Смешно даже думать, будто Создатель в самом деле позволяет существовать Сатане и чертям в аду. Как только вы признаете существование дьявола, так сразу идет отрицание того, что Бог всемогущ.
Нет в мире силы, способной противостоять Господу, а устраивать пекло для грешных душ… Это даже более глупо, нежели нам следить за амебами и наказывать их за плохое поведение.
Мне хочется верить, что моя душа бессмертна, но так ли это? И куда она отправится после того, как покинет мое тело с последним вдохом? А уж вызывать духов…
Спиритизм – это некое салонное колдовство.
Обо всем этом я думал, преследуя Человека-в-плаще.
Мой дух укрепился, решимость во мне росла. Я и вовсе воспрял, когда понял, что Человек-в-плаще подчиняется моему внушению.
Я не хотел, чтобы он оборачивался, интересуясь, кто это там идет за ним, и никаких оглядываний не было.
Шли мы не слишком долго и наконец добрались до цели – старого пятиэтажного дома. Человек-в-плаще вошел в подъезд и поднялся на четвертый этаж. Я неотступно следовал за ним.
Торопливо открыв дверь, обитую черным дерматином, он шагнул в прихожую, я прошмыгнул за ним.
Больше всего тогда я испытывал не страх, а неловкость, боясь, что навстречу выйдет жена моего персонифицированного кошмара или дитя, но в квартире стояла тишина.
А потом до меня донесся стон.
Человек-в-плаще снял свое одеяние и повесил на крючок. Не разуваясь, нервно потирая ладони, он прошествовал в узкую и длинную комнату, торцом выходившую к большому окну.
Комната была скудно обставлена: шкаф, столик, диван, картина на стене, до того пыльная, что было невозможно разобрать, что же на ней изображено.
А на диване лежал человек со связанными руками и ногами. Рот его был плотно замотан шарфом.
– Что, Владек? – неожиданно тонким голосом спросил Человек-в-плаще, спросил по-польски. – Больно? Томно? Ничего, это скоро пройдет. Все проходит, и боль, и томление. И сама жизнь. В мире нет ничего вечного.
Он небрежно размотал шарф, и лежащий на диване закашлялся, после чего прошептал:
– Зачем ты мучаешь меня, Вацлав? Что я тебе сделал плохого? Ты видел от меня только добро – это же я помог тебе бежать в Россию, я устроил твою свадьбу здесь, в чем раскаиваюсь, конечно. Зачем ты убил Дашу? Только не говори, что это она сама зачахла!
– Ну, нет, конечно, – пожал плечами Вацлав, приседая на скрипучий стул. – Я ее убедил, что она смертельно больна.
– Чем она тебе помешала?
Человек-в-плаще снова пожал плечами.
– Ничем. Просто так мне лучше, когда никого и пусто.
– Тогда зачем тебе я? Освободи меня, и тут станет пусто!
Вацлав укоризненно покачал головой.
– Ты не понимаешь, Владек. Вот здесь, – он приложил ладони к залысому лбу, – живет мой бес. Он насылает на людей страх, тревогу, тоску, отчаяние. Понимаешь? Иным мой бесенок до того может испортить жизнь, что они не выдерживают и стреляются. Ну, или вешаются. Помнишь Семена, что жил на одной лестничной площадке с вами? Еще в Минске?
– Так это ты его?
– Не я! Мой бес! Я всего лишь избранник Сатаны, и мне любопытно наблюдать, как вы маетесь, как корчитесь… Я ведь никого и пальцем не тронул! Вы сами рвете на себе волосы и разбиваете головы об стену, лишь бы не чувствовать, как я копошусь в ваших мыслях, а вы так смешно воете!
– С-садюга!
Вацлав покачал головой.
– Владек, – сказал он укоризненно, – разве я кому-нибудь причиняю боль? Нет же.
– Моральные пытки доставляют боль не меньшую.
– Ах, брось! Если хочешь знать, вы меня дико раздражаете. Я нагоняю на вас страх? Отлично! Так отчего же вы трусите? Отчего не одолеваете свою боязнь? Отчаяние вам жизни не дает? А вы переборите его!
– Вацлав, ты подонок. Ты же выбираешь не человека с сильной волей для своих извращенных игр, ты ищешь кого послабее, кто заведомо не способен воспротивиться твоему «бесу»!
– Может, и так, – пожал плечами Человек-в-плаще.
Все это время я стоял у стены, словно оцепенев. Ни Владек, ни Вацлав не видели меня, а я жадно вслушивался, и передо мной открывалась душа Человека-в-плаще – мерзкая клоака.
Я оказывался прав в своих наивных надеждах – да, узнавая суть Вацлава, мне становилось легче, незримый груз давних страхов спадал с меня, рассеивался морок.
Почему раньше я не мог воспротивиться Человеку-в-плаще? Может, потому, что не считал его человеком? Разве ребенок, боящийся «Того-кто-сидит-в-шкафу», отождествляет свой страх с живым человеком? Нет, его пугает некая непонятная сущность, затаившаяся во мраке и готовая причинить зло. Так и я.
Огромным облегчением являлось уже то, что у Человека-в-плаще оказалось обычное имя.
Однажды на концерте я встретил подобного типа, имевшего способности внушения. Он тоже любил наводить на людей страх или преклонение – это было его любимым занятием, выдавая душонку себялюбца с большими претензиями. Но чтобы вот так, как этот Вацлав, доводить людей до последней черты…
Это был обычный маньяк, только что оружием его служил не нож, а переразвитый мозг.
