Вначале Тобиас не мог уснуть. Думал о девочке. Она так не похожа на девочек в его классе. Сейчас очень непросто быть девочкой – так говорит Эмилие, их учительница норвежского. Однажды они говорили об этом в классе, потому что девочки были очень легко одеты. Она говорила об этом целое занятие, без норвежского и учебников, о том, что девочки слишком ярко красятся, слишком оголяют животы и носят слишком короткие юбки. Эмилие говорила, что важно помнить: им всего тринадцать, и она понимает их, ведь все, кого показывают по телевизору, часто одеты в один бюстгальтер и трусы с чулками в своих клипах. После этого они установили несколько правил: что можно, а что нельзя, и стало лучше. Но тем не менее их одежда все еще сильно отличалась от одежды Ракел.
ПОМОГИ МНЕ. ПОЖАЛУЙСТА.
Она выглядела напуганной. По-настоящему. Не так, как они с братом пугались, когда играли в индейцев и стреляли в буйволов. Буйволов не было, и они не были никакими индейцами. А тут все по-настоящему. Он – Тобиас, а она – Ракел. Она испугана не на шутку, и он здесь, чтобы помочь ей. Тобиас взял веточку и стал жевать ее, пока рассматривал в бинокль все вокруг, проверяя, не упустил ли он что-нибудь на карте, которую нарисовал вчера.
Тобиас перевел бинокль на ворота и подкрутил его на максимальную резкость. Ворота были из того же материала, что и весь забор – стальная проволока, или как это называется, и на них была дверь, открывающаяся внутрь. Похоже, что посередине была цепь и, вероятно, замок. Тобиас положил бинокль на землю и открыл свою коробочку с едой. Там осталось два бутерброда, он сберег их со вчерашнего вечера, один с коричневым сыром, другой с колбасой. Он съел тот, что с сыром, и запил его водой из бутылки. Он наполнил ее в ручье по пути сюда. Ему надо составить план, это важно. Сначала ему надо сделать обзор окрестностей, это он тоже видел в каком-то фильме, там они собирались ограбить банк, или нет, казино в Лас-Вегасе. У них было много карт и планов и встреч, где они все обсуждали. У него есть карта. Осталось придумать план.
Тобиас как раз собирался съесть бутерброд с колбасой, когда вдруг внизу что-то произошло. Тобиас схватил бинокль. Внезапно открылась одна из дверей, и из дома показалась тень. Девочка в сером платье. Сердце Тобиаса подпрыгнуло. Это Ракел. Она изо всех сил бежала к тому месту у забора, где они вчера разговаривали. Она бежала, путаясь в платье, спотыкаясь, падая, снова вставала на ноги. Подняла юбку повыше, чтобы было проще бежать, но все равно получалось с трудом. Вслед за ней, из той же двери вышли четверо, нет, пятеро мужчин и побежали за ней. Сердце Тобиаса стучало все сильнее, он с трудом удерживал бинокль в руках. Ракел повернулась, посмотрела назад и опять упала. Мужчины приближались, уже почти подошли к ней, он увидел, что они машут руками и что-то кричат. Ракел приближалась к забору и вдруг сделала прыжок. Она начала карабкаться, но было не так просто. Дырки в нем маленькие, а тяжелое платье очень мешало. Мужчины приближались огромными шагами, и вдруг один из них схватил ее за ногу, и они стянули ее вниз. Она брыкалась и вопила, пока они несли ее обратно в дом. И вот все снова затихло.
Тобиас вдруг почувствовал, что его охватил холод. Не снаружи, а под кожей. Мысли стремительно проносились в его голове, дыхание участилось. Что за чертовщина? Что вообще тут творится? Он мигом встал на ноги. Нет времени придумывать план. Нет времени собирать вещи. Он побежал к палатке, взял нож и свою карту и начал пробираться по тропинке вниз к постройкам.
46
Миа уселась в «Юстисене» и хотела было взять пиво, но решила ограничиться «Фаррисом». Через несколько минут пришел запыхавшийся Холгер и упал в кресло напротив нее.
– Что там? – спросила Миа.
– Преступник связывался с «Афтенпостен» несколько дней назад. Позвонил журналисту по имени Миккель Волд. Исказил голос. Дал информацию о Каролине.
– Почему они не пришли к нам?
– Потому что они – кучка эгоистичных идиотов, занятых только продажей газет.
Мунк был явно раздражен.
– И что нам с этим делать?
– Пока не уверен, – пробормотал он. – Адвокат ясно дал понять, что они не сделали ничего противозаконного и нам не за что их брать.
– Но нам нужно взять их, черт возьми!
– Миккельсон сказал, что подумает об этом, но он считает, что достаточно было того допроса, который я только что провел.
– Это возможно?
– Политики хреновы, – прорычал Мунк. – Заняты только защитой самих себя и своей собственной карьерой.
Он заказал сэндвич с креветками и колу и снял куртку.
– И что ты получил от них?
– Устный реферат. Завтра пришлют письменный.
– Ничего полезного?
– Ничего, что могло бы что-нибудь прояснить, – сказал Мунк, помотав головой. – Что сказал Бах?
– Мишень.
– Что?
– Я думаю, ты вовлечен в это.
Мунк посмотрел на нее с любопытством.
– Ты уже говорила это, что ты имеешь в виду?
– Я думаю, это связано с тобой.
Мунку принесли еду, и он отхлебнул колы.
