– П-пожалуйста, – снова шевелю я непослушными губами, но девушка не двигается с места. Страх на ее лице сменяется замешательством, сквозь которое проступает жалость.
– Что с тобой? – наконец спрашивает она.
Я должен объяснить, что у меня обыкновенная паническая атака, такое со мной случается. Но выговорить получается только:
– Пожалуйста, помоги.
– Как тебе помочь?! – Она почти кричит. – Скажи, что мне сделать?
От крика становится еще хуже, страх снова стискивает горло.
– Я не понимаю, ты только скажи, я все сделаю! – твердит она.
Я не могу позволить ей выйти. Откроет дверь – и сюда ворвутся остальные фанатки. Мне невыносима сама мысль о том, что они увидят меня в таком состоянии.
И поэтому я должен сделать вдох.
И выдох.
АНГЕЛ РАХИМИ
Я вижу, что он пытается дышать медленнее, но у него не получается, все обрывается на полувдохе. Погодите-ка. Кажется, я догадываюсь, в чем дело.
Похоже, у него паническая атака.
Со мной такого никогда не случалось, и я мало знаю о панических атаках – кроме того, что они вообще бывают.
Он до сих пор сжимает кинжал, но больше не размахивает им. Рука безвольно повисла, словно нож вдруг стал слишком тяжелым. Похоже, нападать на меня он не собирается.
Я медленно опускаюсь на корточки.
– Меня зовут Ангел Рахими, – осторожно говорю я. На этот раз сетевое имя звучит совершенно естественно. Может, теперь оно и в самом деле мое.
Джимми поднимает голову и смотрит на меня, недоуменно сощурившись.
– Что?
– Меня зовут Ангел Рахими, – так же медленно повторяю я. – Я фанатка «Ковчега». Пришла на встречу с вами. Хочу тебе помочь.
– Ангел? – моргает он. – Тебя зовут Ангел?
– Ну… – Боюсь, если я начну объяснять, мы окончательно запутаемся. Лучше не усложнять. – Да, меня зовут Ангел.
Он продолжает на меня таращиться.
– Я не причиню тебе вреда, – говорю я.
– Что?
– Я не причиню тебе вреда. Я вообще безобидная. Даже паука убить не могу.
Он все смотрит и смотрит.
– Ладно, – наконец произносит он, и я перехожу к главному вопросу:
– У тебя паническая атака?
Нет, ну откуда мне знать – может, он обдолбался наркотиками и его кроет? Лучше уточнить.
К счастью, он медленно кивает. Уже легче.
– П-прости… – бормочет он, прерывисто дыша.
За что он просит прощения? За приступ паники?
Господи, как же мне хочется его обнять – и пусть сколько угодно плачет у меня на плече.
Но это всё мечты, а сейчас я должна радоваться, что мы вроде бы наладили общение.
– Попробуй вдохнуть поглубже, – предлагаю я. И, чтобы подать пример, сама вдыхаю нарочито глубоко. – Вдох. – С шумом выдыхаю. – Выдох.
К моему удивлению – я и не ждала, что он послушает, – он пытается повторять. Неотрывно смотрит на меня – глазами, круглыми от ужаса и блестящими от слез, – и делает три коротких вдоха за то время, пока я делаю один. Хотя меня саму потряхивает от волнения, я умудряюсь выдавить из себя улыбку и сказать:
– Вот, правильно! Молодец! У тебя получается!
Честное слово, чувствую себя мамой, которая пришла на школьные соревнования поддержать ребенка.
Не переставая дышать напоказ, я кошусь на нож в его руке. Кажется, хватка немного ослабла. Когда на каждый мой вдох приходится уже два его, он выпаливает:
– Почему ты мне помогаешь?
Теперь его голос хотя бы отдаленно напоминает голос того Джимми, которого я знаю, голос, который поет мне каждый день, о котором я думаю все время – и порой слышу во сне. Иногда мне снится сам Джимми – такой светлый, сияющий – и протягивает мне руку. Не удивлюсь, если происходящее тоже окажется сном.
– Потому что люблю тебя, – честно отвечаю я.
Его лицо застывает. Он резко утыкается взглядом в пол.
– Ты меня не любишь. Ты меня не знаешь, – угрюмо произносит Джимми. – Ты вообще представляешь, что такое любовь?
Не такой реакции я ожидала. Впрочем, я не собиралась признаваться ему в любви так, будто мы герои романтического фильма. Потому что романтикой тут даже не пахнет. Мои чувства куда глубже этой ерунды.
Боюсь, слово «любовь» тут вообще не подходит. Чувства, которые я испытываю к «Ковчегу», заставляют меня жить. Они помогают мне вставать с кровати, когда все вокруг видится в черном цвете и я ощущаю себя полным ничтожеством. То есть каждый божий день. Неудивительно, что Джимми меня не понимает. Ему-то не нужно цепляться за музыкальную группу, чтобы не рухнуть в бездну. Он звезда. У него есть все. Каждый день приносит ему радость, его жизнь полна страсти, он путешествует по миру с лучшими друзьями. Действительно, зачем ему думать о ком-то, кроме себя?
Нет, он понятия не имеет о том, каково это – отчаянно искать выход из круга мрачных мыслей.
– А ты? – с горечью спрашиваю я.
Ответить он не успевает. Дверь с грохотом распахивается, широкоплечий телохранитель поднимает Джимми с пола, будто он – расшалившийся трехлетка, и уносит. Я встаю и молча смотрю ему вслед, наблюдая, как охрана прокладывает путь через беснующуюся толпу.
