СВЕРХУ ВНИЗ
Теперь понятно миру,
Зачем она так тянется ко мне, её кумиру?
Говорилось стократ,
Повторяться, однако, люблю я:
Из различных мы страт,
Но об этом ничуть не тоскую.
Ибо ты где-то там,
Где несносно воняет бензином.
Мне же чужд этот срам,
Да и глину крошить не по чину.
Ни сырой каучук,
Ни под чаном горящая сера
Не доставят мне мук,
Ведь не я той дышу атмосферой.
В том котле ни в золу
Обратиться, ни в пепел из трубки
Ни в густую смолу
Невозможно, как стать и обрубком.
Вот варёным куском
Натурального свежего мяса
Стать легко в чане том,
Как и всей остальной биомассой.
Мы из разных миров
И не сможем в одном оказаться.
Я мужик без грехов,
И не мне о твоих сокрушаться.
Кормёжка
Михаил Гундарин
В РАЗЛУКЕ
Здесь справа поле, слева – дивный лес.
Нет проще и гуманней несвободы!
Для тех, других, я мёртв или исчез.
Солёный ветер, запах лебеды.
Но зреет хлеб, и конской масти столб
Родней, чем колос этой новой яви,
Которая то смолкнет, как погост,
То песенкой стрекоз себя объявит.
Владимир Буев
КОРМЁЖКА
Свобода – осознать необходимость
И неминуемость того, что заблудился.
Бал правит в соснах трёх неотвратимость:
Коль заблудился в них, то и спалился.
Фантом и виртуальность как реальность,
Химеры с миражами как тотальность.
И вдруг – о чудо! – птичка с бойкой мошкой:
В природе так устроена кормёжка.
Улетая в небесную даль богемой
Михаил Гундарин
Тяжело расставаться с городом-миром,
Покидая его лучом ли, тягучей тенью,
Пополняя шальные тыщи частиц эфира,
Неподвластного здешнему разуменью.
Таково весеннее горе! Душа стремится,
Ну а сердце будет грустить в отъезде,
Сквозь автобуса грязные стёкла, чужие лица
Наблюдая хмуро дома предместья.
Они кончатся скоро, а дальше поле,
Всё электромагнитное, как на схеме,
После реки, озера, а вот и море…
Переходим, закрыв задачники, к новой теме.
Владимир Буев
Улетая в небесную даль богемой,
Я падежную форму «миром» смогу «эфиром»
В рифму складно сложить, намекнув на поэму,
Неподвластную мозгу здешних кумиров.
Такова моя мощь, она же душой зовётся.
Охватить смогу любые движенья.
Хоть порывы (чужой всегда споткнётся),
Хоть любые затишья, промедленья.
Я учитель, в руках у меня учебник.
Может каждый ребёнок и всякий взрослый,
Позабыв обо мне, свой открыть решебник.
…Я учитель и, значит, свыше всем вам подослан.
Поэт, если пишет о феврале…
Михаил Гундарин
Весна, вновь ссыпаясь под колесо
(слышишь знакомый хруст?),
говорит по-китайски “всё холосо”.
Иоанн-Златоуст,
февраль, замолчал. Не его порошок
падает на асфальт.
Всё съели, всё выпили – хорошо!
Я говорю, что сталь
здешнего неба будет расти,
падая, леденеть,
чтобы намокнуть на полпути
в чёрного марта твердь.
Владимир Буев
Поэт, если пишет о феврале,
хочет чернил достать.
А если их нет в его скромном узле,
клавиатурку сжать.
Рыдать или плакать на стол иль асфальт –
тут уж каков златоуст.
Сможет ли, как средневековый скальд
Спеть он навзрыд под хруст
проталин, под слякоть и грохот слёз?
Сможет – качества знак.
А если весна через «клик колёс»,
то он простой Пастернак.
Сочетанье того ли, сего ли
Михаил Гундарин
Не печалься. Твои рецидивы
даже смерти, и той не смешны.
Сочетанье вины и мотива
создает ощущенье страны.
Сочетанье любви и неволи
создаёт перемену картин.
Сладко свищет магнитное поле…
Не спеши, ты ещё не один.
Владимир Буев
Сочетанье того ли, сего ли
создаёт ощущенье всего.
Коль живёшь ты в любви и неволе,
со страною почувствуй родство.
Коль вина и мотивы есть, снова
под собою почувствуй страну.
Коль в державе по новой хреново,
То пойдёшь не один ты ко дну.
Март – он тёмный и чёрный
Михаил Гундарин
ЧЁРНЫЙ МАРТ
Это дождик случайный сказал нам быть,
Чтобы всё получилось, как и должно.
Ну а если кому здесь и не сносить
Головы, то марту. Ему темно.
Нам, напротив, тепло от таких вестей.
Утонувшее дерево не всплывёт.
В сердцевине чёрных его ветвей
Беззаконная жизнь хорошо течёт.