– Это несколько сложно объяснить, как я уже сказала, у меня просто предчувствие.
– Попробуй уж.
– Ладно. Убийца указывает на дело в Хёнефоссе и на исчезнувшего ребенка. Кто был ответственным за это дело?
– Я, – сказал Мунк.
– Правильно.
– «Гамлет», – сказала Миа. – О чем «Гамлет»?
– О настоящей любви?
– Это «Ромео и Джульетта», ты совсем что ли, Холгер? «Гамлет»!
– Это ты у нас изучала литературу, Миа.
– Три лекции за два семестра и ни одного сданного экзамена не считаются изучением, – пробормотала Миа.
– Я не особенно знаю Шекспира, – вздохнул Мунк.
– Ладно, неважно. Месть. «Гамлет» – о мести. Конечно, и о многом другом, но это главная тема.
– Ладно. Ребенок пропал. На мне ответственность. Швед повесился. Мы закрыли дело. Ребенка нет. Вероятно, мертв. Убийца рассказывает нам, что это был не швед.
– Ане ЙВ.
– Да, и отсылает к «Гамлету». Это акт мести?
– В таком духе.
– Ну и что? Окей, давай по порядку. Ребенка нет, понятно. Моя ответственность, понятно. «Гамлет», месть, понятно. Но зачем убивать десять девочек? Как это связано со мной? Тебе не кажется, что это немного не увязывается?
Миа сделала глоток «Фарриса» и задумалась.
– Прабабушка Бенджамина Баха.
– Вероника Бах, что с ней?
– Она жила в том же доме престарелых, что и твоя мать. Что ты думаешь по этому поводу?
Мунк прикрыл глаза рукой.
– Серьезно? Откуда ты знаешь?
– Я узнала об этом сегодня. Людвиг проверяет всех сотрудников, всех обитателей и все имена, связанные с домом престарелых, со списками по делу Хёнефосс. Я не думаю, что Бенджамин Бах – тот, кого мы ищем, но мы все еще должны отталкиваться от того, что сообщения были отправлены со старого номера Вероники Бах. Кем-то в доме престарелых? Или нас обманывают с самого начала? Должна сказать, пока не знаю. Я попросила Людвига поискать и там.
– И что?
– Пока ничего. И да, дом престарелых – не единственное, что связывает тебя и Веронику Бах.
– Что еще?
– Община.
– Бах тоже была членом?
– Не только. Она собиралась завещать общине все свое имущество.
– Что?
– Ты понимаешь? Понимаешь, о чем я?
– Хорошая работа, Миа, – пробормотал Мунк. – Это хорошо.
Он ушел в свои мысли. Пытался переварить то, что она сказала.
– Почему? – спросила Миа.
– Что почему?
– Вот и я не знаю, не слишком ли много тут случайностей? Какой здесь общий знаменатель, Мунк?
– Община?
– Именно.
– Но… – удивился Мунк.
– Я знаю, я и сама не понимаю тут все до конца. Много неразберихи. Думаю, смысл в том, чтобы мы заблудились. Миллион тупиков. Знаю, что звучит глупо, но сработано хорошо. Преступником. Я бы сделала точно так же.
Мунк косо посмотрел на нее.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Если бы я была на другой стороне. Повсюду символы, изменение почерка преступника, мы бегаем кругами в тумане, и нас посылают то туда, то обратно, как в теннисе, правда?
– В теннисе?
– Тот, кто подает, всегда имеет преимущество в теннисе. Пока ты прессуешь противника так сильно, что он успевает только отбивать мячи, ты главный. Если ты не ошибешься, то выиграешь.
– Значит, убийца подает?
– Да.
– Не знаю, понимаю ли я сравнение. Теннис с убийством, – вздохнул Мунк.
– Да все ты понимаешь. Просто не хочешь признавать мой результат. Хочешь, чтобы все идеи принадлежали тебе.
– Да, есть такое…
Мунк подмигнул, доел сэндвич и вытер майонез с бороды салфеткой.
– Мне надо покурить.
– Кажется, мне скоро придется начать курить, – сказала Миа. – Это и правда скучно, все время бегать за твоей никотиновой зависимостью.
– Ну извини, – сказал Мунк и пошел во дворик вперед нее.
– Я знаю, что много болтаю и ищу дорогу в темноте, – сказала Миа, когда они сели под лампу обогрева. – Но черт, что-то же мы должны делать.
– Можно немного поиграть в мяч, – подмигнул Холгер.
– Ох, заткнись уже, – усмехнулась Миа. – Ладно, больше никаких аналогий со спортом, но ты понял, что я имею в виду.
– Хаос.
– Верно.
– Хаос – это более удачное сравнение, чем теннис.
– Ну как же, как же. Ладно, назовем это хаосом.
– Между хаосом и теннисом большая разница. Теннис – это точная игра.
– А эта – нет?
Мунк закурил.
– Пока что да.
– Видишь, я все-таки была права?
– Хаос лучше.
– Боже, ты ведешь себя как ребенок.
– Как ограбить банк, не привлекая внимания?
– Взорвать здание с другой стороны улицы, я знаю, – сказала Миа.
– Извини, – Мунк потер глаза. – Долгая неделя выдалась. Я так разозлился на этого адвоката вчера. Черт меня побери, люди никогда не берут ответственность за свои поступки. И что же нам дальше со всем этим делать?
– Об этом я и хотела тебя спросить.
– Община?
– Само собой разумеется.