С этого времени у меня сложилась хорошая дружба с генералом Мельниковым. Я заходил к нему почти каждый вечер. Он работал на военной кафедре в Дипломатической академии. Там же часто читал лекции и маршал Рыбалко. И Мельников, и Рыбалко помогали мне не только морально, но и материально. Они делились со мной своим продовольственным пайком. Особо активную помощь мне оказывал маршал Рыбалко, так как он хорошо знал о моем положении в Разведывательном управлении накануне войны. Мое письмо очень долго «ходило» до Сталина, а я так же долго и безрезультатно ходил наниматься на работу.
Однажды мне повезло. В апреле 1946 года освободилась вакансия военрука в библиотечном техникуме. Я зашел к директору техникума с просьбой принять меня на эту должность. Директором техникума оказалась приятная пожилая женщина — фамилии не помню. Должен отметить, что в то время на предприятиях и в учреждениях работали в основном женщины, и они достойно заменяли мужчин. Из разговоров с ними я всегда улавливал глубокое сочувствие ко мне в связи с этими мытарствами в поисках работы. Но нарушать указания сверху они не могли. Но вот эта женщина — директор техникума — проявила особую чуткость и смелость. Когда я зашел к ней в кабинет, она меня вежливо встретила, усадила в кресло и спросила, что привело меня к ней. «Я узнал, что у вас освободилось место военрука, хочу работать у вас на этой должности». — «Хорошо! Какое у вас военное образование?» — «За мое военное образование не беспокойтесь. Я окончил Военную академию Фрунзе и Академию Генерального штаба в 1939 году». — И подаю ей диплом об окончании Академии Генштаба, чудом у меня сохранившийся. Почитала она, смотрит на меня удивленно. «Я не понимаю, что заставило вас с таким дипломом идти ко мне изучать винтовку?» И тут я решился, не ожидая заполнения анкеты, сразу же сказать: «Плен! Я был в плену, и меня никто не хочет брать на работу». — «Понятно. Мой муж тоже пропал без вести. Возможно, погиб в плену. Вас много погибло там?» — «Процентов девяносто погибло там, а оставшиеся погибли здесь с голоду». Поднимает она телефонную трубку и звонит куда-то в высшие инстанции — чуть ли не в отдел ЦК или горком партии. Докладывает, что к ней на работу нанимается бывший военнопленный подполковник Новобранец с дважды высшим военным образованием. Какие будут указания? Оттуда, по-видимому, дались указания «категорически не принимать». Потому что она логично ответила: «Указания указаниями, а мне нужен работник. Я беру его под свою ответственность», — и положила трубку. Затем вызвала делопроизводителя, дала задание ему заполнить на меня анкету, карточку и затем вместе со мной зайти к ней. Просмотрела она оформленные документы и на моем заявлении наложила резолюцию: «Принять! (Подпись)». Затем детально объяснила мне, какая будет у меня работа, нагрузка, зарплата. Получалось: 800 рублей — оклад, 400 руб. — за дополнительные часы, всего 1200 руб. и еще продовольственная карточка. Я был в восторге: наконец-то после шестимесячных странствий по Москве в поисках работы мне улыбнулось счастье! «Когда вы сможете приступить к работе?» — спросила директор. «Я очень нуждаюсь, поэтому приступлю к работе завтра». — «Хорошо! Я прикажу бухгалтерии выдать вам аванс 400 руб., получите завтра аванс и продовольственную карточку». Но это завтра не состоялось. На этот раз не по причине отказа в работе, а по весьма приятным причинам.
Глава 14
Рано утром, примерно в 6 часов утра, в квартире раздался звонок. Открываю дверь — на пороге стоит солдат. Стою и удивленно смотрю на него. «Вы подполковник Новобранец?» — «Да, я». — «Мне приказано передать вам, чтобы вы к 9 часам явились в Киевский райвоенкомат». — «Хорошо», — говорю. Спать я уже не мог, ходил, бегал по комнате и думал: что все это значит? Неужели ответ на письмо Сталину и перелом в моей судьбе? С нетерпением я дождался нужного времени и прибыл в Киевский райвоенкомат. Докладываю начальнику отделения: «Прибыл по вашему вызову», — и показываю паспорт. «Хорошо! Вот вам послужной список, составленный со слов. Выезжайте в Управление кадров Советской армии к генералу Голикову!»
Мною снова одолели тяжелые раздумья. По какому же вопросу меня вызывает Голиков: по вопросу репатриации или восстановления в армии? По любому вопросу я ничего хорошего от Голикова ожидать не мог. Я хорошо знал, что всесильные мира сего не прощают простым смертным, уличившим их в невежестве. В первой книге я уже говорил о той борьбе с начальником Разведывательного управления Голиковым, которую мне пришлось выдержать, и, естественно, я ожидал возмездия.
К Голикову сразу я, конечно, не попал. Меня водили из кабинета в кабинет этого огромного аппарата, и везде мне задавали один и тот же вопрос: где ваш послужной список? Мы не можем решать вопрос по списку, составленному со слов! Его приходится все время уточнять, разыскивать в архиве документы, приказы. Да разве мы можем это быстро сделать? На это же требуются годы! А нам приказано быстро заготовить на вас материал на государственную комиссию на предмет восстановления вас в армии! Что делать?
