молодой человек — бывший военнопленный. Касаться такой щекотливой темы я не стал, так как могла возникнуть острая дискуссия, нежелательная в данный момент.
Ансамбль я вызвал в Осло и дал указание готовиться к концерту в Королевском театре. Через несколько дней вновь пришел переводчик с пачкой билетов, отпечатанных на прекрасной слоновой бумаге.
— Вот билеты, — сказал он, — распродайте, а часть оставьте для короля.
Я оказался в затруднительном положении. Связь с королем была частью дипломатической работы, а все ответственные работники миссии были в разъезде. Был только военный атташе, но и он только что куда-то уехал. А как-то надо было со всеми дипломатическими церемониями пригласить короля. А как это сделать? Этому я в своих двух академиях не обучался.
Начистоту переговорил с переводчиком. Сказал ему о своей дипломатической неграмотности. Я не дипломат, я офицер. Как приглашать королей и их придворных, я не знаю. Я попросил его билеты для короля и членов правительства распределить самому и одновременно передать королю просьбу военнопленных — посодействовать быстрейшей отправке нас на Родину. Переводчик согласился мои просьбы выполнить, но приглашение королю мы должны сделать сами. Через день переводчик передал мне, что король дал приказ правительству как можно скорей отправить всех русских на Родину.
Я попросил переводчика передать королю наше солдатское спасибо, но приглашать его на концерт не поехал — отправил своего заместителя капитана Водопьянова как хорошо владевшего английским языком. Водопьянов вернулся и доложил, как он прибыл во дворец. Как его встретил какой-то большой чин, гофмаршал дворца, провел к королю. Водопьянов вручил королю и его двору билеты и пригласил на концерт. Король поблагодарил и изъявил желание, чтобы я или кто-нибудь из нас, бывших военнопленных, его встретил у входа в театр. Почему он так пожелал — не знаю. Может быть, и в этом скрывалась какая-нибудь дипломатия. О дне концерта и приезде короля нам обещали сообщить дополнительно. Через некоторое время в одну из суббот нам было сообщено, что в воскресенье вечером даем концерт. А уже в театре ко мне подошел адъютант короля и сообщил время, когда и где я должен был лично встретить короля Хокона.
В назначенное для приезда короля время я уже «караулил» у подъезда театра. Но короля по дороге задержали союзники, пригласив его послушать их джаз-оркестр. По рассказам товарищей, король из вежливости остановился у англичан и американцев на несколько минут, а затем поехал в Королевский театр. По мнению товарищей и наших друзей-норвежцев, союзники намеревались сорвать выезд короля на наш концерт. У входа в театр я увидел группу подъезжающих машин. Из одной вышел король Хокон. Он был высокого роста, в адмиральской форме. Я сразу его узнал, так как еще до этой встречи видел его несколько раз на балконе дворца, куда он выходил для встречи со своим народом. Около дворца всегда была большая толпа норвежцев, которая вызывала короля. Я подошел к нему, представился: «Ваше Величество, от имени всех бывших русских военнопленных приглашаю Вас на наш концерт». Переводчик ему все перевел. Король Хокон ответил по-русски: «Спасибо», пожал мне руку и направился в моем сопровождении в театр. В театре его встретил наш военный атташе.