совершили роковую, трагическую ошибку.
Немного отвлекусь и расскажу о встрече в Норвегии, уже после освобождения, с одним старым русским генералом царской армии. Он уехал в Норвегию еще до революции. Женился на норвежке. Этот генерал встретил меня и Демина на улице в г. Осло и пригласил вечером к себе. Он нас хорошо угостил. В разговорах он все время восхищался победами Советской армии. «Я горжусь ее победами, — говорил он, — потому что это русская армия, армия моего народа, она разбила фашистов. Нам не удалось победить Германию в Первой мировой войне, так теперь вы за нас ее разгромили. И она уже теперь никогда не будет нападать на Россию. Я горжусь своей русской армией, своей Родиной, Россией! Я уже полвека в Норвегии. Нажил большое состояние, имею несколько особняков. Но мое богатство меня не радует. Я всю жизнь тоскую по Родине, России. Все бы оставил и уехал в Петроград. Но куда теперь мне ехать? Кому я, старик, теперь нужен? Скоро отправляюсь вслед за женой. Она у меня умерла три года назад. Но вам, молодые люди, наказ: никогда, ни при каких обстоятельствах, ни за какие блага не покидайте свою Родину. Человек без Родины — это не жилец на свете, хотя он может быть хорошо обеспечен. Ничего его не радует. За то, чтобы послушать песню русского соловья, я отдал бы все свое богатство».
Этот наказ старого русского генерала гармонировал с нашим настроением, и я его запомнил на всю жизнь.
Расположились мы в купе мягкого вагона комфортабельно. Я, Глухов, Калиниченко и Заикин мерно покачивались на мягких постелях; лежали молча — каждый со своими думами. Оказалось, не я один думал, что нас ожидает на Родине, а все.
Прошло немного времени, и ко мне начали подходить мои товарищи, завязывать беседу. «Василий Андреевич, как ты думаешь, что нас ожидает на Родине? Может быть, какие-либо репрессии?» — «Вот те раз, — отвечаю, — вы многие годы боролись с фашистской пропагандой, отвергали всякую брехню об ожидаемых нас бедах на Родине, убеждали людей не слушать фашистскую брехню, призывали смело ехать на Родину, а теперь что?! Закрались сомнения? Поздно одумались, мы уже едем на Родину. А что нас ожидает на Родине — увидим. Я участвовал в боях на Халхин-Голе. И там были наши пленные; японцы нам их возвратили, но куда они делись, я не знаю, и никто не знает.
Были наши пленные и в советско-финской войне — куда они делись, тоже неизвестно. Но то были одиночки, мелкая группа, а нас миллионы. А миллионы не могут быть в чем-либо виноваты, и их нельзя осудить. Мы честно выполнили свой долг перед Родиной и народом. Возможно, что нас встретят сурово. Ну что же, мы и это перенесем. Но в конечном итоге правда восторжествует, и мы свободно будем жить на Родине. В это я твердо верю. Это гораздо лучше, чем из-за непреодолимого страха покинуть Родину и скитаться рабом по разным странам. Так что, хлопцы, не падайте духом, давайте лучше выпьем за наше возвращение на Родину».
Мое предложение было принято с большим энтузиазмом. Вина и закуски у нас было достаточно, и мы дружно отметили наш отъезд. Все страхи остались позади, и мы больше к этому вопросу не возвращались. Поезд уже шел по территории Швеции.
Из окон поезда мы наблюдали природу этой страны. Пейзаж был похож на пейзаж нашей северной части страны. Но дома были другие. Они не были похожи на наши. Каждый дом у них построен в своем стиле, и дома не похожи друг на друга. Не так, как у нас, в большинстве своем дома-близнецы, похожие на бани, так и хочется сказать: с легким паром! Поезд мчался быстро, пейзажи мелькали. Нельзя было вдоволь полюбоваться водоемами, природой. Остановок было очень мало, так как нам дана была «зеленая улица». На одной из остановок мы пытались выйти из вагонов на перрон, но, увы, в тамбурах стояли по два полицейских — огромные детины, каждый мог бы справиться с медведем. Только мы приоткрыли дверь — машут головами: нельзя! Пришлось ретироваться.
Днем наш поезд прибыл в Стокгольм. Нам очень хотелось выйти на перрон и посмотреть хоть частичку столицы Швеции, но в тамбуре стояли откормленные, как боровы, полицаи с круглыми, как огромный арбуз, мордами, с белыми дубинками в руках. Они строго запретили нам выходить из вагонов. К поезду подошло много народа — шведов, мужчин и женщин. Все они с улыбками радости встречали нас. Отношение народа к нам было дружелюбное. Но мы заметили и разницу между народом Швеции и Норвегии. Здесь приветствия выражались в каких-то ограничительных рамках — по-видимому, людям не разрешалось проявлять к нам особую симпатию. В отношениях с норвежцами у нас была большая искренняя дружба. Нас объединяла общая трагическая судьба — война, зверства фашистов и совместная борьба против них. После освобождения норвежский народ выражал нам, как родным, свои доброжелательные чувства. Здесь было совсем другое. Да и по внешнему виду шведы отличались от норвежцев. Было хорошо видно, что их не коснулась своим крылом война. У норвежского народа были изможденные лица и скромные одежды, а здесь во всем виделось изобилие и сытость. В особенности эти сытость и откормленность заметны были на лицах полицейских, которые сновали вдоль эшелона и отгоняли шведов от окон вагонов. Полицейские запрещали народу с нами разговаривать. Стоял я у окна и думал: да, это другая страна, здесь иной мир. Здесь основой государства, как и в Германии, является полицейская дубинка. Бежавшие сюда из Норвегии фашистские преступники найдут здесь гораздо лучший прием, чем мы. Интересно, думал я, знает ли шведский народ, что все военные и гражданские преступники, набив чемоданы золотом и норвежскими кронами, бежали сюда и уже обосновались здесь. Благо граница между Швецией и Норвегией была открыта. Позднее я внимательно следил за сообщениями в газетах из Швеции. И не было ни одного сообщения о том, что шведское правительство обнаружило бежавших из Норвегии в их страну фашистских преступников и привлекло их к суду. А ведь их бежали сюда тысячи. Немецких солдат направили в Берген, а затем морем перевезли в Англию, в лагеря военнопленных. А видные фашистские генералы, эсэсовцы и крупные чиновники, ограбив норвежские банки, бежали в Швецию. Даже мы, военнопленные, об этом знали, а шведское правительство, выходит, не знало? Мои раздумья были прерваны небольшим событием.