Ну что я мог на это ответить? «За хранение своего послужного описка я не отвечаю. Для меня это секретный документ. Он хранится у вас, и вы за него в ответе. Я достоверно знаю, что три экземпляра моего послужного списка остались в Москве. На фронт мой послужной список еще не успел поступить. Куда они делись — вам виднее». — «Ну вот что, пока мы будем разыскивать ваш послужной список, вот вам направление на прохождение медицинской комиссии в госпитале. Нужно определить годность к несению воинской службы».
Взял я направление и поехал в госпиталь. И вот начал я и здесь ходить из кабинета в кабинет. В случае какой заминки насчет здоровья я упрашивал врачей считать меня годным и откровенно говорил, что пережил фашистский плен и теперь хочу восстановиться в армии. Врачи шли мне навстречу, уверенно писали «годен» и желали мне удачи. Привез я в Управление кадров заключение медицинской комиссии, все удивились: «Как это так? Пережить фашистский плен и остаться здоровым?» Пожали плечами, на новый пересмотр не направили и приказали ждать нового вызова. Уезжая из Управления кадров, я случайно встретил в коридоре полковника Голденкова. Этот человек сыграл в моей жизни огромную роль. Благодаря именно ему я был восстановлен в армии. И считаю долгом сказать о нем несколько слов.
В 1934 году, после окончания Академии им. Фрунзе, я прибыл на место новой службы в 33-ю стрелковую бригаду 7-го механизированного корпуса, которым тогда командовал Бакши. Штаб бригады располагался в Старом Петергофе. Работал я на должности начальника 5-го отдела. Тов. Голденков работал в 1-м отделе. На работе мы с ним подружились. Позднее моя служба сложилась по-другому. Я уехал из Петергофа, но дружеские отношения у нас сохранились. И вот неожиданная встреча. Он уже стал полковником, а я остался в старом звании. Рассказал я ему кратко о пережитом и о пропавшем послужном списке. А он сказал, что окончил Академию им. Фрунзе и направлен сюда в Управление кадров. Голденков обещал мне помочь и найти мой послужной список.
«У нас валяется уже гора послужных списков погибших, и мы не успели их сжечь, — сказал он. — Заставлю все свое отделение рыться в этой горе и сам буду искать. Какого он цвета — красный или серый?» — «Красный, — говорю, — очень культурно оформлен». — «Поезжай домой и звони мне каждую среду от 14.00 до 15.00 часов».
Прошло две недели, я звонил почти через день и получал неизменный ответ: пока нет.
Ну вот однажды, в конце второй недели, на мой звонок Голденков отвечает: «Поздравляю, приезжай! Я выписал тебе пропуск». Мчусь в Управление кадров. С нетерпением ожидаю пропуск. «Влетаю» к полковнику Голденкову в кабинет. «Ну вот твой послужной список! Две недели рылись в бумажном хламе, пока не нашли. Еще день-два — и его бы сожгли». Беру дрожащими руками красивую, новенькую красную тетрадь, держу ее, как эликсир жизни. Список был изготовлен еще в Академии Генштаба в 1939 году и вдруг брошен в бумажный хлам для сожжения. «Как же так, — думаю, — ведь за каждым послужным списком — человеческая судьба?»
«Зачем сжигать послужные списки, — говорю я Голденкову. — Ведь кроме меня могут объявиться еще и другие офицеры? Ведь без послужных списков вообще жизнь пропала. В армии не восстановить, и пенсия пропала. Ведь для получения пенсии нужно документально доказать каждый месяц службы в Армии. Зачем же так обижать людей? Допустим, что человек погиб. Но ведь у него может быть семья, дети? Как же без послужного списка выхлопотать пенсию на детей?» — «Все это верно, — говорит Голденков. — Но мы руководствуемся приказом. Начальник Управления кадров Голиков приказал уничтожить послужные списки всех погибших. Ты ведь тоже числишься убитым».
Позднее я узнал, что у нас до сего времени хранятся послужные списки офицерского состава еще старой царской армии. А генерал Голиков хотел уничтожить послужные списки офицеров Советской армии. Здесь он проявил такое же невежество в понимании дела, как и в Разведупре. Я посоветовал Голденкову сохранить послужные списки, чего бы это ни стоило. Он со мной согласился. Затем мы дополнили мой послужной список до момента демобилизации из армии. И вдруг Голденков мне сказал, что демобилизован я из армии неправильно. Есть Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР, в котором написано: запрещается увольнять из армии офицеров, имеющих высшее военное или техническое образование. «В общем, будем ходатайствовать об отмене приказа о демобилизации, — сказал Голденков, — можешь надеяться на восстановление в армии. А сейчас иди домой и жди вызова».
Опять — жди. А разве можно спокойно ждать, когда решается твоя судьба? Я звонил Голденкову почти каждый день и справлялся о ходе дела.
Наконец через два дня, в конце апреля 1946 года, меня снова вызвали в Главное управление кадров. На этот раз меня направили только в один кабинет, но это был особый кабинет. Постучал я в дверь, услышал: «Войдите!» Захожу. За столом сидит незнакомый мне какой-то грузный, угрюмый генерал со злой гримасой на лице. «Садитесь», — показал он на стул. Я подошел, сел, ожидаю — о чем будет разговор.