Хм… И где я его возьму? Надо срочно налаживать производство.
Во-вторых, в пачку с документами и письмами было вложено положительное решение столоначальника МВД о регистрации партии «Небесная Россия». К решению капитан, который занимался оформлением документов, приложил записку, что уже можно открывать банковский счет и встречаться с главой избирательной курии Санкт-Петербурга.
Тут я задумался. Во Вторую Думу мы уже не успевали пройти по спискам городской курии – они утверждены. Но «двоечка» просуществует недолго – до лета. А там на подходе и Третья Дума, в которую надо не только попасть, но и не дать ее закрыть.
Рушить слабенькое государственное устройство только из-за польского вопроса? Ну уж увольте. Пшеки не заслужили такого внимания. Тем более впереди Первая мировая война – несколько лет будет вообще не до польского вопроса. Мобилизовали мужское население – и на фронт. Там демонстрируйте свою воинственность.
Да, Третья Дума закрылась не только из-за вопроса с выборами в Польше – шло противостояние с Госсоветом. Тот в свою очередь воевал со Столыпиным. Все грызли друг друга, и никто не хотел уступить. Николай, как водится, занял позицию «а я тут при чем? Давайте там сами». Оскорбленный спикер Думы – Гучков – в знак протеста отказался от своего звания, и на его место был избран Родзянко. Тот еще интриган – критиковал «болезненный мистицизм» императрицы Александры Фёдоровны, готовил дворцовый переворот. Заговорщиков, конечно, взял бы к ногтю Столыпин, но через пять лет его застрелит в киевском театре анархист Багров. Который (сюрприз!) окажется осведомителем Охранки и попадет на место преступления по пропуску, выданному местными «бурильщиками».
Я тяжело вздохнул. В этот серпентарий с кобрами мне совсем скоро придется глубоко нырнуть. Удастся ли вынырнуть?
Прошло полчаса, а мы все еще тащились в пробке. Ржали лошади, переругивались извозчики. Сверху сыпался мокрый питерский снег.
Обстановочка в газете была так себе, вроде работают, а вроде и нет. Витал над всеми дух неопределенности – а ну как не откроют после третьего-то запрещения?
Художник вяло чиркал на листочке бумаги, кружок репортеров оживленно обсуждал в углу, куда податься, этим же заняты были и два фельетониста. Писал только один репортер – быстро так, красиво. Прям каллиграф.
– День добрый, господа хорошие, – я скинул шубу у входа и решительно прошел в зал.
– Добрый, вы, надо полагать, господин Распутин? – отозвался старший среди присутствующих, благообразный старичок с седым венчиком волос и длинным носом. Прям Буратино в старости.
Однако шустрые тут газетчики, уже в курсе. Краем уха уловил шепотки – «новый фаворит царя», «дворянство дали», неплохо, неплохо, так и до всероссийской славы дойдем. А там и до мировой рукой подать.
– Распутин, Григорий Ефимович. О чем пишете? – поинтересовался я у «каллиграфа», чтобы как-то завязать разговор.
– В «Метрополе» открылся двухзальный электротеатр «Опера-Кинемо»… – вздохнул мечтательно репортер. – Новое слово в синематографе. Вот, руку набиваю.
– Господин Распутин, – «Буратино» подошел ближе, – а чем, собственно, можем быть полезны? Только учтите, газета под запрещением, объявлений не принимаем.
– А мне объявлений и не надо. Мне вся газета нужна.
– Это как же? Статья на все полосы? – недоуменно спросил высокий репортер в клетчатом пиджаке, сразу напомнивший мне Коровьева, только пенсне не хватает.
– Поднимай выше, вся газета нужна, целиком. Пойдете ко мне работать? – повысил я голос и оглядел всех разом. – Деньгами не обижу, будет не меньше. А коли сумеем на широкую ногу поставить, так и больше.
– А вы, надо полагать, опытный в издательстве человек? – ехидненько спросил фельетонист помоложе, с карандашом за ухом. – А то ведь угробить газету дело нехитрое.
– Она у вас и так уже угробленная, – усмехнулся я. – Не боись, справлюсь. Да и вам-то что за дело, печатай, что говорят, да жалованье получай.
– Направление газеты какое предполагаете?
– Христианско-демократическое.
– Это как? – озадаченно спросил «Буратино».
– А вы, собственно, кто будете? – поинтересовался я у старичка.
– Я Перцов. Петр Петрович. Издатель и главный редактор газеты. Ныне закрытой. – «Буратино» тяжело вздохнул.
– Так откроем заново, – задорно подмигнул я. – Иду к Столыпиным днями – попрошу уважить.
Репортеры оживились, Перцов нахмурился.
– Ну а все-таки! Каково направление, ежели мы согласимся с вами работать?
– А вот какое. Что-то от октябристов, что-то от кадетов, что-то от православных. Но никакого черносотенства! Несть для нас ни эллина, ни иудея.
При последних словах пара лиц разгладились. Ну да, соплеменники Адира, неудивительно.
Полчаса еще уговаривал и отвечал на вопросы, но почти все согласились. Трое или четверо только в отказ пошли, видимо, уже присмотрели себе новые места и решили не рисковать. Объяснил, где типография будет, велел связаться с капитаном, коли будут вопросы по хозяйству. Оставил задаток. Повезло еще с тем, что у редакции было собственное издательское оборудование – пресс, наборный стол, резаки и прочее. Все это потребует дополнительных расходов на выкуп, но дело того стоило.
