Где ее дом и где его рассудок?»
Это еще одно сугубо субъективное мнение. В реальности, он, как мало кто другой, понимал творческие глубины Анны Ахматовой. И это было главным. Это выше всех обид.
У Николая Гумилева есть строки: «Я вежлив с жизнью современною, но между нами есть преграда…» Эти слова, вероятно, мог бы написать на своем щите рыцарь Лев Гумилев. Он с головой уходил в свои труды – творческие, научные. И считал (не без оснований), что эти материи гораздо ближе к истинной реальности, чем газетный сегодняшний день, в котором все зыбко и переменчиво.
Его называют великим евразийцем. Гумилев не представлял России без Востока, без великих кочевых цивилизаций древности. Многое из того, что ему приходилось отстаивать «с кровью», сегодня стало азбучной истиной. И действительно – Россия евразийская держава. Сегодня такие его книги, как «Этногенез и биосфера Земли», «Древняя Руси и Великая Степь», «История народа Хунну» – это классика, с которой спорят, на которую опираются. Но главное – эти книги перечитывают.
С какой благодарностью относились и относятся к Гумилеву на Востоке! Это подтверждает простую закономерность: в Азии Россию ждут, ждут от нас ответного интереса. В отличие от Европы, которая всегда смотрела на Москву, да и на Петербург свысока. Поворот к Азии неминуем. И он не может быть только экономическим. Без взаимного культурного интереса крепкого сотрудничества не построить. Именно поэтому сегодня так актуален Гумилев. Такого дерзкого, эрудированного и яркого историк у нас не было.
К счастью, он успел увидеть успех своих книг, когда их стали издавать не мизерными тиражами, когда его мнение интересовало, без преувеличений, миллионы людей. В 1992 году, на 80-м году жизни, великого историка не стало. Кажется, что он прожил три или четыре жизни – в вечном поиске, так велико наследие Льва Николаевич Гумилева. Эта книга поможет прикоснутся к нему в том числе и тех, кому еще только предстоит подробное знакомство с творчеством исследователя.
Сергей Алдонин,
кандидат исторических наук
Чего стоит мудрость
Во всем его облике явственно проступают черты отца – известного поэта. А глубоким, хорошо поставленным голосом, неторопливостью речи, ироничностью и точностью суждений, частой несговорчивостью с собеседником он во многом напоминает мать. Такой, по крайней мере, видится Анна Андреевна Ахматова в воспоминаниях современников. Старая фотография родителей висит справа от рабочего стола научного сотрудника НИИ географии Ленинградского университета Льва Николаевича Гумилева. Впрочем, он говорит о своих знаменитых родителях неохотно, категорически прерывая любые намеки на подобную тему. Но наша беседа совсем о другом. У Льва Николаевича Гумилева за плечами долгая трудная жизнь, встречи с людьми, книгами… И еще – множество жизненных наблюдений, огромный (подчас горький!) опыт ученого и человека. Я рада, что наш разговор происходил у профессора дома. Ведь именно так возникает особая доброжелательная атмосфера, без которой немыслима доверительная, искренняя беседа.
– Лев Николаевич, сейчас много говорят об ослаблении научного потенциала гуманитарных знаний. Между тем нехватка широко образованных людей все более очевидна. Недостаток их на всех уровнях научной, государственной, партийной иерархии приводит к непоправимым ошибкам, за которые многим приходится расплачиваться. Бесспорно, высокообразованные люди необходимы любому коллективу профессионалов. Что, на ваш взгляд, включает понятие «образованный человек»?
Анна Андреевна Ахматова
– Не надо, забывать, что образованность не может быть безграничной, и в каждой культуре это понятие разное. Я встречал «китайски», «персидски», «европейски» образованных людей. Для китайца быть образованным человеком – это уметь писать иероглифами, красивым почерком сочинения Конфуция, а также знать три классических романа – «Сон в красном тереме», «Троецарствие» и «Речные заводи». У древних греков образованность заключалась в умении произносить речи публично. Самыми образованными среди них были риторы или софисты. Подобные представления бытовали в Риме. У европейцев понятие «образованность» включает сейчас главным образом знание естественных наук. Но так: было не всегда, еще сто-двести лет назад большим приоритетом пользовались история и филология. Это относится, к примеру, ко времени Александра Дюма, широко образованного человека своего времени. Определение «образованного человека» в свое время подсказала мне мама. По ее словам, оно включает в первую очередь твердое знание того, чему обучают в средней школе, иными словами – знание программы. Затем – хорошее знание своей специальности: геологии, математики или истории… И, в-третьих, представление о литературе и, мысли хотя бы своей страны сравнительно с другими странами.
– В какой степени соотносятся понятия – «образованность» и «интеллигентность»?
