– Не жалуюсь, – смущенно улыбается он. – Слушай, не хочешь подняться на второй этаж? Музыка так долбит, я сейчас оглохну.
Я хмыкаю.
– Да, конечно. Просто Листер хочет, чтобы на нас все соседи ополчились.
– Это он решил устроить вечеринку?
– Ага. Ты же знаешь, он такое любит.
Страсть Листера к шумным вечеринкам давно уже ни для кого не секрет.
Мы поднимаемся по лестнице мимо людей, которые болтают и пьют. Я замечаю в углу Роуэна и Блисс: они смеются над чем-то. Роуэн больше не кажется таким напряженным. Может, у них все еще наладится. Не знаю.
– Только вернулись из европейского тура? – спрашивает Магнит. Кажется, я слышу этот вопрос уже в десятый или одиннадцатый раз за вечер. Слово в слово. И вновь отвечаю, что в четверг у нас заключительный концерт.
Мы останавливаемся в коридоре верхнего этажа. Музыку здесь не так слышно, но в ушах все равно гудит.
– Насыщенные выдались деньки, да?
Где-то хлопает дверь, от неожиданности я подпрыгиваю.
– Ага…
– Но это же неправда? Про тебя и Роуэна, – улыбается Магнит.
– Что? Да нет, конечно… – Я подношу к губам стакан и обнаруживаю, что он пуст.
– И чего только фанаты не придумают, – смеется Магнит.
А вот мне почему-то не смешно. Были бы у Магнита такие фанаты – интересно, как бы он запел. Вслух я этого не произношу, только коротко бросаю:
– Ага.
Внизу включается новый трек, все визжат.
Магнит кладет руку мне на плечо.
– Если тебе захочется с кем-то поговорить, ты всегда можешь позвонить мне. – Он по-прежнему улыбается, но выражение лица у него странное, от былой мягкости не осталось и следа.
Магнит поглаживает меня по плечу, а я внезапно чувствую, что выпитый за вечер алкоголь наконец ударил в голову. Получается только промычать:
– М-м-м… Да.
Магнит делает шаг вперед и вдруг оказывается слишком близко.
– В нашем бизнесе без друзей никак, ты ведь знаешь, Джимми? – Его рука ползет вверх. – Тебе нужны люди, которым ты можешь доверять.
– М-м-м.
– Мне ты можешь доверять, Джимми.
– М-м-м.
Магнит накрывает ладонью мою щеку. Зачем он это делает?
– В реальной жизни ты такой сексуальный, – говорит он едва слышно, словно думает, что я ничего не разберу.
Я смеюсь, словно он удачно пошутил. Гул в ушах нарастает.
– В реальной жизни, – повторяю я.
А потом Магнит вдруг наклоняется и прижимает свои губы к моим.
О. Вот как, значит. Ладно. Не буду врать, будто я догадывался, к чему идет разговор, но и пофиг. Как же звенит в ушах. Я слабо соображаю, что делаю. Не в первый раз со мной такое случается. Я и раньше целовался на вечеринках с малознакомыми парнями. Кажется. Не знаю. Не помню. Без разницы. Вторая ладонь тоже ложится на мою щеку. Я ничего к нему не чувствую. Но, возможно, это все, на что я могу рассчитывать. Плевать.
– Эй, Джимми!
Я отрываюсь от Магнита: в конце коридора, привалившись к стене, стоит Листер. Он укоризненно качает головой.
– Пойдем-ка.
И я с готовностью иду за ним, даже не попрощавшись с Магнитом. В последнюю секунду тот снова хватает меня за руку и тихо спрашивает:
– Может, уединимся где-нибудь?
Я смотрю на него.
– Прости. Не в этот раз.
Он тянет меня чуть сильнее.
– Значит, ты с Листером?
– Нет. Какого хрена? – хмурюсь я.
– Да что с тобой не так? – злобно выпаливает он. – Бережешь себя до свадьбы?
Я молчу.
– Забавно. – Губы Магнита растягиваются в усмешке, но в глазах ни капли веселья. – А на церемонии награждения ты на меня так и вешался.
– Джимми, пойдем! – кричит Листер с другого конца коридора.
Я думаю о ноже, который лежит во внутреннем кармане пиджака. Напоминаю себе о том, кто я. Мысленно возвращаюсь домой.
– А теперь, значит, я для тебя недостаточно хорош. Вы, клоны ковчеговские, возомнили себя королями мира. Но знаете, что на самом деле нужно вашим фанатам? Чтобы вы с Роуэном наконец уже потрахались.
Я дергаюсь от последнего слова. Как грубо.
Магнит ехидно скалится. Лицо превратилось в чудовищную маску.
– Очень скоро кто-нибудь столкнет вас с пьедестала. И вы приползете к тем, кто когда-то протягивал вам руку.
Я бешено трясу головой, силясь отогнать наваждение, разворачиваюсь и молча иду прочь.
Листер легко хлопает меня по спине, а потом подозрительно косится на Магнита, что довольно-таки странно. Обычно он не строит из себя защитника обиженных и угнетенных.
Он приобнимает меня за плечи, и мы бок о бок спускаемся по лестнице.
– Что, теперь алкоголь превращает тебя в потаскушку? – между делом интересуется он.
Я знаю, что Листер шутит, но его замечание выводит меня из себя.
– Не надо, – бросаю я.
– Он даже не особо симпатичный. Мы с ним встречались сколько раз? Один?
Я пожимаю плечами.
– Какая разница.
Листер останавливается и внимательно на меня смотрит.