К дверям каждого вагона подошли группы мужчин и женщин с красными крестами на рукавах. За ними носильщики катили какие-то тележки, загруженные пакетами — продуктами. Часть шведов поднялась в тамбур и начала раздавать нам эти пакеты, строго по количеству едущих в вагоне. Оказывается, они уже заранее знали, сколько едет людей в каждом вагоне. Предупредили нас, что каждому по пакету. Пакеты эти были очень богатые как по количеству, так и по качеству. Здесь были банки мясных и рыбных консервов, большие куски копченой колбасы, куски сыра, банки паштета, шоколад, конфеты, сигареты, буханки белого хлеба. В общем, подарки шведского Красного Креста были богатые, и мы им были очень благодарны.
Раздался свисток, звонок, и наш поезд тронулся. Все мы молча начали потрошить пакеты, а потом раздались восклицания: «Ого, вот спасибо шведам! Да, видать, шведы живут хорошо! Война им известна только понаслышке!»
На следующий день прибыли мы на берег Ботнического залива в порт Евле. Здесь нас погрузили на пароход и переправили в Финляндию в порт Раума. Здесь снова выгрузка. Построились мы в колонну и пошагали в какой-то городок.
Разместили нас в каком-то сарае, не совсем комфортабельно. Обед тоже был более чем скромный. Стало ясно, что мы прибыли в края, где была война. После обеда мы уже колонной по команде «шагом марш» шагали по финской земле. Прибыли мы на железнодорожную станцию, нас погрузили теперь уже в товарные вагоны, и двинулись мы дальше в путь, на Родину.
Глава 3
На следующий день, часов в 12 дня, мы пересекли советско-финскую границу в районе г. Выборга, здесь эшелон был остановлен. Подошли пограничники и сразу же потребовали сдать оружие. Сдали мы пистолеты, у кого были. Я с неохотой отдал свой «Вальтер», который отдал мне комендант лагеря капитан Свобода, когда мы разоружали охрану лагеря. Мне очень хотелось оставить его себе на память об этом нашем бескровном восстании. Ну, ничего не поделаешь — пришлось отдать.
Во второй половине дня наш эшелон прибыл в Выборг. Это был город, представляющий собой развалины после недавно отгремевшей войны. В районе железнодорожной станции я не увидел ни одного целого здания. Подошли мы с Калиниченко к вагону с арестованными. Ищем, кому же доложить о прибытии эшелона, передать документы и арестованных. Видим: вдоль эшелона стоит уже оцепление из солдат войск НКВД. На перроне ходят офицеры из войск НКВД. Группа офицеров подходит к вагону. «Это что за арестованные? — спрашивают они. — А ну-ка выходите из вагонов». Услыхав это, я обратился к одному из офицеров, к подполковнику: «Я начальник эшелона, мне нужно сдать людей по счету, документы и арестованных. Это власовцы, гестаповцы и полицаи. Кому я должен их передать?» Подполковник сказал: «Давайте сюда документы». Калиниченко протянул ему пакет со списками и компрометирующими документами. Раздалась команда: «Всем арестованным выйти из вагонов! Конвою передать винтовки! Всем идти в казарму! Солдаты вас поведут!»
Выстроились мы в шеренгу и под конвоем пошли в казарму. Эти фашистские преступники шли рядом с нами, обедали, спали рядом с нами. С чувством омерзения приходилось отодвигаться от такого соседа по нарам. Лежал я и думал: что здесь произошло? Почему нам устроили такое братание с этими фашистскими ублюдками? Долго думал, но ничего не придумал. Не мог объяснить этого факта. Получалось так, что нас с ними уравняли тоже как преступников. Допускаю, что и сейчас эти преступники где-то живут, затаясь.
В Выборге мы жили три дня. Сюда прибывали новые эшелоны из Норвегии. Ехал весь наш 1-й офицерский полк. Никто нас не беспокоил. Кормили нас хорошо. Мы получали солдатский фронтовой паек. Набросились мы на солдатские щи, борщ, гречневую кашу с мясом, черный хлеб показался нам пирожным. Ведь в Норвегии англичане нас кормили белым хлебом, и он нам до чертиков надоел. И мы поняли, что нет ничего вкуснее русского ржаного черного хлеба.