Всего доброго.
Твой Рой.
36
Дорогая Иоланта!
Когда однажды ты вернешься домой, то найдешь это письмо. Я хочу сказать тебе, что еще сегодня покину страну и ты меня никогда больше не увидишь. Я не здоров, как ты думаешь, а неизлечимо болен, и мне остался всего год жизни. Я проживу его под чужим именем и в путешествиях. Я надеюсь, что у тебя все будет хорошо и что тебя не очень втянут в скандал вокруг меня. Самое лучшее будет, если ты тоже уедешь.
Твой Джимми.
37
Я еще раз перечитал оба письма, затем положил их в конверты и написал адреса. Марки я купил у официантки. Я заплатил за кофе и пошел к машине. Дождь продолжался, становилось темно.
В полпятого я опять был в Мюнхене. Сначала я поехал в офис железнодорожного общества «Вагон-Литс» и заказал место в спальном вагоне второго класса на скорый поезд в Вену, который уходил из Мюнхена в двадцать три часа пятьдесят пять минут. Я заказал билет на имя Вальтера Франка и впервые предъявил свой австрийский паспорт. Когда я опять вышел на улицу, я увидел почтовый ящик. Я опустил в него письмо для Маргарет. Потом я помедлил. Я стоял под дождем перед желтым почтовым ящиком, держа второе письмо в руке, и смотрел на широкую пустую площадь, на которой уже горели несколько фонарей. Затем, сам не понимая, что двигало мною, я развернулся и пошел со вторым письмом обратно к машине. Я поехал на Романштрассе, 127.
Когда я приехал, было совсем темно. На Романштрассе не было фонарей. Дождь шуршал в листве винограда, растущего на стене дома. Я вошел в подъезд и медленно на второй этаж. У меня все еще был ключ от квартиры Иоланты, и я открыл входную дверь. В прихожей было темно. Я позвал Иоланту по имени, но мне никто не ответил.
Потом я прошел по всей квартире. В каждой комнате, куда я входил, я включал свет, в кухне и в ванной тоже. Квартира была пуста. Казалось, Иоланта покинула ее, чтобы отправиться в долгое путешествие. Шкафы стояли открытыми, плечики для одежды лежали на полу, некоторые предметы одежды были разложены на креслах.
Я пошел в спальню и открыл окно. Дождь барабанил по жести подоконника. Я сел на неубранную кровать. На ночном столике около телефона стояла бутылка пива. Она была открыта и наполовину пуста. Я ничком упал на подушку. Подушка пахла Иолантой. Я закрыл глаза и лежал совершенно тихо. Свет я оставил гореть.
38
Когда я проснулся, было без десяти одиннадцать.
Болела голова, я замерз. Сначала я очень испугался, потому что не понял, где нахожусь. Потом вспомнил и встал, чтобы закрыть окно. Дождь попадал в комнату, ковер был совершенно сырым. Я опять прошел по квартире и выключил везде свет. Письмо для Иоланты я положил на кровать. Затем я закрыл входную дверь и пошел к машине.
Я поставил ее около решетки канала. Через эту решетку я выбросил разорванные на кусочки свой американский паспорт и другие удостоверения личности, включая водительские права. Потом я поехал на вокзал. Машину я закрыл и оставил на стоянке. Чемодан я нес в руке. Я еще раз пересчитал свои наличные. Я знал, что нельзя брать много наличных денег, когда пресекаешь границу, и поэтому оставил только сто марок. Все остальные я выбросил в развалины неподалеку. Это было около 1800 марок.
Я надеялся, что на свежем воздухе головная боль пройдет, но она стала еще сильнее. Было двадцать минут двенадцатого. Я пошел в привокзальный ресторан, опять заказал кофе и выпил две таблетки аспирина. Я съел два бутерброда, хотя аппетита не чувствовал. В двадцать три часа сорок пять минут я вышел на перрон. Головная боль не отпускала.
Перрон был длинный и блестел от дождя. Здесь было довольно много людей. Поезд на Вену, похоже, было полон. Я спросил, где спальный вагон.
— Первый вагон за локомотивом, — сказал проводник.
Я шел вдоль вагона и чувствовал, как капли дождя стекают со шляпы мне за воротник. Чем дальше я шел, тем явственнее становилось чувство, что когда-то я уже проходил этот путь.
У входа в спальный вагон стоял проводник. Я протянул ему билет.
— «Господин Вальтер Франк», — прочитал он и сделал вежливый жест. — Позвольте, я понесу ваш чемодан. — Он вскарабкался в вагон. Мой череп раскалывался от боли. — Место четырнадцатое, — сказал проводник, провожая меня к купе. — Госпожа уже ждет вас.
Я закрыл глаза:
— Кто ждет?
— Ваша жена, — сказал проводник, не останавливаясь. — Она уже легла. — Он дошел до купе и постучал в закрытую дверь.
— Войдите! — раздался голос.
Проводник вошел, и я услышал, как он извиняется. Когда он заносил чемодан, дверь за ним закрылась. Затем она опять открылась, и проводник вышел ко мне.
— Пожалуйста, — пригласил он. — Ваш билет до завтра останется у меня.
— Хорошо, — сказал я.
— У вас есть какие-нибудь пожелания?
— Нет, — сказал я.
— Тогда спокойной ночи.
