– Давай я, – внезапно сказал шепотом Чижов, напряженно вглядывавшийся до этого момента в сгорбленную фигуру Рамазана. Он отогнал рукой комаров, которые так и норовили залезть в рот, и повторил: – Давай я. Потом на базу приду.
Замир удивленно посмотрел на товарища, но ничего не сказал. Зам кивнул головой, хлопнул Замира по плечу, и они, поднявшись наверх оврага, скрылись из глаз.
– Салам, Рамазан, – тихо сказал Чижов, усаживаясь на камень, где до этого сидел Гордей. На дне оврага можно было негромко говорить, звук голоса не выходил за пределы естественной преграды и заглушался журчанием ручья.
Тот поднял глаза и уставился на Алексея. Сначала он не узнал Чижова из-за густой темно-зеленой раскраски на лице, затем в его глазах проступило понимание. Чеченец сжал зубы, но с ним поздоровались, и он нехотя ответил на приветствие.
– Ну, что будем делать?
В другой ситуации они бы обнимались и хлопали друг друга по плечам, радостно улыбались, вглядывались в лица, отмечая про себя возрастные изменения, и начинали бы свои вопросы со слова «а помнишь?». Сейчас же было не до теплых воспоминаний. Алексей напряженно думал, как поступить.
Рамазан пожал плечами. Просить о пощаде он не мог, падать в ноги Чижову и клясться в том, что он никому не скажет о них, было бы глупо.
Алексей вздохнул, затем подумал, встал и, достав ключи от наручников (а они делались стандартные для всех), разомкнул стальные браслеты на сведенных сзади руках старого знакомого. Броситься на него чеченец сразу бы не смог при всем желании, его руки затекли так, что он еще некоторое время сидел в прежней позе, морщась и разминая кисти. Только потом он осторожно свел плечи и положил руки на колени. Чижов тем временем сдвинул предохранитель на «ВСС» и навел его на живот Рамазана. Затем полез в карман и вытащил пачку сигарет. Прихватив зубами одну, он бросил пачку под ноги чеченцу. Тот медленно согнулся, поднял ее и не торопясь закурил. Между ними было около трех метров. Указательный палец Чижова спокойно лежал на спусковом крючке.
– Ты из ахмедовской банды?
– Нет. Я пришел сюда за ними, Джангуразов хотел их в отряд взять...
– Хотел?
– Ну да. Только я не хочу. Бандиты и грабители, с них толку не будет.
Алексей хмыкнул.
– Чего ты хмыкаешь? Да, бандиты. А ты думаешь, что мы все такие... Ошибаешься. Очень много людей воюет за свободную республику.
Рамазан говорил медленно, пережитый стресс давал о себе знать дрожанием рук и сердцебиением. Он никак не мог прекратить мельчайшую вибрацию кистей, быстро сжал пальцы в кулак и секунду смотрел на него, затем опустил его на колено. В другой руке колебался огонек сигареты.
– Это ты был в Самашках?
– Я.
– Я узнал тебя – и не смог выстрелить.
– Я тоже узнал тебя – и не смог взорвать школу, где вы остановились.
Алексей выпрямился. Холодная рука ужаса на мгновение сжала его душу и отпустила. В спецназ не берут людей, склонных к переживаниям вроде «что было бы, если бы...». Психологи отсеивают таких сразу. Позже, уже на базе Чижов узнал, что во дворе школы нашли два мощных фугаса. Провод от них, ведущий в лес, был перерезан. Недостаток информации не позволял узнать правду, но и тогда Алексей смутно почувствовал, что Рамазан как-то был причастен к этому. «Впрочем, убей я его тогда, он бы тоже не взорвал школу, – мрачно усмехнулся спецназовец. – Хотя кто знает, может, там были и другие...»
– Значит, квиты?
Чеченец секунду подумал, поточнее вспоминая значение этого русского слова, затем медленно кивнул головой:
– Наверное...
Сигарета догорела, Алексей бросил ее под ноги и придавил рифленой подошвой. Глаз с Рамазана он не спускал, и ствол автомата на его колене не шевельнулся.
– Я все хотел спросить тебя, да времени не было... Тогда, в Самашках еще... – Еле уловимая усмешка прозвучала в голосе русского. – За что ты воюешь? Насколько я тебя знаю, ты далеко не дурак; ты же понимаешь, что мы все равно выиграем эту войну. Не сейчас, так потом.
– Ты не понимаешь. – Рамазан посмотрел в глаза Чижова. – У меня убили товарища...
– Наверняка он воевал против нас...
– Да, воевал. – Рамазан вспомнил Тимура и опустил глаза. – Но это был мой друг, почти родственник, я с ним вырос... Но не это главное.
– Интересно...
– Интересно, говоришь?.. Когда я был маленький, меня в Грозном ударил русский взрослый мужик. Он сказал мне: «Говори на русском, волчонок, ты не у себя дома». А мы тогда с Тимуром поехали в город на выходные покататься на качелях и поесть мороженого. Я это запомнил на всю жизнь. Когда я спросил у отца, почему он это сделал, и если я не дома у себя в республике, то где тогда мой дом... Отец впервые ничего не смог мне объяснить. А мама тогда заплакала...
Чижов смигнул и опустил глаза, не теряя, однако, из виду нижнюю часть тела сидящего напротив чеченца.
– А выселение... Из десяти человек едва уцелело трое-четверо. Чеченцев привезли в замерзшую степь и выбросили из вагонов... Двадцать третье февраля, как раз на ваш праздник. В степи не было ничего, даже землянок. Ты хоть представляешь, сколько людей тогда погибло? Из ссылки не вернулись два моих деда и тетка по матери. А в чем они были виноваты перед вами? И за что нам любить и уважать русских?
