Сильвана слегка опешила.
– Ну да. Почему нет?
– А давайте сразу пойдем в Сикстинскую капеллу. Я после ремонта ее еще не видел. Ремонт ведь закончен?
– Да, в 1994 году.
– Ну вот и пойдемте. Как раз и про ремонт мне расскажете.
– Но я хотела еще вам выставку показать. Это интересно.
– А это по дороге.
– Тут все по дороге. Все дороги ведут… – Она хитро улыбнулась. – К Сикстинской капелле. Мы просто пройдем через эти залы. Возможно, вы и согласитесь со мной, что это любопытно.
Марко самому было неудобно, что он вдруг как петух расхваливал себя, но он не привык, что девушка вообще не обращает на него никакого внимания. И он добился своего. С этого момента Сильвана смотрела на него, правда, он не понял точно, или с небольшим испугом, или с нескрываемым интересом. Так обычно смотрят на человека, когда узнают про него, что он гений, но с приступами шизофрении.
Сикстинская капелла все расставляет по своим местам. Место, которое само выбирает людей. Это небольшое пространство или влюбляет в себя, или оставляет равнодушным. Марко всегда испытывал в капелле невероятный трепет. Начиная с призывов охраны:
– Селенцио. Тихо. Пожалуйста, тише.
И он погружался в мир гения Микеланджело. В глубину красот и тем, в тайны замыслов. И, конечно, в эти минуты были у него мысли о том, что, наверное, жаль. Жаль хора при капелле. Как бы сложилась его жизнь? И как бы захотелось ему здесь спеть. Хотя бы раз в жизни.
– Вам никогда не хотелось петь в хоре при Сикстинской капелле?
Вопрос застиг его врасплох.
– Как странно… Вы умеете читать мысли?
Сильвана посмотрела на мужчину с недоумением.
– Просто как раз подумал об этом. Хотелось моей бабушке. Втайне от родителей она меня водила сюда на прослушивание. Но меня не взяли. Сказали, что я способный, но конкурс был огромный. Да. Родители бабушку не поддерживали, они боялись такого узкого коридора для будущего.
– По-моему, это не просто коридор, а распахнутые двери. Разве можно так говорить?
– Ну, у истории, как говорится, нет сослагательного наклонения. Те двери для меня захлопнулись после одного короткого прослушивания. И поваром я стал по призванию. Мне очень нравится моя работа, хотя пою я тоже с удовольствием, и говорят, что у меня неплохой голос.
– Баритон?
– Тенор. Баритон – это голос придуманный. А тенор – это природа.
Какое-то время они молчали, потом Сильвана вполголоса рассказывала ему о настенных фресках. В какой-то момент Марко удалось отвлечься от мыслей про сводничество друзей. Это действительно какое-то бесконечное чудо – быть здесь и слушать еще раз историю, которую вроде как он и знает, но чувство восторга посещает здесь его всегда. Низкий тембр голоса Сильваны этот восторг только усиливал. Иногда он ловил себя на мысли, что, может быть, слушает не очень внимательно, больше ему нравился голос девушки, чем то, что она рассказывает. Низкий, хрипловатый. Почему у итальянок низкие голоса? Да, довольно частое явление. Как-то так складывается.
– Ну вы, конечно, знаете, та маска, как будто содранная человеческая кожа – это его автопортрет.
– Какая боль в лице…
– Это его состояние. Роспись ему далась нелегко. Он прожил длинную жизнь, восемьдесят восемь лет. Невероятно плодовитый художник и скульптор, и все же самая его известная работа, конечно же, фрески Сикстинской капеллы. Более десяти лет жизни. Расписывал капеллу практически в одиночку. То есть сначала подмастерья у него были, но потом он всех выгнал. У него была своя концепция. И он всеми был недоволен.
– Расписать одному такой объем?!
– Только потолок тысяча сто пятнадцать квадратных метров. Он придумал специальные леса. И все равно работал, задрав голову. Естественно, после этой работы повредил спину, упало зрение. Эта роспись появилась благодаря папе Юлию Второму. Именно он уговорил Микеланджело. Папа почувствовал, что великому скульптору это подвластно. Сам Микеланджело был не уверен, а папа не сомневался. И получился шедевр. Конечно, это шедевр. Четыре года ушло на роспись свода потолка капеллы. И через двадцать четыре года начнется работа над Страшным судом. Папа Павел Третий предложил Микеланджело расписать алтарную стену в двести квадратных метров. Микеланджело уже за шестьдесят, и работает он пять лет. О! Как ему было непросто. Никто его не понимал. Что это за Иисус? Где борода? Что это за тело культуриста? Но главное! Все обнажены. Абсурд. Скандал! Ты, наверное, сегодня впервые видишь этот вариант.
– Да! Все фигуры были прикрыты.
– Это сделал ученик Микеланджело. Сам мастер не захотел идти на поводу церкви и дорисовывать одежды на святых. И вот последняя реставрация практически вернула фигурам первоначальный замысел великого художника.
Марко был под грандиозным впечатлением и очень был благодарен своим друзьям. Как это здорово – погрузиться в мир искусства. И Сильвана ему нравилась. Она не раздражала, как многие экскурсоводы, а только направляла его мысли, давала вектор и маленькие маршрутные точки, а дальше уже работала собственная фантазия, воспоминания из детства. Это был чудесный поход.