— Спасибо, — сказал я. Он ушел.
Я вошел в купе и закрыл за собой дверь. Обе постели были уже заправлены. На верхней полке лежала Иоланта.
— Добрый вечер, — сказала она. Она курила и не смотрела на меня.
— Добрый вечер, Иоланта.
— Теперь меня зовут не Иоланта, — ответила она и выпустила облачко дыма.
— Не Иоланта? А как же тогда? — вежливо поинтересовался я. У меня было ощущение, что я в любой момент могу упасть в обморок от боли.
— Меня зовут Валери.
— Красивое имя, — с улыбкой сказал я, держась за край ее постели.
— А фамилия — Франк, — продолжила она. — Валери Франк. Я твоя жена.
Снаружи носильщики перекрикивались друг с другом, раздался свисток поезда. Я склонился над раковиной напротив зеркала.
— Мордштайн тебе все рассказал?
Она кивнула.
— Ты его знаешь?
— Да.
— Ты ходила к нему?
— Нет. Он позвонил мне и сказал, что ты собираешься уехать.
— А твои бумаги — тоже от него?
Она опять кивнула.
— Где ты взяла деньги, чтобы ему заплатить?
— Он дал мне в кредит, — сказала она.
Снаружи хриплый голос из громкоговорителя сообщил, что скорый поезд на Вену отправится через несколько минут с третьей платформы. Просьба закрыть двери и отойти от поезда.
— Где ты была в последние дни? — тихо спросил я.
— В смысле?
— Я пытался найти тебя.
— Сожалею.
— Почему ты это сделала? — спросил я. Я почувствовал, как тронулся поезд. — Зачем ты пришла сюда? Зачем ты сделала фальшивые документы?
— Потому что я хотела уехать, — сказала она. — Далеко. Как можно дальше. Ты ведь тоже этого хочешь, не так ли?
— Да, — сказал я, — я тоже хотел этого.
— Теперь не хочешь?
— Я хотел уехать один.
Она внимательно посмотрела на меня:
— Без меня?
— Да.
— Так не пойдет, Джимми, — сказала она. — Ты должен меня взять. Ты увидишь, что нам будет хорошо. Ты увидишь, что будет прекрасно. Разве раньше не было прекрасно?
— Было.
— И опять так будет.
— Но я не хочу.
— Тогда тебе надо выйти, позвать полицию и сказать, что я путешествую с фальшивыми бумагами, потому что хочу быть с тобой…
— …потому, что господин Мордштайн рассказал тебе, что у меня много денег, — сказал я.
— Это ты тоже можешь сказать полиции, — сказала она спокойно.
Опять загудел свисток локомотива.
Я смотрел на столик у окна. Там лежала белая роза на длинном стебле.
— От кого роза?
— От господина Мордштайна. Он подарил мне ее на прощание. А что?
— Просто так, — сказал я.
Она сунула руку под подушку:
— Да, вот твое настоящее удостоверение личности. Мордштайн передал мне его для тебя. А то надо выбросить. В нем написано, что ты не женат.
Она подала мне желтый документ.
— Спасибо, — сказал я. Затем достал из кармана прежнее удостоверение и выбросил его в окно.
Иоланта смотрела на меня:
— Джимми…
— Да?
— Деньги, которые у тебя неожиданно появились, украдены, да?
— Да, — сказал я. — Я обманул банк. В понедельник они начнут меня искать.
Она кивнула:
— Я так и думала.
Я сел на нижнюю постель и снял обувь.
— Джимми…
— Да?
— Ты немного сумасшедший, Джимми, правда?
— Я думаю, да.
Я встал, снял рубашку и достал из чемодана пижаму.
— Джимми…
— Да?
— Я думаю, я тоже сумасшедшая. Ты меня ударишь, если я что-то скажу?
— Нет, — пробормотал я. — Не ударю. Что случилось?
— Я люблю тебя, — хрипло сказала она.
Я надел пижаму и выключил свет.
Я лег на нижнюю полку. В купе было темно, только через щелку в оконной шторке пробивался непостоянный свет. Я лежал тихо, голова болела еще сильнее.
— Джимми, — сказал ее голос.
— Да?
— Когда мы будем на границе?
— Не знаю, — ответил я.
Колеса вагона ритмично стучали.
Мы ехали очень быстро.
Часть II
1
Сегодня у нас 14 февраля.
Я лежу в постели, и доктор Фройнд запретил мне писать. Он бы очень рассердился, если бы узнал, что я тем не менее пишу. Я должен это делать, потому что я хочу довести все до конца. Теперь я знаю, что у меня не так много времени. Еще один-два таких приступа, какой я пережил неделю назад, — и все, морфий мне тоже уже не помогает. После такого умереть будет за благо. Приступ, который свалил меня в постель, был не первым, но самым ужасным. Он наступил совсем неожиданно. Я как раз дописывал последние строки моего отчета о встрече с Иолантой в спальном вагоне поезда на Вену, когда начались эти головные боли.
В последнее время головные боли полностью поменяли свой характер. Когда они наступают, я нахожусь в почти бессознательном оглушенном состоянии в течение нескольких дней. Морфий снижает интенсивность болей, но усиливает глубину затуманивания рассудка. В подобном полусне, со свинцовыми членами и стуком в висках, я находился уже целую неделю.
Сегодня мне впервые стало лучше.