Рамазан говорил медленно и задумчиво, глядя на свои руки, лежавшие на коленях. Дрожать они уже перестали. Чижов хотел было возразить, напомнить о политической ситуации, о сталинском режиме, о... Но тут же подумал, что все это сейчас не имеет значения. Ведь чеченцев выселяли русские, как ни крути, не американцы же... Он вздохнул. Рамазан продолжал:
– Да и потом у нас всю жизнь вы (русские, как понял Алексей) командовали... на должность выше бригадирской в колхозе чеченцев не ставили... А если и ставили, то в виде исключения. Ну и так далее...
Чеченец помолчал.
– А эту войну вы не выиграете. И вообще, зачем вы полезли к нам? У тебя что, дома дел нет? Что ты в Чечне забыл? Ты и твои товарищи? Вы же видите, что против народа идете! Против народа, Алексей! Почти все против вас воюют. Не считая только вот таких шакалов, которые набивают свой карман, пользуясь неразберихой и войной...
И Рамазан кивнул головой в сторону села. Алексей некоторое время молча смотрел на него, затем произнес:
– Вот видишь, ты же понимаешь, что они бандиты. А у бандитов национальности нет. Многие русские сейчас присоединились бы к ним, поживиться...
– А кто спорит... Я у Ахмедова видел двоих русских. Бородки отпустили, арабские имена взяли, гаденыши...
Чижов молчал, глядя на хмурого плотного парня, с которым когда-то служил. Тогда он был весел и искренен, с ним приятно было общаться. А сейчас напротив него сидел враг. Пускаться в долгие политические прения, рассказывать о невероятно высоком уровне криминогенности в его родной республике, о том, что сейчас российская армия восстанавливает (или пытается восстановить) конституционный порядок в Чечне... борется с незаконными бандформированиями... они не на политзанятиях, в конце концов. Рамазан и так все знает, его не переубедишь, да и прав он по-своему. Он ведет свою личную войну против России, а Алексей на работе. Ну что ж...
Чижов вздохнул и кивнул головой в ответ на свои мысли. Затем он задал единственный вопрос, ради которого и вызвался остаться в овраге.
– Слушай, Рамазан. Мы с тобой особенно друзьями не были, но всегда уважали друг друга... – Алексей не стал напоминать чеченцу тот случай, когда он практически спас того от смерти на Дальнем Востоке. Это было бы некрасиво. – И сейчас я хочу спросить у тебя одну вещь. Если я тебя отпущу, ты будешь воевать против нас?
Рамазан замер. Он осознал, что сейчас решается вопрос о его жизни. И понял, что соврать русскому не сможет, тот все поймет по глазам и по тону ответа.
Чеченец тяжело вздохнул, поднял голову и посмотрел вверх. Через густо сплетенные ветви деревьев на краю оврага пробивались редкие солнечные лучи, было уже жарко, и комары кружились в ярком свете тоненьких желтых столбиков. «Часов девять сейчас, наверное...» Затем он опустил глаза и словно прислушался к себе. Чижов не сводил с него пристального взгляда.
– Ты же знаешь, – произнес Рамазан негромко и хрипло и посмотрел ему в глаза. Никогда в жизни чеченцу так тяжело не давались слова, как сейчас.
Алексей, до этого напряженно смотревший в глаза боевика, опустил веки и задумчиво покачал головой.
– Ну что ж, – так же тихо проговорил он. – Хорошо...
Затем он заговорил другим тоном, резким и убежденным.
– Теперь послушай меня. Мы выиграем эту войну. Мы, русские!.. Только не сейчас, тут ты прав... Потом ты увидишь, как будут делиться награды. Те, кто сейчас с оружием в руках бьется против нас, ничего не получат. Ты думаешь, тебе вышку дадут в личное пользование? – Речь шла о нефтедобывающей скважине, которых в республике было великое множество. Когда советская власть в Чечне рухнула, то добычу нефти захватили в свои руки люди, близко стоявшие к президенту Ичкерии или располагавшие вооруженной силой. – И вы станете жить, как арабы? Богато и независимо? Ерунда... Ты не забывай, за что воюешь. Кавказский халифат от моря до моря... Шестнадцатый век. Со всем, что ему соответствует. Я так думаю, ничего из этого не получится. Время назад не повернешь.
Рамазан пожал плечами. Над этой стороной вопроса он еще не задумывался. Сейчас для него главное – выгнать отсюда русских.
Они помолчали. Алексей уже принял решение. Он задумчиво проговорил:
– Да... сколько с тобой видимся, а убить друг друга не можем. Вот судьба...
Слабая улыбка тронула губы чеченца. Тон Алексея изменился, стал жестким и холодным.
– Но ничего, сейчас мы это дело исправим... Поднимайся и иди к дереву, что у тебя сзади. Дергаться не советую, патрон в патроннике.
Рамазан медленно поднялся, хотел что-то сказать, но передумал. Он повернулся к Чижову спиной и сделал пару шагов к старой лиственнице с потрескавшейся корой. Алексей взял винтовку в левую руку, правой вытащил из кобуры «стечкин», перехватил его за предохранительную скобу и сильно и резко ударил чеченца массивной рукояткой пистолета сзади, чуть пониже уха. Тот моментально опрокинулся в сырую землю головой вперед. Алексей еще немного протащил его и сомкнул его руки впереди за стволом дерева, заковав их в наручники. Затем сел на прежнее место и снова закурил, ожидая, пока тот придет в себя. Через полминуты Рамазан слабо заворочался и замычал, отплевывая землю, попавшую ему в рот при падении.