— Так что случилось?
Ленька улыбался. Пританцовывал. Подмигивал.
— Иди проси у сербов машину, поехали на положай, — тянул меня за рукав.
Мне это надоело.
— Слушай, Ленька, я с места не сойду, пока ты не объяснишь, куда ты меня тянешь.
Реакция Кочерги была совсем неожиданной. Он весело рассмеялся, подмигивая одновременно обоими глазами.
— Смех без причины — признак дурачины, — сообщил я. — Что тебя так веселит?
— Представляю, как ты побежишь, когда узнаешь, почему я за тобой пришел.
Что за новости?
— Да что случилось?
Ленька постарался сдержать себя, даже дергаться и хихикать перестал. Только грязная кожа возле глаз все собиралась в смешливые морщинки.
— Слушай, Беспросветный… Константин Васильевич… Ну не спрашивай у меня ничего, ладно? Просто поехали — и все. Не пошел бы я пешком в такую даль, чтобы тебя из-за пустяка звать. Или чтобы тебя разыграть. Ведь правда?.. Даже первого апреля не пошел бы…
Конечно, правда. По большому счету, уйдя с положая, Ленька совершил преступление. И ради чего? Ведь и в самом деле не ради розыгрыша.
— Ладно, — решил я. — Поехали. Но только, Леонид, гляди: если это шутка…
— Никакой шутки, капитан! — заверил Ленька и опять весело, в предвкушении чего-то любопытного задергался по-новой. Не скрываю: он меня заинтриговал. — Ладно, жди!
Вернувшись в комнату, я прошел в свой угол, подхватил автомат, проверил магазин. Надел самодельную «разгрузку» — безрукавку с кармашками для боеприпасов, начал рассовывать по местам запасные рожки и гранаты. Отметил про себя, что Ромка Хопёр в углу о чем-то беседует с нашим отрядным писателем.
Есть у нас такой. Даже не так, появляются у нас такие вот иногда, писатели. Приедет, сходит с нами куда-нибудь раз-другой, потом исчезает. А там глядишь, такое появляется в газетах да журналах, что просто диву даешься, как можно писать подобное про людей, с которыми ракию пил, закусывая невкусными западными консервами и опасности делил.
Вот и этот — сидит в углу и все пишет чего-то. Или слушает. Или расспрашивает ребят о том, как они сюда попали… Еще неизвестно, что он пишет. Мы-то особенно не скрываем, кто откуда приехал, чем до армии занимался… А он, писатель наш, все на ус мотает. Может, это уже сейчас досье собирается на участников добровольческого движения в поддержку сербов.
— Ты куда, Беспросветный?
Спросил Сашка Слобода. Он накануне только просился, чтобы я его взял как-нибудь с собой на задание. Я уклонился от ответа, не сказал ни да, ни нет. Не то, чтобы против него что-то имел — просто по-моему, от добра добра не стоит искать. Если уж у нас с Радомиром такой тандем удачный сложился, чего же его менять?
— Вызывают, — нехотя ответил я, не уточняя, кто вызывает и куда.
Не хотелось, чтобы Слобода опять начал проситься со мной, потому что пришлось бы отказать. Однако этого не произошло. Наверное, он и сам понимал, что я его не возьму, а кому хочется получать отказ в присутствии такого числа сослуживцев? Так что Слобода больше ничего не сказал, только посмотрел просительно и выжидательно. Я коротко взглянул на него, так, чтобы он понял: пойду без него.
Вещмешок решил не брать. В конце концов, даже если не успею сегодня вернуться, переночую на положае.
Закинув автомат на плечо, направился к двери. Уже взявшись за ручку, не оборачиваясь, сказал:
— Счастливо оставаться!
— Удачи тебе!
Отозвался только один голос, кажется, все того же Сашки Слободы. Второй добавил только после того, как я захлопнул дверь.
— Ишь, крутого из себя строит!..
Кто это сказал, не знаю. И слушать больше не стал, хотя тут же раздалось одновременно несколько голосов.
Не любят меня ребята. Однако меня это не задевает, право же, не вру. Потому что я и сам особенно никого не люблю. Главное — чтобы уважали, чтобы в бою положиться можно было бы. Я вообще по натуре одинокий волк. Да и жизнь все больше настраивала меня на такой же ритм существования, на одиночество. Мне легче слушать, чем говорить, промолчать и сделать по-своему, чем доказать другому, в чем он неправ и как нужно сделать лучше. Почему мы сошлись с Радомиром, потому что и он по натуре примерно такой же, только у него еще имеется такое чудесное качество, как умение подчиняться и учиться. Когда меня здесь не станет — либо вообще не станет, либо когда уеду отсюда — из Радомира получится прекрасный разведчик-диверсант. Сейчас это исключено, мы с ним слишком сработались, а при мне он всегда так и будет ведомым. В паре двух ведущих не бывает. Как сказал известный политик, «двое пернатых в одной берлоге не уживаются».
Ленька нетерпеливо пританцовывал у крыльца.
— Идем, идем к сербам!
Он обычно ко мне обращается безлично. На «ты» не всегда решается, а на «вы» у нас не принято.
— Пошли!