– На мой взгляд, образованность выше интеллигентности. Последнее – чисто русское понятие, его ввел в 60-е годы прошлого века литератор Боборыкин. Интеллигентами считались люди, болеющие за народ, при этом зачастую весьма полуобразованные. Множество, русских ученых XIX века интеллигентами себя не считали, но сколько они сделали для науки! Во второй половине прошлого века совершались великие путешествия Пржевальского, Козлова, Грумм-Гржимайло. Мы открыли целую страну – Центральную Азию, ставшую мостом между Европой и Китаем. Русские ученые вывели нашу науку в вопросе изучения внутренней Азии на первое место. При этом Пржевальский был офицер – и очень грубый. Козлов – тоже офицер. В семье Грумм-Гржимайло один – металлург, другой – морской офицер, третий – географ, занявшийся историей. Они были образованными людьми, но считать интеллигентами их в том смысле слова, которое придавалось ему в XIX веке, нельзя.
– В какой степени знание иностранных языков необходимо современному образованному человеку? Какими языками владеете вы сами?
– В настоящее время в принципе можно обходиться без знания иностранных языков, так как обилие квалифицированных переводов снимает необходимость изучения языков. Более того, в наше время попросту не хватает времени для изучения переводной литературы! В мое время переводов было мало. Так как в студенчестве, я заинтересовался историей азиатских кочевников, то первый язык, который я выучил, был французский. Французский я изучал и в университете, для практики разговаривал с мамой… Потом я выучил английский и таджикский. Когда я был в экспедиции в Таджикистане, я научился очень бодро болтать по-таджикски. Позже я освоил немецкий. Правда, встречаясь с немецкими коллегами, я говорю с ними все-таки по-французски.
– Мы много говорим о перегруженности современного языка науки. Конечно, без специальной терминологии язык науки не может существовать, но произошла, на мой взгляд, утрата способности к популяризации научных знаний. А ведь ученые прошлого были прекрасными популяризаторами. Как вы относитесь к этой проблеме?
– Расскажу историю, которой я был свидетелем. Она произошла у нас на факультете. Один геолог делал доклад для ученого совета о своих научных идеях. Доклад был перегружен таким большим количеством терминов, что… просто никто ничего не понял. Геологу предложили через две недели изложить то же самое, но чтобы было понятно ученому совету. На этом втором заседании я присутствовал. И опять никто ничего не понял, несмотря на то что доклад был заметно облегчен. Тогда, всплеснув руками, он сказал: «Я не могу без научной терминологии. Что же мне делать?». Я попросил слова: «Нет такой научной идеи, – сказал я, – которую нельзя было бы изложить обыкновенным разговорные русским языком – тем, что назывался в восемнадцатом веке «забавным русским словом». И в самом деле, наука не может обходиться без специальных терминов. Но означает ли это, что термин становится преградой к овладению знаниями? Вовсе нет! Я излагаю студентам абсолютно новую теорию – этногенеза. Естественно, я пользуюсь терминами. В частности, термин «пассионарность» проходит через весь курс, и они его запоминают. Словам «системный подход» я посвящаю вторую лекцию, несмотря на то что они более понятны. И третий термин «этносы» широко известен. Его знал еще Гомер, а в славянском языке он существовал как «языцы». И весь мой курс ограничен этими тремя терминами. Все остальное – беллетристика. Умению интересно излагать курс я придаю большое значение. Убежден: если человеку скучно, он не станет слушать. А если будет заставлять себя, то все равно ничего не запомнит. Поэтому студентам надо рассказывать так, чтобы им было интересно.
– Лев Николаевич, сейчас в нашей беседе мы подошли ко второй ее части – непосредственной теме вашего курса. Знаю, что на ваши лекции ходит, как правило, больше желающих, чем может вместить аудитория. И я хочу, пользуясь случаем, попросить вас изложить вашу теорию поподробнее.
– Почему в одних странах бывает расцвет культуры, письменности, образования, а в другие эпохи он куда-то исчезает? (Как в Исландии, где сейчас нет неграмотных, но нет и крупных ученых, а там же в XII веке были записаны саги мирового значения). Это явление обратило мое внимание, когда я был еще студентом. Я понял, что развитие каждого народа должно чем-то измеряться. Но измерять его количеством произведений искусства и литературы неверно, так как их создают не народы, а отдельные люди, исключения. Изучая историю народов, надо перейти к палеоэтнографии. Смотреть, как ведет себя весь народ. Мы здесь должны рассматривать не индивидуальности на фоне толпы, а систему из людей разного сорта. Как их делить? И так возникла моя идея, основанная на общем историческом материале. Я вдруг задумался: почему Александр Македонский пошел воевать в Среднюю Азию и в Индию, куда ходить было опасно и незачем? Он повел за собой войско, и войско пошло за ним, пока в Бенгалии они не попали в окружение и им всем грозила смерть. Тогда войско потребовало отступления, уговорило царя, и он подчинился войску. За такого царя воины готовы были отдать жизни – и отдавали! В чем тут дело? Почему он лез и почему его слушались? Но есть и другие примеры. Цезарь и Сулла могли увлечь легионы на гражданские войны. Значит, и здесь имеет место некая система…