= 37 =
Семья Томмазо уже ждала их дома в полном составе. Синьор Карбоне был несказанно рад видеть Марко.
– Ну что, приятель, сегодня кормлю тебя я! Меню, естественно, римское. Составлял специально к сегодняшнему дню и продукты закупать ездил лично. Помнишь?
– Потрясающе, маэстро Анджело, как не помнить? Неужели на площади? У Антонио?
– Нет, уже нет. Но бычьи хвосты там лучшие в городе, как и прежде.
– А как же «паста помодоро»?
– Само собой! Я не забыл о том, что для тебя это в первую очередь.
Ночевал Марко в тот день у Сильваны. Она предложила сама. Причем, как он понимал, это совершенно ни о чем не говорило и ничего не значило.
Мужчина не мог сказать, что влюбился, но она его зацепила. И уже через неделю он пригласил ее в оперу. Давали «Трубадура» Верди. Одна из его любимых опер. Тенору там было где разгуляться. И ему приятно было видеть восхищение Сильваны.
На обратном пути он не сдержался и спел ей то, что к душе – «Celestia Aidа», и опять из Верди. Они тогда решили пройтись пешком. Рим ночью особенно прекрасен. Спадает изнуряющая жара, нет толп туристов, не слышен визг тормозов. Марко сначала напевал вполголоса, но под конец остановился и последние ноты уже пропел в полную силу.
– Браво! – Сильвана говорила это искренне. – А Трубадур? Ты и из Трубадура поешь?
– Ну, если ты не устала. «Аh si ben mio».
Марко льстило, он увидел не просто заинтересованность в глазах девушки, а искреннее восхищение. Да, музыка – это важно. И важно, чтобы совпало. Чтобы совпал музыкальный вкус, пристрастия, в конце концов, темпоримт. Это почти как кухня.
Через неделю он должен был возвращаться на работу в Болонью. И так потекла неделя за неделей. Марко приезжал в Рим на выходные, Сильвана иногда вырывалась среди недели. Она была ему приятна. Что Сильвана испытывала к Марко, он не знал, но как-то его это не очень и волновало. Им было хорошо вместе. Ему нравилось ее кормить. Приехав в Болонью, днем Сильвана обычно гуляла по городу или заходила в местные музеи, а ужинала обязательно у него. Она ела медленно, с толком, ей не просто было вкусно, она понимала разницу между блюдом, которое она ела на прошлой неделе и на этой.
– Орегано? И белый перец?
– Орегано – да. А белый перец – это идея.
Ему казалось, что она вообще никогда не ест. Только дегустирует. Она так и относилась к жизни. Она все пробовала и оценивала.
– У тебя свой подход к жизни, дорогая.
– Ищу совершенство.
Он был тоже ступенькой, ступенькой к познанию мира.
Когда Марко это понял, он не очень и расстроился. Они уже два года были вместе. Он не знал, чем Сильвана занимается, когда его нет рядом, но и она никогда не спрашивала, что он делает в ее отсутствие, с кем проводит время. Если он делился впечатлениями, она с удовольствием слушала.
Когда речь заходила про вечеринку или поход в театр, Сильвана интересовалась, что ели, из какого региона было вино, или если про театр, то кто пел, и никогда – с кем ходил. Che stranno (как странно).
Со своей стороны, она с удовольствием рассказывала про свои исследования, находки. Иногда просто давала комментарии по вопросу, который вдруг возникал.
– С чего ты взял? Бетон изобрели в Риме.
– Нет, в Греции!
– Да нет же. В том-то все и дело. И в Греции, и в Древнем Египте камни долго вытачивали, чтобы они идеально подходили друг к другу. И только в Риме придумали новый метод. Мелкие камни заливали раствором и ждали, пока он застынет. Все гениальное идеально просто. И строительство пошло грандиозными темпами.
Марко привык к Сильване. Ему нравилась ее рассудительность, он ценил в ней ум, четкость. Она умела успокоить и подвести базу. Обязательно историческую.
– Я устал от системы. Сколько можно всем давать взятки? Почему просто нельзя признать ресторан лучшим?! С какой стати нужно носить эти конверты? Как им самим не противно! Неужели так было всегда?
– Слава богу, нет. А ты знаешь, как строили в Древнем Риме? Например, архитектор приходил со своим проектом. Ему говорили: замечательно, нам все нравится. Что тебе для этого нужно? Архитектор писал смету. По максимуму. Материалы, сколько нужно рабочих, и сроки. Да. Главное – сроки строительства. Такой бизнес-план, если мы назовем это современным языком. И он получал все. Не больше и не меньше. Все по данному плану. Но! Дальше он должен был уложиться в срок. И если нет, казнили и архитектора, и всю его семью.
– Кошмар.
– Никакой не кошмар. А ты думаешь, почему Колизей удалось построить за восемь лет?
– Но бывают же обстоятельства. Пожары, наводнения. Войны, в конце концов.
– Не волновало. Есть сроки. И ты сам составлял смету. Нужно было предусмотреть.
– Ты с этим согласна?
– Да. Есть цель, есть расчет. Все зависит только от тебя.