А потом начинаю плакать.
ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ
Я не теряю сознания, но впадаю в оцепенение и перестаю понимать, что творится вокруг. Потому что все это происходит не со мной, а с телом, которое люди зовут Джимми Кага-Риччи. Я никакого отношения к этому телу не имею. И не имел. Люди смотрят на Джимми, но меня не видят. Они замечают только улыбчивого мечтательного музыканта, который ни капли не похож на Джимми настоящего.
Звучит как полный бред. Даже не буду пытаться объяснить. Некоторые вещи объяснять бесполезно.
Я толком не помню, как меня несли через толпу. Кажется, я только моргнул – и уже оказался в нашей гримерной. Все вокруг суетятся и кричат. Сесили орет на работников стадиона, работники орут на нее, организаторы тура орут на охрану, Роуэн орет на меня, спрашивая, куда я исчез, где я был и неужели я не понимаю, как это опасно, а Листер орет на Роуэна, чтобы он перестал орать, потому что я ни в чем не виноват и был в шоке, так что пусть оставит меня в покое.
Оставит в покое.
На голове у Роуэна белеет повязка, сквозь которую потихоньку проступает кровь – совсем как вчера сквозь бинт у меня на руке.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, пропустив все претензии мимо ушей, а когда Роуэн недоуменно хмурится, киваю на повязку.
– Твою мать, да, но…
Дальше я не слушаю и молча отступаю к дивану, чтобы сесть рядом с Листером. Тот планомерно осушает бутылку воды.
– Цел? – интересуется он, бросая на меня взгляд искоса.
В ответ я только смеюсь.
– Что случилось?
– Мне помог кое-кто по имени Ангел.
– Тебе помог ангел? – Брови Листера удивленно ползут вверх. – Ух ты. Может, религия и не такая бесполезная штука.
– Мы будем выступать, – упрямо твердит Роуэн. Все остальные – я, Листер, Сесили, менеджеры, работники О2, охрана – молчат.
Потом Сесили мягко возражает:
– Роуэн, милый, я правда думаю, что тебя нужно показать врачу…
– Это просто царапина. Даже не болит.
Я знаю, что он врет. По голосу слышу.
– Это небезопасно. – Сесили не оставляет попыток его образумить. – Тут не охрана, а одна видимость. Та девушка протащила в сумке кирпич. Кто знает, что они проглядят в следующий раз.
Сесили дело говорит. Моя паранойя с ней полностью согласна.
Но Роуэна ее слова только злят.
– Послушай, – в глазах у него сверкают молнии, – эти фанаты все у меня отняли. Личную жизнь. Девушку. Весь мир. Ты хоть понимаешь, что я даже на улицу теперь выйти не могу?!
Сесили и остальные менеджеры смотрят на Роуэна, не говоря ни слова.
– У меня осталась только моя группа. И музыка. Этого я им не отдам.
Сесили тяжело вздыхает, затем поворачивается к команде.
– Концерт состоится, – объявляет она.
– Что за девчонка тебе помогла? – спрашивает Листер. Мы по-прежнему сидим на диване, но Листеру уже накладывают макияж – что, впрочем, не мешает ему болтать.
– Ангел.
– Ну да, ангел.
– Не настоящий ангел.
– Ладно, ладно, я понял.
Мы смеемся, и звук этот кажется до странности непривычным. Такое ощущение, что мы не смеялись уже целую вечность.
– Обычная фанатка, пришла на встречу с нами. Хотела мне помочь, но я вел себя как последний придурок.
Мне не хочется вдаваться в подробности и рассказывать, как я вытащил дедушкин нож – Листер вообще не знает, что я повсюду его с собой таскаю. И про паническую атаку я тоже предпочел бы умолчать.
А от манеры носить нож в кармане пора избавляться. Надо было его дома оставить. Я повел себя глупо. Потому что идиот.
Листер не унимается.
– Даже селфи не захотела сделать?
– Нет, она ни о чем не просила. Искренне хотела помочь.
– Ух ты.
– Ага, самому не верится.
Такое нечасто бывает. Обычно фанаты хотят что-то от нас получить.
– Честно говоря, мне многие пытались помочь, – вынужден признать я.
– В смысле?
– Некоторые фанатки хотели до меня дотронуться и даже толстовку порвали, но другие меня защищали.
– Защищали? – фыркает Листер. – С чего бы?
– Сам не знаю. Но они отпихивали тех, кто пер напролом. И говорили: «Джимми, не волнуйся, мы тебе поможем».
– Шутишь?
– Нет. – Я качаю головой. – С тобой такое случалось?
– Не-а. Обычно они хотят со мной сфотографироваться или просят взять их за руку.
– Со мной такое тоже впервые.
Мы замолкаем. Роуэн с Сесили о чем-то спорят в углу гримерной, яростно размахивая руками. Понятия не имею, что они на этот раз не поделили.
– Вряд ли Роуэн поверит, если ты ему расскажешь, – говорит Листер.
– Это точно.
Стилист заканчивает и уходит. Мы с Листером остаемся одни.
– Слушай, – начинает Листер и запинается, ему явно трудно подбирать слова. Я поворачиваюсь к нему, и он на секунду опускает глаза, словно боится встретиться со мной взглядом. – Прости за то, что произошло. Я ничего от тебя не жду, не волнуйся.