Заодно дал команду найти помещение и снять от имени партии «Небесная Россия», показал полицейское разрешение. Это произвело впечатление. Теперь бы еще выкроить минуту и набросать основы редакционной политики…
Всероссийская слава действительно близко, судя по тому, что на Царскосельском вокзале мое появление произвело некоторую заминку. Не фурор, конечно, но все-таки. Два господина в хороших шубах постарались сесть со мной рядом, удалось только одному, с острой хорьковой мордочкой. Да и шуба на нем тоже хорьковая, вот прикол будет, если и фамилия у него Хорьков.
Крысеныш поначалу бросал на меня взгляды исподтишка, потом, удовлетворившись увиденным, начал малозначительный разговор и ловко свел его к коммерческим операциям, я даже дремать перестал. А ничего так, вполне мог бы кое-кого из всех этих коучей-тренеров НЛП – горячих продаж за пояс заткнуть, соседи вон как ведутся. Или они подсадные? Впрочем, мне-то что до того, я тут только зритель.
– Верное дело! – вещал хорек. – Надежные люди сообщили, ожидается подряд на бязевое белье. Если стакнуться и выкупить склады по Питеру, то на рубль вложенный два с полтиной получить можно, только нужно кое-кого подмазать. А если еще кто сможет слово за нашу коммерцию замолвить, там, наверху – тогда и до трех рублей можно. Ну и благодетеля не обидеть, конечно.
И так хитро на меня поглядывает. Ага, только шнурки поглажу.
– Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, – цитатой из Библии ответил я, – нежели богатому войти в Царствие Божие.
Хорек резко расстроился. Соседи начали злорадно улыбаться.
В Царском Селе вышел на перрон, потянулся и только шагнул к выходу – жандарм. Козырнул:
– Григорий Ефимович, господин Распутин?
– Чего тебе, служивый?
– Велено вас сыскать, а сыскав – представить, прошу за мной.
– Куда это? – удивился я не самому вниманию правоохранительных органов, а неожиданной вежливости в обращении.
– Во дворец, санки дожидаются.
Оп-пачки. Я теперь ВИП, судя по трансферу. Проследовал, сел в сани с медвежьей полостью, дворцовый кучер щелкнул кнутом и с криком «Эх, залетныя!» домчал минут за пятнадцать, городовые только честь отдавали.
Жандарм сдал меня на крыльце выскочившему лакею, тот, кланяясь, провел внутрь и, едва дав раздеться, потащил за собой. Не останавливаясь, прошли парадную часть, деловую, ага… Личные покои императрицы. Как интересно…
Аликс была одна, глаза у нее были заплаканы.
– Друг мой! – стоило выйти лакеям, как царица неожиданно взяла меня за руку. – Григорий! Тебя хотят убить!
Я присел на диван рядом с Александрой Федоровной, начал ее слегка гипнотизировать взглядом.
– Что же ты молчишь??
– Все в руце Божьей – плакать, матушка, не о чем!
– Я говорила, говорила Никсе. Но он замкнулся. Его будто заворожил великий князь.
– Николай Николаевич?
– Он! Это ужасный человек. Супруг его боится. Вся гвардия стоит за князем, стоит ему отдать приказ… Впрочем, не будем о плохом.
Мы помолчали, царица слегка успокоилась под моим взглядом, достала веер.
– Я говорила с господином Лохтиным. Увы, он тоже отказался урегулировать этот конфликт. Настроен очень серьезно. Ах! Как не вовремя Никса дал тебе, Григорий, это дворянство!
– Бог не попустит быть убитым попусту, – уверенно произнес я. – А ты, матушка, могла бы мне помочь по-иному.
– Как же? – заинтересовалась царица. Веер в ее руке так и замелькал.
– Секундантов вели мне дать, хоть бы из конвоя. Надежных чтобы.
– Чем же это тебе поможет?
– Ежели свой человечек будет договариваться об условиях дуэли – все у меня сложится. Веришь мне, матушка?
Мой «гипноз» подействовал. Я вышел в соседнюю комнату, Аликс вызвала к себе командира конвоя князя Трубецкого и, как тот ни сопротивлялся, выбила из него целых двух подъесаулов, Долгова и Шапринского.
С ними у меня через час состоялся трудный разговор. Оба казака не горели желанием секундировать мужику – так прямо в лицо и заявили. На что я лишь пожал плечами:
– Сегодня мужик – завтра в князья прыг!
Эта немудреная шутка слегка развеяла атмосферу, но все равно пришлось потрудиться, чтобы убедить подъесаулов помочь мне. Туманно намекнул на то, что при дворе есть силы, которые хотят погубить царевича Алексея, пообещал отблагодарить обоих, если дуэль пройдет гладко. Вроде убедил. По крайней мере, конверт с картелем и визитками взяли, обещали завтра поехать к гвардейцам договариваться об условиях. Сорок шагов, по одному выстрелу и так далее.
– Просыпайтесь, сони!
Я постучал костяшкой пальца по двери, моя «боевая группа» заворочалась в постелях.