– Джимми, ты чего, друг? Когда ты стал таким?
– Не знаю. Не знаю.
Я вдруг понимаю, что Листер не такой уж пьяный. Сегодня я оставил его далеко позади, чего раньше никогда не случалось. Это ведь Листер у нас любит вечеринки, алкоголь, тратить деньги и заниматься сексом. Но сегодня все пошло не так. А я выпил слишком много, чтобы сообразить, как так получилось.
– Ты же не такой, Джимми, – не унимается Листер. – Ты не целуешься с кем попало.
– Это не я. Он первый начал.
– Но ты не слишком возражал.
– Ну, может быть. Может, я хочу с кем-нибудь поразвлечься. Тебе какое дело? – спрашиваю я грубее, чем намеревался.
Листер ничего не отвечает, а я тяжело вздыхаю.
– Может, я тоже иногда хочу почувствовать себя обычным подростком.
– Но мы не обычные.
Я смотрю ему в глаза.
– А тебе-то с чего меня осуждать? Разве сам не этим все время занимаешься?
– Да ладно! – Листер смеется и качает головой. – Вы с Роуэном… Боже… Вы что, до сих пор думаете?..
Он обрывает себя на полуслове и, когда мы спускаемся на нижний этаж, просто уходит, оставляя меня одного.
Остаток вечера Магнит не попадается мне на глаза. Когда алкоголь начинает выветриваться, тревожность вступает в свои права. Я забиваюсь в угол и делаю дыхательные упражнения, но они не особо помогают. Может, у меня вообще сердечный приступ. Не удивлюсь, если в самом деле так. Магнит – не первый парень, с которым я целовался, и, скорее всего, не последний. Пьяный Джимми принимает ужасные решения. Но мне все равно, знают люди, что я гей, или нет. Что они мне сделают – кроме того, что уже сделали?
Иногда я страстно хочу стать обычным подростком. Пойти на обычную вечеринку, поцеловать парня – и не остановиться на этом.
Ненавижу себя за такие мысли. Мне ведь не на что жаловаться.
– У тебя никогда не бывает ощущения, будто мы звери в клетке? – спрашиваю я Роуэна. Не помню, как он оказался рядом.
– В клетке? – Роуэн недоуменно морщит лоб.
– Да. И люди следят за каждым нашим шагом.
– Какая разница? Хочется им – пусть следят.
Я пожимаю плечами.
– Может, не плохо быть просто… никем.
Роуэн с изумлением смотрит на меня. Огни подсветки играют на стеклах его очков.
– Но мы боги, Джимми. Что может быть лучше?
АНГЕЛ РАХИМИ
Едва я выхожу из метро, телефон в кармане громко сообщает, что у меня три пропущенных из дома. Поскольку мама с папой в это время обычно спят, я тут же перезваниваю – вдруг что-то срочное?
Папа немедленно берет трубку.
– Фереште?
– Привет, пап.
– Какое облегчение! Мы так волновались.
– А что случилось?
– Ты не позвонила. Мы думали, ты будешь звонить каждый вечер.
Ой.
– Ой, – говорю я.
Папа молчит. Я осторожно спрашиваю:
– Все в порядке?
– Фереште, – медленно произносит он. – Все-таки это безобразие.
– Что? О чем ты?
– Ты так усердно трудилась, чтобы сдать экзамены. Мы знаем, что они дались тебе непросто. И прекрасно понимаем, что у тебя к учебе не лежит душа. Но мы хотели как следует отметить твои достижения.
– Пап, это неважно, – устало говорю я. – Прощание со школой…
– Допустим, неважно, – соглашается папа. – Но нас с мамой все равно огорчает, что тебя совершенно не волнуют твои успехи. Ты не ценишь эту часть себя. У тебя в голове только… группа.
– Да что вы раздуваете из мухи слона?! – Нет, мне это порядком надоело. Я чувствую, что сейчас взорвусь. – Пап, вот скажи, пожалуйста, что там праздновать? Мои средние результаты? Ростам скоро заканчивает университет, с ним будете праздновать.
На сей раз тишина в трубке затягивается. Наконец папа вздыхает.
– Этот концерт для тебя так важен, Фереште?
– Ну да! Я очень люблю «Ковчег».
– А что будет, когда ты вернешься домой? Твоя одержимость пройдет?
– Почему она должна пройти?
– Потому что это твоя жизнь, – говорит папа. – А не жизнь какой-то группы.
Я застываю посреди улицы. До дома Джульетты рукой подать, вокруг никого. Во всем мире остались только приглушенный желтый свет фонарей и дождь, пятнающий тротуар.
– Я всего лишь хочу пойти на концерт, – глухо отвечаю я. – И потом мне станет лучше.
– Разве сейчас ты плохо себя чувствуешь, девочка моя?
Не думаю, что чувствую вообще хоть что-то. Кроме «Ковчега».
ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ
– Джим-Боб! Ты чего звонишь так поздно? Что стряслось?
Мне сложно говорить, потому что я плачу. Хотя вообще-то не собирался. Просто в колонках заиграл Фрэнк Оушен, и я вдруг подумал, что дедушка умрет (ведь когда-нибудь это случится), пошел искать Роуэна, но он был в своей спальне с Блисс: они стояли у окна и смотрели на дождь, Блисс положила голову ему на плечо, а Роуэн обнял ее за талию. Я отвернулся и расплакался, потому что чувство одиночества накрыло меня с головой. Со мной иногда бывает.
– Джимми, Джим, поговори со мной, сынок. Что случилось?