– Я… я просто хотел тебе позвонить.
Дедушка тяжело вздыхает.
– Ох, Джим-Боб, ладно тебе. Что не так?
Я сажусь на кровать.
– Я… Мне стало грустно.
– И почему тебе стало грустно?
Очень сложно объяснить что-то, когда рыдаешь. Мне ужасно стыдно.
– Что-то произошло? – снова спрашивает дедушка.
Я качаю головой и всхлипываю:
– Нет, ничего.
– Тогда в чем дело, Джим-Боб?
– Мне кажется, что я всем вру… А я больше не хочу никому врать.
Дедушка снова вздыхает.
– Ох, Джимми. Но мне-то ты не врешь?
– …Нет.
– Значит, ты врешь не всем. А теперь рассказывай, в чем дело.
Я неловко вытираю глаза.
– Я не знаю, кто я. И все, что я делаю, кажется одной большой ложью. Каждый день я просыпаюсь, и мне приходится быть знаменитым Джимми Кага-Риччи. Улыбаться на камеру, общаться с людьми… Но я не понимаю, а где во всем этом я? И есть ли вообще. Кто я такой?
Дедушка хмыкает.
– Джимми… Ты еще молод. В твоем возрасте многих мучают эти вопросы. Ответы придут, надо только подождать.
– Я себя ненавижу.
– А это еще почему?
– Кем бы я ни был, я плохой человек.
– С чего бы это?
Я качаю головой.
– Не знаю. Просто я плохой. Я всем вру.
– О чем ты врешь?
Я лезу в карман и достаю дедушкин нож. На нем выгравировано имя моего прадеда – Анджело Риччи. Когда в ладонь ложится тяжесть рукоятки, я чувствую себя настоящим и вспоминаю, что был рожден не для того, чтобы биться в золотой клетке, которую сейчас напоминает моя жизнь. Так ведь?
– Куда бы я ни отправился, что бы ни сделал… Я вру. Притворяюсь. И все смотрят на меня и ждут, когда я оступлюсь.
– Но Джим-Боб… Это нормально. Ты надеваешь маску перед людьми. Все так поступают. Это не делает тебя плохим. Сынок, это способ защиты. Ты защищаешь то, что тебе дорого. Нечего тут стыдиться.
– Но я ужасно себя чувствую.
– Такая уж у тебя жизнь, мальчик мой.
Глаза снова наполняются слезами.
– Тогда я не хочу так жить.
– Не говори так, Джимми.
– Не хочу, – упрямо повторяю я.
– Джимми. – Голос дедушки твердеет. – Ты пьян?
– …Нет.
– А вот теперь ты точно врешь. Роуэн рядом?
– Нет.
Дедушка сердито пыхтит.
– Джимми…
– Дедушка, я не справляюсь.
– А что поделать, Джим-Боб? Мне уже восемьдесят четыре. Всем нам рано или поздно приходится справляться самостоятельно.
– Я не смогу. Когда тебя не станет… Я не хочу тут оставаться.
– Даже слышать об этом не хочу. Все с тобой будет хорошо! – говорит дедушка. – Ты слышишь меня, Джимми? Все с тобой будет хорошо, сынок. Давай, не плачь. Ну тихо, тихо. Я пока еще здесь. Выше нос, мальчик мой. Тихо, тихо. Дедушка здесь. С тобой все будет хорошо. Все будет хорошо.
Среда
Помилуй нас Боже: мы сожгли святую.
АНГЕЛ РАХИМИ
Ничто так не бодрит с утра, как сообщение в твиттере:
Это ты сделала, да?
Хотя я не успела прочитать, кто его написал, само сообщение кажется до того зловещим, что сердце пускается в бешеный галоп. С меня мигом слетают остатки сна. Я рывком сажусь на кровати, совсем как вчера – когда утро началось с новостей о Джоуэне. Тру глаза и снова смотрю на экран телефона. В строке «Отправитель» – Блисс Лэй.
Ага. Ладно. Какого хрена?
Я моргаю и дочитываю сообщение до конца.
Блисс Лэй @blisslai
Это ты сделала, да? Ты им рассказала.
Что я сделала? Кому и что рассказала?
Дверь комнаты тихо скрипит, и я оборачиваюсь. На пороге стоит Джульетта: она уже оделась. Когда на рассвете я выползала из кровати, чтобы помолиться, Джульетта спала в своей постели. Я не слышала, как она вернулась ночью, но обрадовалась, что она не осталась у Мака в комнате. И все же не могла заснуть еще целый час – слишком много мыслей крутилось в голове.
Джульетта молча протягивает мне телефон. Экран сияет так ярко, что я не могу разглядеть, что именно она хочет показать. Но это и не нужно.
– У Роуэна есть девушка, – упавшим голосом произносит Джульетта. Вид у нее такой, будто ей сообщили о смерти близкого родственника.
Я недоверчиво смеюсь.
– Да ладно.
– Ангел! – рявкает она с неподдельной злостью. А потом ее глаза наполняются слезами, губы начинают дрожать. – Я не шучу.
– Ничего не понимаю, – бормочу я.
И не хочу понимать. Этого просто не может быть. Я хочу вернуться во вчерашний день, когда в моей голове все было реально. Когда я могла прочитать историю и поверить в нее, а настоящая жизнь не имела значения.
Вот только она решила преподать нам урок и напомнить, кто здесь главный. Возможно, я уже в том возрасте, когда с ней придется считаться.
