– Джимми!
Может, пусть лучше какая-нибудь безумная фанатка прикончит меня во сне, и все это прекратится, и я…
– Джимми, посмотри на меня.
Господи, пожалуйста, пожалуйста, я просто хочу быть счастлив, разве я о многом прошу?
– Джимми, у тебя приступ паники. Посмотри на меня.
Захлебнувшись очередным судорожным вдохом, я пытаюсь сосредоточиться. Передо мной сидит Роуэн.
– Дыши со мной, – говорит он спокойным ровным голосом. – Вдох…
Он втягивает воздух через нос, и я стараюсь повторить – но у меня не получается, спазм стискивает горло, я тону. Кажется, меня сейчас вырвет.
– Выдох… – не сдается Роуэн.
Я дрожу, воздух толчками вырывается из груди. Не могу. Не получается. Все не так. Все плохо.
– Вдох.
Я пытаюсь, честно, пытаюсь, но не выходит, легкие отказываются принимать кислород.
– Выдох.
Роуэн твердит эти слова, как мантру, снова и снова, размеренно, монотонно. Я уже сбился со счета и не знаю, сколько времени проходит, прежде чем ко мне возвращается способность дышать. В конце концов я встаю с пола, чтобы, опираясь на Роуэна, доплестись до дивана в гостиной. Роуэн приносит мне полотенце – я весь мокрый от дождя и пота – и стакан воды. Руки дрожат так, что половину я проливаю на пол.
– Мы больше не живем в реальном мире, – шепчу я.
– Хочешь об этом поговорить? – спрашивает Роуэн.
Боже милостивый, хочу. Очень хочу.
– Нет.
Четверг
Я не боюсь. Я рождена для этого.
АНГЕЛ РАХИМИ
Сегодня я увижу «Ковчег».
Я услышала их песни, когда мне было тринадцать. Пасмурным ноябрьским вечером я валялась в кровати и просматривала бесконечные ролики на ютьюбе. И совершенно случайно наткнулась на них.
Их первое видео тогда набрало всего несколько тысяч просмотров. А они были моими ровесниками, парнями тринадцати и четырнадцати лет. Волосы Джимми напоминали коричневую мочалку, Роуэн еще носил дурацкие очки без оправы, а Листер – слишком короткие джинсы.
Музыкальный взрыв в семейном гараже.
Они исполняли кавер на песню «Blue» группы Eiffel 65’s – в своем, более рокерском стиле, причем Джимми играл сразу на двух синтезаторах.
Через пару недель видео завирусилось.
Мне нравится думать, что я была с ними с самого начала. Что я рядом вот уже пять лет. И когда я вижу в твиттере фотографии с концертов в Маниле, Джакарте, Токио и Сиднее, я чувствую себя частью этого. Я одна из немногих, кто прошел с «Ковчегом» весь путь.
И неважно, что они про меня не знают.
Суть фанатства не только в том, по чему ты фанатеешь. Нет, предмет поклонения, конечно, имеет огромное значение, но им всё не ограничивается. Мое увлечение «Ковчегом» – нечто большее, чем крики в сети о том, как я люблю наших мальчиков. Фандом подарил мне людей, с которыми я последние пять лет обсуждала то, что меня волнует. Помог обрести виртуальных друзей, которые стали ближе любых знакомых из реального мира. Благодаря «Ковчегу» я присоединилась к сообществу, созданному теми, кто жаждет любви и надежды – и хочет хоть на время убежать от своей жизни. Став фанаткой «Ковчега», я наконец поняла, зачем просыпаюсь по утрам. Теперь мне есть чего ждать – и есть о чем мечтать перед сном.
Но многие относятся к этому со снисхождением или даже пренебрежением. Особенно взрослые. Они считают нас глупыми девчонками. Конечно, ведь на слуху обычно те, кто в своем увлечении заходит слишком далеко, но по ним судят остальных. Взрослые считают, что мы любим «Ковчег» потому, что наши мальчики хорошо выглядят; что мы слушаем их песни потому, что они поют о знакомых и понятных мне вещах. Они полагают, что фандом «Ковчега» состоит исключительно из девочек традиционной ориентации, которые только и знают, что истошно визжать и грезить о том, как бы выскочить замуж за музыканта.
Они и половины не понимают. Да и откуда? Взрослые вообще невысокого мнения о подростках.
Но, несмотря на всю жестокость этого мира, мы выбираем «Ковчег». Мы выбираем надежду, свет, радость, дружбу и веру – пусть наши жизни не идеальны, пусть в них мало веселого и интересного, пусть мы сами не представляем собой ничего особенного, в отличие от парней из «Ковчега». Да, может быть, оценки у меня так себе, друзей почти нет, а через несколько дней я вернусь к своему невзрачному существованию и пойду учиться в университет средней руки, чтобы потом найти непримечательную работу, – но это чувство навсегда останется со мной.
Страсть. Страсть, которая помогает жить.
ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ
Когда Листер выходит из комнаты в свитере, будто сделанном из пластика, Роуэн встречает его появление тяжелым вздохом.
– Я ничего не имею против гранжа, но ты похож на мешок с мусором, – говорит он.
– Хотя тебе идет, – добавляю я. – В смысле, если кто и может хорошо выглядеть в мусорном мешке, так это ты.
Во взгляде, который бросает на меня Роуэн, ясно читается: «Не поощряй его!»
