В 1991 году разрабатывается и утверждается теперь уже крупная государственная междисциплинарная научная программа «Народы России: возрождение и развитие». Данная программа соответствовала научным интересам Л. Н. Гумилева. Теперь вопроса участвовать или не участвовать в реализации программы просто не возникало. Лев Николаевич Гумилев вместе со своим учеником и единомышленником Константином Павловичем Ивановым (погибшим вскоре после кончины Л. Н. Гумилева) возглавляет один из ответственейших разделов программы «Малочисленные народы и субэтносы России: история, этнодемография и современные этнические процессы» и принимает активное участие в ее осуществлении. Вместе с группой ученых, занимающейся данными проблемами, Л. Н. Гумилев пишет книги, статьи, аналитические записки, оценочные прогнозы.
Для меня (да и для многих участников) особенно памятным осталось выступление Льва Николаевича на Всероссийской научно-практической конференции «Возрождение и развитие России: пути выхода из кризиса», которая проходила 19–21 декабря 1991 года в Таврическом дворце Санкт-Петербурга. В работе конференции участвовали Р. Г. Абдулатипов – председатель Совета Национальностей ВС РСФСР, В. Г. Степанков – генеральный прокурор России, А. Н. Тихонов – заместитель министра Минобразования РФ, А. П. Деревянко – академик РАН (Новосибирск), Ю. Н. Афанасьев – ректор РГГУ и др. Всего в работе конференции участвовало около тысячи ученых практически со всех регионов России.
Время было сложное, тревожное, я бы сказал, предгрозовое. Все говорили много, но мало кто кого слушал. Все находились в поиске дальнейших синтезирующих построений, осмыслений, подходов к будущему устройству новой России. Тема выступления Л. Н. Гумилева, заявленная в программе, звучала так: “Этногенез русских”. Он должен был выступать на пленарных заседаниях пятым, сразу после первого перерыва. В то время Лев Николаевич чувствовал себя плохо и мог не прийти. Все его ждали и волновались. И какая была радость на лицах людей, когда Л. Н. Гумилев в сопровождении своих близких и учеников появился в Таврическом.
Говорил он много, долго, интересно. Приводил множество фактов, примеров. Казалось, что он сам творит историю, что сама этническая история России пришла в Таврический. В зале стояла абсолютная тишина. Всех охватило какое-то приятное чувство с желанием, чтобы не было конца этому удивительному, умному, спокойному рассказу. О России, об истории, о русских, об этногенезе. Впечатление от выступления было незабываемо. Зал стоял, громко аплодируя. Стоял и Лев Николаевич Гумилев – умный, красивый и благодарный. Это было его последнее выступление на столь представительном, крупном научном собрании.
Были и последние проводы Л. Н. Гумилева. И ныне уже нет в живых его друзей, единомышленников С. Б. Лаврова, В. Н. Красильникова, А. М. Панченко, Д. М. Балашова. Сейчас вспомнились почему-то (и вдруг) слова А. М. Панченко, сказанные им во вступительной статье к книге Л. Н. Гумилева «От Руси до России». «Если этносы, подобно людям, рождаются и умирают, если так было и так будет, то нечего бояться, ибо есть вещи похуже смерти» (Л. Н. Гумилев. От Руси до России. Очерки этнической истории. СПб. ЮНА, 1992. С.12).
Но Лев Николаевич жив, он среди нас. Он остался с нами в своем великом творческом наследии, в своих учениках, в памяти современников. Вышла великолепная книга о Л. Н. Гумилеве его друга, столь же замечательного, незабвенного, умнейшего человека и ученого, Сергея Борисовича Лаврова. О Л. Н. Гумилеве написано много. Конечно, как нередко бывает, к его памяти уже немало «понанесли посвящений и воспоминаний дрянь» (В. В. Маяковский). В России любят ушедших из жизни, особенно если они после смерти становятся признанными и знаменитыми.
Лев Николаевич Гумилев всегда находился в поиске, как и сама Россия. Россию нередко воспринимают как «деспотическую», «кровью омытую», «мятущуюся и неизвестно куда несущуюся», «отстающую от всех стран и народов Запада». Но Россия всегда оставалась историческим новатором в прокладывании путей в будущее. Она во многом была первооткрывателем, Колумбом исторических поисков человечества, чего на Западе часто не замечают, занижают, искажают.
Л. Н. Гумилев был русским человеком. Он чувствовал ответственность перед Россией, радовался и гордился успехами своих товарищей, уважал Человека. Непосредственность, доброта, открытость, искренность, эмоциональность, способность к состраданию и любви – таким запомнился мне Лев Николаевич.
Больше всего на свете (несмотря на аресты и тюрьмы, неприятие, замалчивание, издательские препоны) он любил Россию со всеми ее многочисленными взлетами, трагедиями, надеждами, мифами и заблуждениями. В жизни Л. Н. Гумилева, как он сам говорил, были два великих дня – День Победы 9 мая 1945 года и День полета Ю. А. Гагарина в космос 12 апреля 1961 года. Это были дни всеобщего, всенародного, всечеловеческого ликования. «Будут ли такие дни у нынешних и будущих поколений», – спрашивал он, глубоко задумавшись. Затем долго молчал, и не отвечая на заданный самому себе вопрос, быстро и неожиданно переходил на другую тему.
Таким он был и останется в памяти – наш Лев Николаевич Гумилев.
