Ну как же? Ну! Пусть он ответит. Пожалуйста!
И пусть все будет хорошо. Только пусть все обязательно будет хорошо.
А дождь стал сильнее. Уже не капает, а льет, часто и густо. И веток над головой словно не существует больше. Не спасают. Будто стоишь под открытым небом.
Но Олеся все равно не уйдет. Потому что уходить никак нельзя. Уйти – это значит поверить в худшее. А в него верить не надо. Не на-до. Тогда оно и не случится.
Егор сидел за столиком в кафе и смотрел сквозь оконное стекло. Специально выбрал место, чтобы хорошо было видно и скверик, и лавочки, и деревья, и стоящую с краю девушку. Она притащилась раньше времени. Хорошо, что он тоже появился заранее, успел.
Ей и в голову не пришло заглядывать в окна кафе, пялилась в перспективу улиц: то одной, то другой.
Полчаса прошло. Не всякий парень остался бы стоять дольше, а уж девушка и подавно. Надулась бы и ушла. Но то нормальная девушка. У этой – ни обиды, ни разочарования, ни возмущения, только прежнее ожидание на лице. На что и решилась, так всего лишь позвонить.
Мобильник в кармане нервно задергался и замычал, словно немой, пытающийся что-то объяснить, – звук-то отключен, – но Егор проигнорировал его стенания.
На стекле появился тонкий прозрачный штрих. «Кажется, дождь собирается».
Новый звонок, и опять он не ответил. Хотя на этот раз мычание телефона раздражало. А дождь становился все сильнее. По стеклу побежали маленькие ручейки, искажая изображение.
Ну сейчас-то она точно уйдет. Ну!
Ну вот чего она? Совсем чокнутая?
И хоть бы кто-то из прохожих удивился, обеспокоился, подошел: «Девочка, у тебя все дома? Сходила бы, проверила. Гораздо больше смысла, чем под ливнем торчать». Но никому дела нет, бегут мимо. А может, и не видят вовсе.
Ду-ра. Какая же она дура! Даже полный идиот уже догадался бы, что его тупо развели. А она до сих пор ждет.
И он ждет, словно приклеился к стулу, сидит и повторяет про себя: «Сейчас она уйдет. Вот сейчас она обязательно уйдет».
У нее куртка без капюшона, и капли дождя долбают по макушке. А волосы слиплись в сосульки, приклеились к щекам и лбу. Но это почему-то совсем не уродливо. И не смешно.
Вот ведь черт!
Егор выскочил на улицу, едва не налетев на кого-то, искавшего спасения от дождя. Даже капюшон не стал надевать. Наплевать. И словно назло, одна капля, какая-то нереально крупная (наверное, свисала с края крыши, набирала объем, специально поджидая, когда кто-нибудь пройдет), угодила прямиком за шиворот, побежала вниз по позвоночнику, гоня мурашки.
Олеся не смотрела в сторону кафе, не заметила, откуда он появился. Но в последний момент – Егору несколько шагов до нее осталось – повернулась, встретила взглядом. Глаза широко распахнулись. Неужели от радости?
– Интересно, а если бы я совсем не пришел, ты бы так и ждала?
Она сначала беззвучно шевельнула губами, а потом все-таки произнесла:
– Но ты же пришел.
Егор только хмыкнул. А что тут скажешь?
– Я звонила, но ты не отвечал, – доложила добросовестно. Голос какой-то странный. Будто Олеся только что от стоматолога и ей вкалывали заморозку. – Я подумала, а вдруг с тобой что-то случилось.
– Не случилось.
Она согласно кивнула:
– Тогда… я домой пойду.
Ага. Еще двадцать минут под дождем. Хотя для нее это уже не принципиально, давно сравнялась по влажности с окружающей средой. И по температуре. Капля висит на бледном кончике носа, даже ресницы мокрые. А губы синие. По-настоящему синие – почти насыщенный ультрамарин. Потому и голос странный. Действительно замороженный, но не уколом, погодой.
– Нет. Не домой. Ко мне. Я живу тут в двух шагах. Идем.
Олеся не шевельнулась. Кажется, даже наоборот – намертво вкопалась в место. Или правда примерзла. Хотела возразить, уже начала говорить что-то вроде:
– Но…
– Я сказал идем.
Аккуратно двумя пальцами ухватил ее за рукав, дернул за собой. Послушалась.
Бабушка обрисовалась в прихожей, стоило щелкнуть замку, и застыла в дверном проеме. Брови у нее медленно поползли на лоб, а когда достигли возможной наивысшей точки, мгновенно вернулись на место, и лицо приобрело невозмутимое выражение, в вопросе не прозвучало особого удивления:
– Вы что, купались?
– Так дождь же, – Егор махнул рукой в сторону входной двери, – на улице.
– И вы специально стояли под ним и мокли?
– Ну вроде того.
– А… – начала бабушка, но продолжать не стала, красноречиво смотрела на нежданную гостью.
– А, это? – Теперь Егор указал в ее сторону. – Это Олеся. Одноклассница. Ей до дома далеко. Ну-у, в общем… пусть у нас обсохнет.
– Ну да, конечно, – согласилась бабушка. Егор и не сомневался, что она адекватно среагирует. Бабушка подошла ближе: – Олесь, ты снимай курточку. Я ее рядом с батареей повешу. И чайник сейчас согрею. И полотенце принесу, вытрешься. И… ох! – Она всплеснула руками. – Да у тебя и свитер насквозь мокрый. И джинсики. – С упреком глянула на внука.