Помню, я усмехнулся при этой мысли – Вацлав был как бы моей противоположностью. Я оставался на позициях добра, он олицетворял зло.
Конечно, я далеко не ангел, но вот Вацлав был истинным бесом.
Как он сказал? Избранник Сатаны? Что ж, верно.
Только нужно понимать, что есть дьявол. Это никакой не Люцифер, в легенде о падшем ангеле больше поэзии, чем сути.
А суть в том, что зло рассеяно по душам человеческим. В каждом из нас сидит бес, как в этом Вацлаве. Просто у кого-то демон здоровенный, занимает всю телесную оболочку, а в ком-то прячется хилый бесенок, полудохлый от редкого применения.
И ничего с этим не поделаешь, и не надо. Добро пассивно, активно лишь зло. Плохо?
А тут надо думать чуть-чуть иначе, правильно думать.
Добром никогда не достичь справедливости, потому что за нее нужно бороться. Борьба же является насилием, то есть злом.
Очень просто сказать: «Мы – хорошие, а они – плохие», но будет ли это правдой? Ведь «они» могут сказать то же самое, и будут правы, ибо в мире все относительно.
Те, кого мы зовем плохими, имеют точно такое же право жить, что и мы, назвавшиеся хорошими. Чем они хуже нас?
Тем, что нарушают наши законы, попирают наши обычаи и табу? А почему они должны соблюдать правила, по которым играем мы?
Когда детолюб насилует маленькую девочку и душит ее – это зло. Когда насильника казнят или убивают – это добро? А ведь даже у подонков и мерзавцев есть матери, которые будут лить слезы по своим непутевым чадам…
Я продолжал жаться к стене, хотя никто из присутствующих в комнате не замечал меня, и думал обо всех этих вещах. Может показаться странным, что в такие моменты судьбы я занимался философическими размышлениями, но так было.
Да и кто сказал, что любомудрие следует оттачивать в тишине и покое, под шелест хладных струй? Покой рассредотачивает, мысли текут лениво и ни о чем.
– Ну, что? – улыбнулся Вацлав с нетерпением живодера. – Побалуемся?
– Нет! – вскрикнул Владек. – Не надо!
– Ну, как же не надо, – зажурчал Человек-в-плаще. – Надо…
Я уловил его посыл. Он был силен. Вацлав насылал не мысли, не приказы, как в обычном гипнозе, а эмоции.
Мучительное отчаяние терзало вашу душу, беспредметное горе или жалость, липкий страх или пароксизм совести. Напряжение чувств было так велико, что человек сходил с ума от страдания.
Владек закричал, и тогда я вышел на середину комнаты, снимая внушение. Человек-в-плаще резко дернулся, замечая меня, и я ощутил его страх.
Гадливо поморщившись, я сказал:
– Ну, здравствуй, Вацлав. Помнишь меня?
Помолчав, Человек-в-плаще сказал:
– Ты не из Гуры, случайно?
– Оттуда.
– А здесь как оказался? Я вроде запер дверь.
Вацлав успокаивался и уже пробовал меня на прочность, вот только его внушение я с легкостью гасил.
– Неважно, Вацлав. Зло, которое ты причинил мне, невелико. Но, как я понял, ты замучил не одного человека.
Человек-в-плаще ухмыльнулся, открывая два больших резца, отчего стал похож на большую упитанную крысу.
– Правильно понял. Ты не ответил на мой вопрос. Кто ты такой и что делаешь в моей квартире?
– Кто я такой? Отвечу сразу на два вопроса. Я – твой судия.
Заняв освободившийся стул, я уселся, чувствуя в себе столько уверенности и силы, сколько я не ощущал никогда ранее.
Наверное, освобождение от застарелого страха придало мне бодрости во всех смыслах.
– Так сколько на твоей нечистой совести загубленных душ, Вацлав?
Человек-в-плаще набычился, напряг плечи, поднатужился, и я почти физически ощутил наплыв ментальной мощи – словно плотное черное облако окутало меня. Я устоял. И дал отпор.
Вацлав глухо охнул, пошатнулся и сел на пол, не устояв на ногах. Бледный Владек со страхом и надеждой следил за неслышным сражением.
Рыча, Человек-в-плаще встал на колени и снова затеял «психическую атаку». Я отбил ее.
В следующие секунды я обращался с Вацлавом так, как не обращался даже с немецкими солдатами: подавлял и подчинял Человека-в-плаще.
Мне это удалось, хоть и не сразу. Скуля, Вацлав стоял на четвереньках и покачивался.
– Отвечай, – холодно сказал я.
– Я не губил, – промямлил Человек-в-плаще, – они сами себя… Их было… пятьдесят один…
– Мужчины и женщины?
– Д-да… Каждой твари по паре…
– Начал ты в Польше?
– Д-да…
– Тебе это доставляло удовольствие?
– О да…
– Подробности.
– Самым первым стал Марек… Ему было десять лет…
– Ублюдок, – процедил Владек.
Вацлав равнодушно посмотрел на него и продолжил:
– Он дразнился, и я велел ему испытать раскаяние. Он выл и катался по земле, расцарапал себе щеки, стал биться головой о каменный колодец, да так и помер. А я весь день ходил… Радость и удовольствие переполняли меня! Потом была Катарина… Она отказала мне! Сперва я хотел заставить ее отдаться, но передумал. Минут пять девка чувствовала отчаяние. Она металась по огороду и выла, а потом ринулась в амбар. И повесилась.