(Я об этом узнал пару дней назад,
Возвращаясь ночью в ничейный дом,
Ковыляя по улицам наугад,
Вспоминая себя с трудом).
Владимир Буев
Март – он тёмный и чёрный пред февралём.
Всё получится, друг, только меньше пей.
Погрохочет и станет слякоть нолём,
Ковыляй потом, как после люлей.
Если дождиком ливень ты обозвал
И забыл о грачах, очах и лужах,
Если грусть размочил и истрепал,
Ковыляние станет натужней.
Так до ночи и будешь слепцом брести,
А потом и всю ночь без луны впотьмах.
Отгрохочет февраль, чтобы март цвести
Целый месяц смог в его певцах.
Ночная капель
Михаил Гундарин
(МНЕ 13)
ночной звук
автомобильных тормозов -
пилка
в буханке ржаного хлеба
решётка крепка
Владимир Буев
Ночная капель –
остаток февраля
разбитое окно
ведь нет стеклопакетов
Советский Союз
Чистить экран нужно чаще от пыли
Михаил Гундарин
Ломкая мелочь в морозных карманах,
Грязный ледок на экране дисплея –
Это февраль, роковой и стеклянный,
Вводит героя в свои эмпиреи.
Есть у судьбы неразменные ночки,
Есть и другие, попроще, монеты,
Вплоть до последней обугленной точки…
Но нам сегодня важнее не это,
Мы ожидаем невиданной птицы,
С молотом в клюве, с серебряной дрелью,
Чтобы разбить всё, чему не разбиться,
Даже под плотным обстрелом капели.
Гибни всерьёз, никудышнее время
Грязных ботинок и мокрого хлеба!
Нету ни строчки в халтурной поэме,
Нет никого, кроме мира и неба.
Так нам поют, и поют не напрасно –
Стоит прислушаться и убедиться,
Что раскрывается древняя тайна,
Что приближается новая птица.
Владимир Буев
Чистить экран нужно чаще от пыли
И в феврале на морозе не плакать.
Коль невтерпёж, то чернила в бутыли
Лучше на воздух тащить Пастернакам.
Экая невидаль – птица как птица.
Грач. Даже если сто тысяч пернатых.
Грушу обуглит поэт на странице,
Если ни дева не даст порезвиться
И ни издатель за стих не заплатит…
Ночки, монеты легко превратятся
В древние тайны и в рок в результате.
Ломкая мелочь – издатель прокинул.
Март впереди, весь чернильный и чёрный.
Синюю птицу вставляя в доктрину,
Небо и мир воспоёт из уборной.
С молотом в клюве с серебряной дрелью
Счастья пернатая тварь распоётся.
Время напомнит суровым похмельем:
Грязный ботинок стареет и рвётся…
Я не пёс
Михаил Гундарин
Я плачу́ тебе той же монетой –
неразменным таким пятаком,
что помечен моею пометой,
но расплющен чужим молотком.
Как наличие выдоха значим,
но как вдох неприметен, пока
тот, кто раньше других одурачен,
не признал своего пятака!
Владимир Буев
Я не пёс, но монеты любые
помечать обожаю тайком
(пятаки особливо большие),
а потом на глазу голубом
расплатиться с тобой пятаками.
иль другому всучить как кредит.
Медь не пахнет, коль стала деньгами:
Цезарь Веспасиан подтвердит.
О непонятых гениях
Михаил Гундарин
БЛУДНЫЙ СЫН
Голос мой проседает под грузом страха.
Нам, таким певцам, не стоять на сцене –
Растворяться в мире, как тает сахар
В чашке чая. Как падает на колени
Неудачник, смешавший огни и воды,
Торопясь домой за своей наградой.
Мелкий дождик идёт. Ни души у входа –
Никому свободы его не надо.
Владимир Буев
О НЕПОНЯТЫХ ГЕНИЯХ
Коль боишься, скорее влезай на сцену.
Не посмеет смелого гнать охрана,
Ибо противоядия феномену
И смотрения в рот опоздают в планах.
Неудачник объявится феноменом,
Лет чрез сто отыскав своё Эльдорадо:
Там и вход, и дожди и награды сеном,
Да и Нобель как символ лауреата.
Свет независимый, как и дым
Михаил Гундарин
Свет отрывается от огня,
Машет своим золотым плащом.
Не замечая в упор меня,
Все повторяет «прощён, прощён!».
Это сворачивает такси
С улицы заспанной в старый двор.
Ты не поглядывай на часы,
Здешнее время – вздор.
Если касанье твоей руки
Снова согреет мою ладонь,
Свету сбежавшему вопреки
Будет гореть огонь!
Владимир Буев
Свет независимый, как и дым.
Пламя – тю-тю, отраженья – есть.
Так двойником своим цифровым
Я улетаю куда невесть.
Пусть ожидает меня такси.
Ты отдохни, подожди и ты
И не вопи, язык прикуси,