Чтобы хоть разочек
На него взглянуть.
Внук по крови русский,
Сын чужой страны…
По причине грустной,
По вине войны.
…Мы сошли по трапу,
В чью-то благодать.
Все боялась бабка
Внука не узнать.
И стоял поодаль
Юный господин.
Из России родом,
С чуждых палестин.
И узнав старушку,
Бросился к ней внук.
Выпало лукошко.
У нее из рук.
Все мы были рядом.
Он кричал: «Баба́!»
И светлела взглядом
Шумная толпа.
«Возле красного светофора…»
Возле красного светофора,
Где скопилось много машин,
Девочка нам подносит проворно
Подснежники… А мы спешим.
Но взгляд ее так просящ и печален,
Что я невольно затормозил.
А мне уже сзади вовсю сигналят
Тысячи лошадиных сил.
И посредине гудков и брани
Я забрал у девочки все цветы…
И взгляд ее вновь меня больно ранил
Приметами нищеты.
Она пробежала с машиной рядом,
Покуда я не нажал на газ…
И светились подснежники
Синим взглядом
Ее грустных глаз.
«От невзгод и от бед…»
От невзгод и от бед
Ухожу вновь в себя,
Как уходит медведь
На всю зиму в берлогу…
Ну, а жизнь над душой
Все стоит, торопя…
Чтоб вернулся я к ней —
В суету и тревогу.
А зачем это мне?
Мир покоем красив.
Он меня одарил
Добротой и любовью.
Журавли ладят в небе
Свой черный курсив.
И приходят стихи
К моему изголовью.
Тишина на земле…
Красота и восторг.
Я смотрю благодарно
На синее небо…
Вдруг ворвался в меня
Очень Ближний Восток.
И взглянул мне в глаза
Обреченно и слепо.
И душа моя бросилась
В черный квадрат
Полыхавшего пламенем
Телеэкрана…
Словно тоже я был виноват,
Что дымится земля,
Как открытая рана.
«В лес весна нагрянула в апреле…»
В лес весна нагрянула в апреле
Шумная – от птичьей кутерьмы.
И стоят в весенних платьях ели,
Будто бы и не было зимы.
И ручьи, ожив от ветров вешних,
Песни разнесли по всем концам.
Воробьи покинули скворешни,
Чтобы сдать их на лето скворцам.
Дождь стучится робкою капелью.
Первый дождь – предвестник майских гроз.
Так тепло, что сосны загорели
И открыты шеи у берез.
Ожил лес – теплу и солнцу рад он.
Ничего, что выбравшись из тьмы,
В эту пору он еще залатан
Белыми заплатами зимы.
В деревне
Люблю, когда по крыше
Дождь стучит.
И все тогда во мне
Задумчиво молчит.
Я слушаю мелодию дождя.
Она однообразна
И прекрасна.
И все вокруг с душою
Сообразно.
И счастлив я,
Как малое дитя.
На сеновале душно пахнет
Сеном.
И в щели бьет зеленый
Свет травы.
Стихает дождь…
И скоро в небе сером
Расплещутся озера синевы.
Уймется дождь…
Я выйду из сарая,
И все вокруг —
Как будто в первый раз.
Я радугу сравню с вратами рая,
Куда при жизни
Я попал сейчас.
«Помню тот парижский стылый вечер…»
Помню тот парижский стылый вечер,
Изменивший все в моей судьбе.
Ласково я взял тебя за плечи
И святое слово прошептал тебе.
Помню, как над Триумфальной аркой
Полыхнули синью небеса.
И дороже не было подарка,
Чем твои счастливые глаза.
«Море под вечер разгневалось шумно…»
Море под вечер разгневалось шумно.
И разрыдалось нежданно навзрыд…
Камни смотрели на волны угрюмо.
Слезы омыли горячий гранит.
Впрочем, стихия внезапно уснула.
И успокоилась голубизна…
И от недавнего мощного гула
Стала слышнее вокруг тишина.