Когда я задумал написать статью об этносах и национальных интересах народов России, мне очень хотелось посвятить ее памяти Л. Н. Гумилева. Статья была написана и опубликована в журнале «Социально-гуманитарные знания» за 2002 год, № 1. В качестве посвящения были написаны такие слова: «Памяти Льва Николаевича Гумилева – блистательного, незабвенного, благородного Человека.
Лев Николаевич в жизни много страдал и много творил. Он творил человеческую пассионарию, оставаясь сам исключительно пассионарной личностью, ученым, мыслителем, замечательным человеком-гуманистом».
Кто-то (сейчас не помню) сказал: «Прекрасно слово, ибо в слове остается память человека. Уходим мы с Земли, а слово от нас останется вовек». Слово Льва Николаевича Гумилева было великим и оно будет жить вечно.
Вячеслав Пуляев
Вячеслав Тихонович Пуляев – доктор экономических наук, профессор кафедры культурной антропологии и этнической социологии СПбГУ. В разные годы работал проректором университета и директором республиканского гуманитарного института при университете.
Парадоксы Льва Гумилева
«А все-таки я счастливый человек, ведь всю жизнь писал то, что хотел, то, что думал, а они (многие коллеги его. – прим. С. Л.) – то, что им велели». Это была одна из последних фраз Л. Н. Гумилева. Он произнес ее, когда я навещал его в больнице 9 мая 1992 года, в святой для него День Победы. Счастливым человеком называл себя он, отсидевший в лагерях и тюрьмах четырнадцать лет, отсидевший за великих поэтов России – своих родителей – Анну Ахматову и Николая Гумилева. Он так и говорил: «Первый раз за папу, второй – за маму». А в «промежутке» между двумя лагерными сроками была война, был фронт, в «промежутке» он дошел до Берлина. Он не любил рассказывать о лагерных годах, а если и рассказывал, то только о людях, с которыми там пришлось встречаться. И преимущественно о хороших людях. Говорят, даже уголовники его уважали. Там, в лагерях, рождались его идеи. Даже докторская – на непотребной оберточной бумаге, а больше – в голове. При этом никогда не проклинал и не чернил ту сложную эпоху, как делают это те, кто не перенес и сотой доли его унижений. В личном листке по учету кадров ЛГУ про период 1949–1956 годов он написал: «Караганда, Междуреченск, Омск. Ждал реабилитации и дождался!»
У него не было и нормального детства. В автобиографии 1960 года он напишет: «Детство я провел на попечении бабушки в г. Бежецке».
Он боготворил отца и пытался во многом подражать ему, отсюда и миф о «дворянстве», в который сам ученый, похоже, искренне верил. В «расстрельном деле» Николая Гумилева с его слов записано «дворянин». Это было бравадой, а не реальностью. Но Лев Николаевич, заполняя в 1960 году личный листок по учету кадров в ЛГУ, в графе «социальное происхождение» повторит: «дворянин». Но и это бравада – причем небезопасная в то время, ведь подобное могли «не так понять». Говоря о своем участии в Великой Отечественной войне, не забывал помянуть: «Отец имел два Георгия, да и деды, и прадеды были военными… Я скорее всего не из семьи интеллигентов, а из семьи военных, чем весьма горжусь».
Отношения его с матерью складывались, осторожно выражаясь, сложно. В трагичные и голодные 20-е годы она не баловала своими посещениями провинциальный Бежецк. Когда Анна Андреевна умерла, он говорил, что потерял мать в четвертый раз: первый – после отчуждения в 1949 году (ему казалось, что она малоактивна в хлопотах по его освобождению и письма ему пишет в телеграфном стиле), второй раз – в 1956 году, сразу после освобождения, и третий – последняя ссора, после которой они перестали встречаться. Даже в дни рождения сына Ахматова поздравляла его лишь телеграммой, хотя жили они в одном городе.
Не нам разбираться, кто прав, кто виноват. Следствием же этой размолвки для нас всех стало «раздробление» и, видимо, потеря части творческого наследия Ахматовой. Ведь записные книжки ее (1958–1966), как выяснилось только в этом году, оказались в Турине.
Он не был отмечен званиями. Первую докторскую (по истории) защитил без проблем, со второй (по географии) было сложнее. У нас на Совете она прошла легко, а вот в ВАКе начались трудности. Оттуда пришел отзыв «черного» оппонента, отзыв отрицательный. Замечания были мелкие, пустые. Лев Николаевич злился, хотел дать бой. Мы умоляли его быть сдержанным, более того – по-дружески «проверили» и «утвердили» текст ответа. Но когда на экспертном совете в Москве был задан нелепый вопрос: «Вы кто – историк или географ?», наш «подопечный» взорвался и наговорил много злых слов. В Ленинград приехал немного сконфуженный – отнюдь не из-за отрицательного итога, а из-за того, что нарушил нашу договоренность.
Люди в ВАКе тогда не смогли понять, что живем мы уже в эпоху интеграции наук, может быть, не знали и знаменитой фразы В. И. Вернадского: «Мы все более специализируемся не по наукам, а по проблемам». А Лев Николаевич уважал Вернадского, да и сам был интегратором. Вся суть его концепции была построена на интеграции наук – истории, географии, этнографии. Никак не укладывалась она в рамки «ваковских» параграфов и номеров.