– Все, что было вчера… – с трудом сглатывая, говорит Джульетта. – Джоуэн. Это неправда.
Она подходит ко мне и показывает фотографии. На всех Роуэн Омонди со своей подругой. Блисс Лэй.
ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ
– Гребаные папарацци напали на мою девушку, когда она шла на работу, а ты, мать твою, говоришь мне, чтобы я успокоился?! – Роуэн орет на Листера так громко, что тот отшатывается. – Отвали от меня, понял? Помочь он захотел. Да ты вообще представления не имеешь, каково это – о ком-то заботиться, сексоголик хренов!
Кажется, тот факт, что Листер стоит перед ним в одних трусах-боксерах и от него отчетливо разит травкой, только все усугубляет. Я пристально смотрю на Листера, намекая, чтобы тот убирался подобру-поздорову. Пусть не сразу, но он все-таки уходит из гостиной.
Прошлой ночью я почти не спал. Заперев дверь комнаты на замок, сперва проверил под кроватью, в шкафу и в ванной. Потом прошерстил все полки и углы в поисках скрытых камер. Так ничего и не нашел, но не успокоился. В итоге я просто забрался под одеяло и уставился в потолок. Честно говоря, я никогда не чувствовал себя в этой квартире как дома.
Не знаю, сколько я пролежал без сна, но разбудил меня грохот. Как выяснилось, это Роуэн в порыве ярости швырнул об стену один из телефонов: их с Блисс отношения стали достоянием общественности.
За всей шумихой, разумеется, стоял Дэйв, злобный журналист, которому мы сорвали интервью. Он решил нам отомстить и дал ход истории, интересовавшей его с самого начала. Ему было что предъявить публике. Фотографии с разных мероприятий, которые Роуэн и Блисс посещали вместе, с семейных праздников, даже с благотворительного концерта, на котором они познакомились.
Так что теперь Блисс Лэй стала темой номер один в британском твиттере.
Ладно. Что нужно делать, когда кто-то расстроен? Что люди делают, когда я сам расстроен? Честно говоря, обычно успокаивать приходится меня, так что я слабо представляю, как действовать в подобной ситуации. Никогда не слышал, чтобы Роуэн так орал. Он сам на себя не похож. Впрочем, у него всю неделю душа была не на месте.
Я подхожу и пытаюсь его обнять, но Роуэн стряхивает мою руку с плеча.
– Джимми, оставь меня в покое. Тут уже ничего не исправить.
С этими словами он падает на диван и снова набирает Блисс, заранее зная, что наткнется на автоответчик.
Ладно.
Я иду на кухню и завариваю чай на троих. Скорее всего, кроме меня, его пить никто не будет, но мне нужно чем-то занять руки. На часах 12:36. Как столько всего успело случиться за одну ночь? Как целый мир успел узнать о Блисс и Роуэне за пару часов?
До меня доносится странный скулеж. Через несколько секунд я понимаю, что это Роуэн плачет, уткнувшись в ладони. Теперь мне тоже хочется плакать. И еще сильнее – обнять его, хотя он вряд ли оценит.
– Откуда у Дэйва все эти фото? – спрашиваю я, ни к кому конкретно не обращаясь. Роуэн не отвечает.
Мы никому не можем доверять.
За нами следили. Не отставали ни на шаг. Дышали в затылок на закрытых вечеринках, на шоу, на концертах – везде.
Кто-то продавал наши фото прессе. Делился ими в блогах для сплетен и групповых чатах.
Кто-то пробрался к нам в дом. Они были здесь. Я их чую.
– Джимми, – тихо окликает меня Листер. Я подскакиваю от неожиданности. Слава богу, он надел худи.
– Что?
– Сесили прислала сегодня утром.
Он протягивает мне пачку листов. Пробегаю глазами верхний:
«Данный договор (здесь и далее именуемый Соглашением) между “КОВЧЕГОМ” (здесь и далее именуемым Исполнителем) и “ФОРТ РЕКОРДС” (здесь и далее именуемой Компанией) считается вступившим в силу ________20__г.».
Наш договор со звукозаписывающей компанией.
– Ты читал? – спрашиваю я Листера.
К моему удивлению, он кивает. Сомневаюсь, что он брал в руки книгу с тех пор, как сдал выпускные экзамены.
– Сложно было разобраться, – морщится он, – но я прочитал. По сути, тут то же, что и раньше, просто в тройном размере.
Я оглядываюсь на Роуэна, который по-прежнему сидит на диване, спрятав лицо в ладонях.
Наверное, сейчас я действительно ничем не могу ему помочь. Так что открываю контракт и внимательно вчитываюсь. Некоторые пункты выглядят вполне нормально. Или мне только кажется. Наш первый – и пока единственный – контракт я толком не читал. Нам тогда было по четырнадцать, и мы плохо разбирались в юридических тонкостях. Контрактом занимались наши родители (то есть в моем случае – дедушка) и юрист.
Но сейчас… Глаз цепляется за пункты, которые обязывают нас чаще давать интервью, ездить на более продолжительные гастроли – и писать музыку быстрее.
На чтение контракта у меня уходит добрых двадцать минут.
Я знал, что по новому соглашению нам придется усерднее заниматься делами группы, но это уже перебор. Теперь, когда все наши обязательства прописаны сухим официальным языком, они выглядят куда более реальными – и пугающими. Я слабо представляю, как с таким графиком мы найдем время хоть на что-то, кроме работы. Я и сейчас-то его с трудом нахожу. И с дедушкой вижусь от силы раз в два месяца.