Заметки с выставки
Здесь унижают русскую культуру
Цинизмом и бездарностью невежд.
Над лбом Толстого примостились куры
Сорить помет поверх его одежд.
Здесь не нужны ни Левитан, ни Репин,
Ни Суриков с Боярыней своей.
Своих кумиров здесь настырно лепят,
И похвала струится, как елей.
Суди их Бог и наша с вами совесть,
Своей они уже не обретут.
Но время, о грядущем беспокоясь,
Всех призовет на справедливый суд…
И мы возьмем искусство на поруки.
Жизнь без него печальна и пуста.
И от цинизма, пошлости и скуки
В который раз спасет нас красота.
«Вдали туман…»
Вдали туман…
И в нем – Иерусалим.
И облака цепляются за горы.
Вот так, наверно, выглядел Олимп.
Но мне дороже всех Олимпов
Этот город,
Где так давно душа моя живет,
Когда я сам в Москве или в поездках…
Бежит дорога в тот счастливый год,
Когда взошел я на Святое место.
Прошу у Неба подсказать слова,
Чтоб их опять с моей любовью сверить.
За окнами раскрашена листва,
Как будто бы писал ее Малевич.
Спускаюсь вниз я – в суету и шум.
Где веером обмахиваясь,
Пальмы
Молчат в плену своих зеленых дум.
И я молчу в тиши исповедальной.
«У нас в России любят спорить…»
В споре рождается истина.
У нас в России любят спорить,
Надеясь что-то изменить.
Как будто редкий извлекают корень
Из уравненья – «Быть или не быть…»
Меня вконец те споры утомили:
То против власти,
То за ту же власть…
Рождает спор порой гипертонию,
А Истина пока не родилась.
Но люди спорят…
Я боюсь, что сглазят
Все доброе, что мы в себе храним.
И как сказал когда-то мудрый классик —
Мир вопреки всему неповторим.
И потому душа моя нечасто
Спускается в словесный бурелом…
Ведь для меня бесспорно только счастье,
Что я нашел в согласии твоем.
«Жизнь моя – то долги, то потери…»
Жизнь моя – то долги, то потери…
Сколько я задолжал доброты
Тем, кто в дружбе мне искренне верил,
Наводил между нами мосты.
Задолжал я сыновнюю нежность…
Землякам на тверском берегу.
Пусть услышат мою безутешность
Все, пред кем я остался в долгу.
Я остался в долгу перед мамой,
Ожидавшей меня из разлук…
Наши встречи – как телеграммы,
Суета очертила свой круг.
Жизнь моя – то долги, то потери.
Близкий друг оборвал торжество.
И оплакал неистовый Терек
Гениальные строки его.
И душа моя прошлому вторит.
А иного познать не дано.
Все вобрал я – и радость, и горе.
Столько горя, а сердце одно.
Жизнь моя – то долги, то потери.
Грустно мне, что за эти года
Не сумел подарить тебе терем
Там, где весело бьется вода.
Где влюбился я в Волгу навеки
И откуда мой начался род.
Где стихи, словно добрые вехи,
Помечали дорогу в восход.
Возвращаю долги понемногу.
От грядущих потерь не таюсь.
И беру с собой снова в дорогу
И надежду, и радость, и грусть.
Эмигрант
Вернулся как-то в отчие края
Мой старый друг,
Слинявший за границу.
Судьба его,
Карьера и семья
Здесь начались…
Чтобы вдали продлиться.
В России получил он
Свой диплом.
И опытом запасся поневоле.
Но стал не мил
Провинциальный дом.
Как видно, захотелось
Лучшей доли.
И ничего зазорного в том нет.
Когда бы не презрение
К былому…
Как будто, кроме пережитых бед,
Уже и вспомнить нечего…
Но к слову,
Хочу сказать,
Что отчая земля
Его за вероломство не простила.
За то, что вдалеке ее хуля,
Он позабыл,
Чья в нем таилась сила.