Что и говорить, я был заинтригован как никогда.
Я вошел в штаб сербской четы, роты по-нашему, и громко поздоровался:
— Добро дан!
— Здраво, Просвет! — отозвался командир четы Славко Громаджич.
Он глядел на меня без особого энтузиазма. Скорее всего, понимал, что я пришел с какой-то просьбой. Ну а мне ему отказывать не хотелось.
— Шта има?
— Ништа.
Все как у нас: дежурное «как дела?» — дежурное «ничего»…
Будем считать, формальности завершены, можно переходить к делу.
— Славко, я к тебе с поклоном.
Командир глядит настороженно, не торопится выразить бурную радость по поводу того, что придется мне оказать помощь.
Вообще-то он неплохой мужик, этот Славко. Да только и его можно понять.
Мы, русские, приехали, побудем, повоюем тут кто сколько — и до дому, до хаты. А ему тут еще неведомо сколько воевать.
И живет он в этих краях с пеленок. Знает тут множество людей, как по эту, так и по ту сторону фронта. Ему главное — своих подчиненных по возможности сберечь, обеспечить всем необходимым. А мы у него на втором плане. Тем более, что от нас хлопот у него тоже хватает. И о том, что война не вечна, ему нельзя забывать. Рано или поздно она закончится — нужно будет с соседями взаимоотношения налаживать-восстанавливать. Как ни крути, войны до полного взаимного истребления случаются исключительно редко. И соседний народ нечасто снимается с места и в полном составе уезжает на новое место жительства. Значит, рано или поздно, когда отгремят бои, все равно придется мириться. А для того, чтобы этот процесс проходил более или менее нормально, рассуждают многие из моих знакомых сербов, нужно бы воевать не слишком активно, чтобы и себя сохранить, и мусликов не слишком раздражать.
И ведь так и делают. Кое-где, на отдельных участках фронта сербы и хорваты, сербы и мусульмане заключают между собой джентльменские соглашения — друг друга не трогать. Так было, например, на левом берегу реки Миляцки в Сараево, где подобная договоренность существовала с подразделением ХВО (Хорватское вече обороны). В некоторых местах люди сами прекратили войну и спокойно жили вместе, не обращая внимания на национальные и религиозные особенности друг друга…
Ну а мы, русские, так не умеем: мы всегда воюем на полную катушку. Потому в двух мировых войнах вышли победителями. Потому косточки наших предков рассеяны по всему свету. И по той же причине в свою гражданскую друг друга уничтожили немыслимое число земляков.
Короче говоря, отношение к нам у сербского руководства двойственное. С одной стороны, нас уважают, серьезные дела поручают, сектор обороны выделили… А с другой стороны, после удачного боя, когда поколотим мы противника на полную катушку, кое-кто из местных косится на нас… И не потому ли мы иной раз замечаем, что бросают именно нас, подобно пушечному мясу, в самое пекло, да еще и без надежных проводников, которые хорошо знают местность?
Бывало такое, и не раз бывало! И не раз уже замечали мы и наши предшественники к себе подобное отношение.
Так что Славко можно понять, что он слушает меня настороженно, узнав, что я пришел доставить ему немного хлопот.
— Дай машину, нужно на положай проехать, — наконец говорю я главное. И добавляю по-сербски наше «пожалуйста»: — Изволитэ…
Взгляд Громаджича отмякает. Эта просьба выполнима и не слишком обременительна.
— Зачем тебе?
Однако это уже вопрос из любопытства, дежурный вопрос, а не вопрос с целью отказать.
— Надо, — не стал я вдаваться в подробности. — Надо к ребятам на положай смотаться.
— Смотаться? — не понял Славко. — Что такое «смотаться»?
— Значит, съездить, — пояснил я. — Дашь?
Славко соглашается легко:
— Добрэ.
Я благодарю опять же по-сербски:
— Хвала.
…Через полчаса мы уже тряслись в бортовой машине в направлении положая. Из чувства солидарности я не стал садиться в кабину, где ехать, конечно, удобнее, а устроился с Ленькой на скамье в кузове, где, как ни говори, безопаснее. Правда, большую часть дороги мы все равно молчали, так что в какой-то момент я даже подосадовал, что не устроился более комфортно в кабине. Хотя в случае, если «поймаем» мину, в кузове уцелеть шансов все же побольше.
Как обычно, во время долгой дороги мысли в голове роились все больше отвлеченные.
Эта дорога у местных старожилов вызывает тяжелые воспоминания. В этих местах 12 апреля 1993 года тут был очень тяжелый бой. О нем поведал его непосредственный участник Борис Земцов, московский журналист и писатель. А потом уже его рассказ дополнили другие добровольцы, показывали мне прямо на месте, где, как и что тут происходило.
Тут, на горе Заглавок, было оборудовано несколько положаев, два из которых занимали наши ребята, а дальше — сербы. На правом положае был оборудован мощный добротный бункер, сложенный из толстых могучих стволов. Здесь находились трое наших ребят — Владимир Сафонов и Дмитрий Попов, а также Павел, фамилии которого я так никогда и не узнал. Остальные добровольцы этой смены располагались в другом положае, который был оборудован отнюдь не так добротно.