На часах десять утра, и вот уже тридцать минут наша квартира напоминает магазин одежды, в котором случился небольшой взрыв. Это обычная часть подготовки к шоу. Куча дизайнеров отправляют разнообразные наряды Таше и ее команде стилистов, те доставляют их нам, а мы выбираем. Разумеется, не без помощи упомянутых стилистов. Сейчас мы трое – я, Роуэн и Таша – сидим на спинке дивана и смотрим на Листера, который кружится по гостиной, как девочка в праздничном платье.
Наконец он кладет руки на бедра и резко выгибается вперед. А джинсы у него, надо заметить, очень тесные. Роуэн закрывает глаза рукой, заслоняясь от пикантного зрелища.
– Так что, да или нет? – игриво спрашивает Листер.
– Нет, – решительно отвечает Роуэн.
– Да. – Я поднимаю большой палец вверх.
– Нет, милый, – качает головой Таша. Из-за американского акцента ее голос звучит как-то по-матерински. – Ты в самом деле выглядишь отвратительно. Где куртка-бомбер, которую я тебе дала? Та, что из коллекции весна-лето от «Ветементс».
Листер закатывает глаза.
– Я просто подумал, что неплохо было бы что-нибудь поменять.
– Это последний концерт вашего тура. Ты не можешь выглядеть так, будто мы тебя на помойке нашли.
– Да ладно тебе, Таш, я никогда так не выгляжу, – подмигивает ей Листер. Таша в ответ бросает в него ботинком. Листер со смехом уклоняется и скрывается в комнате. Роуэн тоже уходит переодеваться.
– Джимми, а ты что выбрал? – спрашивает меня стилист из команды Таши.
Я в ответ растерянно пожимаю плечами. С подбором одежды у меня всегда проблемы – слишком уж ее много. Мне все нравится, правда все. И порванные джинсы, и худи с яркими слоганами, и рубашки под горло, и ботинки-милитари, и «Вансы», и серьги, и мягкие футболки из хлопка. Иногда выбор наряда для концерта увлекает меня больше, чем сам концерт.
– Как насчет этого? – Таша зарывается в сумку с одеждой и вытаскивает черную толстовку-худи с монохромной фотографией Джейка Джилленхола из «Донни Дарко»[15]. На одном рукаве крупными белыми буквами напечатано слово «ПРАВДА», на другом – «ЛОЖЬ».
– Выглядит неплохо, – киваю я.
– И к ней рваные черные джинсы? – предлагает Таша.
– Определенно.
Внезапно в гостиной появляется Роуэн в одних боксерах.
– Таша, а тебе прислали тунику, которую я присмотрел?
– Да, загляни в сумку возле двери. К ней подойдет джемпер с «Металликой».
– Точно, вот она. Как думаешь, лучше с леггинсами или с джинсами?
– С леггинсами, – решительно отвечает Таша.
– Заметано.
Возвращается Листер: страшный пластиковый свитер канул в Лету, зато теперь за его спиной развевается что-то подозрительно похожее на плащ. Таша сердито скрещивает руки на груди:
– Я такого не заказывала!
Листер, явно довольный собой, принимается бегать по комнате, напевая главную тему из «Бэтмена». Таша швыряет в него вторым ботинком – и снова промахивается. Листер картинно взвизгивает и легко уклоняется от снаряда, а затем бежит ко мне, чтобы накрыть плащом. Я не могу перестать смеяться – мы словно в тесной палатке, а Листер улыбается, и эта улыбка, непривычно мягкая, на миг переносит меня в прошлое, когда все это было нам в новинку, когда мы были еще детьми и искренне наслаждались происходящим. Но потом он сдергивает плащ, наваждение проходит, и все возвращается на круги своя.
– Вот уйду от вас, начну выступать соло и буду носить плащи, какие захочу! – заявляет Листер.
– Флаг тебе в руки! – машет рукой Таша. – А до тех пор спрячь этот кошмар от меня подальше.
Дверь комнаты Роуэна открывается, и он выходит в концертном костюме – черной тунике с черными леггинсами. В таком виде он похож на святого со старинных полотен. Правда, ни одного святого, насколько я помню, не изображали с именинным тортом в руках.
Пока я таращусь на утыканный свечками торт, Листер приглушает свет в гостиной, и все вдруг начинают петь «С днем рожденья тебя».
Меня.
Погодите-ка.
В смысле?
Какое сегодня число?
Роуэн подносит мне торт, и пение стихает.
– Ты опять забыл, да? – понимающе улыбается он.
– Да я вечно забываю, какое сегодня число, – бормочу я, смущенный всеобщим вниманием. Листер тоже широко улыбается; плащ он намотал на манер шарфа.
– Загадывай желание, Джим-Джем, – тихо говорит Роуэн.
Я смотрю на свечи и загадываю то же, что и всегда: быть счастливым. А потом разом задуваю. Все хлопают и радостно кричат.
– Сколько у нас времени, Таш? – спрашивает Роуэн, водружая торт на барную стойку.
– Полчаса, не больше.
– Успеем.
Листер включает музыку, и я узнаю одну из наших любимых групп, The Killers. В старые добрые времена мы слушали их в музыкальном классе и дома, закрывшись втроем в чьей-нибудь комнате.
Я чувствую, как губы сами собой растягиваются в улыбке.