А он-то при чем? Он же никого насильно под дождем не держал. Могла уйти в любую секунду.
Бабушка задумалась, еще раз осмотрела гостью, потом опять повернулась к внуку, распорядилась:
– Принеси Олесе одежду.
Егор уставился озадаченно:
– Какую?
– Выбери что-нибудь свое.
Новое распоряжение смутило еще сильнее.
– Так, может, лучше твое. У меня же… мужское.
– А у меня на двадцать размеров больше! – воскликнула бабушка с такой интонацией, будто выиграла соревнование. – С тем же успехом Олесю можно в простынку заворачивать. – И, видя, что внук по-прежнему нерешительно топчется на месте, пояснила: – Принеси футболку какую-нибудь и штаны. Спортивные. Ну те, которые тебе уже коротки. Они как раз на завязках.
– Ага, – кивнул Егор, поморщился недовольно и поплелся в комнату.
А эта Олеся стояла, даже слова за все время не выдавила. Словно зверушка безгласная. И тряслась. От холода, само собой. Но слишком уж она напоминала соседскую чихуахуа, маленькую, тонконогую, на нормальную собаку совсем непохожую. Та тоже вечно дрожала и пялилась на мир огромными испуганными глазами.
Глава 13
– Вот. – Егорова бабушка протянула полотенце.
Она была крупной – выше среднего роста, полная – и производила впечатление строгой. Но в глазах пряталась добрая смешинка, и ее присутствие ничуть не смущало. Хотя, может быть, это происходило оттого, что ни эмоции, ни мысли у Олеси еще не разморозились. В настоящий момент она ощущала только бившую ее неудержимую дрожь, которая выталкивала изнутри холод, заново разгоняла застывшую кровь.
– Вытрешься, а я пока чай организую. Или, может, ты как следует пообедать хочешь?
– Нет. Спасибо. Я дома… – Олеся остановилась на середине фразы, потому что зубы, если их не сжимать, выбивали дробь, и кажется, это было хорошо слышно.
– Иди в ванную, – посоветовала бабушка. – Там и переоденешься. А свое оставь. Я потом развешу. – Развернулась к дверям, ведущим в комнату, крикнула: – Егор! Ты где застрял?
– Сейчас, – прилетело в ответ.
Сам Егор появился гораздо позже, сунул Олесе сложенные аккуратной стопочкой вещи. Она взяла, на него не глядя, направилась в ванную.
Футболка с длинными рукавами и спортивные брюки. Так странно было надевать эту одежду. Не потому, что она мальчишеская, не потому, что чужая. В том-то и дело, что не просто чужая. Конкретно чья-то. Его.
Рукава, конечно, оказались длинны. Но так даже лучше. Олеся спрятала в них ладони, которые до сих пор оставались ледяными, скрестила руки на груди, поежилась. Потом уткнулась носом в собственное запястье.
Пахло свежестью и ароматной отдушкой. Потому что футболка чистая, еще не ношенная после стирки. Брюки тем более не ношенные, раз они малы. Но Олесе чуть-чуть длинноваты. Хорошо, что на манжетах внизу, не свисают до пола.
Все равно странно, и хочется остаться в ванной. Маленькое закрытое пространство, вполне надежное убежище. Защитная присказка: «Чур, я – в домике!» Только здесь никак не отогреться окончательно. Футболка слишком тонкая, тут шуба не помешала бы. И напольная плитка холодит сквозь тоненькие носки. Они сухие – ботинки оказались надежными, единственные не промокли, – но совсем не греют. И наверное, снаружи начнут беспокоиться, если Олеся надолго засядет в ванной.
Она вышла, и опять сразу появилась бабушка. – Вот тебе носки еще и кофта. Надевай, не стесняйся. Не слишком стильно, зато тепло.
Носки шерстяные, толстенные, а кофта тоже толстая и очень большая, при желании можно обернуться два раза. А еще колючая. Олеся запахнула ее поплотнее, и та защекотала шею. Зато почти моментально стало надежно и тепло, словно нырнула в горячую воду.
– А теперь пошли на кухню и – чаю горячего. Снаружи утеплили, теперь надо изнутри. Чтоб не заболела, – пояснила бабушка.
На кухне уже сидел Егор, держал большую кружку. Отпил, посмотрел поверх нее на Олесю и усмехнулся.
Бабушка и ей налила чаю. Тоже в большую чашку, но все-таки поменьше, чем у Егора, и позитивно-забавную: белую в крупный ярко-оранжевый горох – такая неправильная божья коровка. Поставила на стол.
– Вот, пей, пока горячий. Я лимон положила. Может, меду еще?
– Нет, – отказалась Олеся. – Я не люблю… – запнулась на последнем слове и договорила совсем тихонько: – Мед.
– Тогда вон конфеты или печенье.
Егор, по-прежнему глядя поверх кружки, выбрал одну конфету из вазочки, протянул:
– Держи.
Но Олеся замотала головой:
– Нет. Я пока… нет.
Схватила чашку и тоже спряталась за ней, сделала вид, что пьет, но только прикоснулась губами к краешку. От чая шел пар, и было немного страшно обжечься.
– Ой, ладно, – бабушка придала лицу выражение крайней озабоченности, – пойду твою одежду развешу. Пусть сушится. – И удалилась из кухни.
А Олеся все-таки решилась – осторожно отхлебнула чай, покрепче сжав пальцами чашку. Горячо, но не слишком. В самый раз. И кислинка лимона не навязчивая, а очень приятная. Тоже в самый раз. Но садиться за сто