– Влюбился? – фыркает он. – Мне не двенадцать.
Я поднимаю брови.
– Ну ладно.
– Прости, но в последний раз я слышал это слово классе в седьмом.
– Хорошо. Ты ее любишь? Так лучше?
Мак с трудом удерживается от смеха.
– А можно выбрать только из двух вариантов? Либо влюбился, либо люблю?
Вот теперь он начинает конкретно меня подбешивать.
– Давай тогда ты сам мне все объяснишь, чтобы я не гадала, – предлагаю я и откидываюсь на спинку кресла, скрещивая руки на груди. – Устраивайся поудобнее, мальчик мой, и не сдерживай себя – пусть нам станет совсем неловко.
Мак не торопится с ответом.
– Она мне нравится, – наконец говорит он.
– Просто нравится или очень нравится?
– Ты прямо как моя мама! Я на нее запал, так яснее?
– Да не кипятись ты, я лишь уточняю.
– Мы с ней много общались на тамблере. Я же просматривал ее блог и не мог не заметить, что она увлекается «Ковчегом». И поэтому сказал, что мне тоже нравится их музыка. Если подумать, я даже не соврал: я слышал их песни по радио, и мне действительно понравилось. Но потом все это слегка вышло из-под контроля… и кончилось тем, что я купил дорогущий билет на концерт и приехал в Лондон только для того, чтобы с ней встретиться.
– Ну и как, оно того стоило?
– Знаешь, я мог бы найти лучшее применение этим деньгам, – невесело смеется он.
Ага, а его билет мог достаться человеку, которому он действительно был нужен.
– В общем, я думал, что мы с ней очень даже неплохо общаемся в реале, – пока мы не пошли на эту встречу фанатов во вторник.
– А что случилось? – удивленно спрашиваю я. Как по мне, во вторник у них все было замечательно.
– Да ничего особенного. – Мак трет лоб. – Просто я вдруг понял, что она с куда бо́льшим удовольствием провела бы время с тобой.
– Со мной? – Моему изумлению нет предела.
– Ну да. Поначалу она только о тебе и говорила. – Мак складывает руки на груди. – Какую бы тему я ни предлагал, в конце концов все сводилось к тебе. Ты как будто была невидимой участницей всех наших разговоров.
Я молчу.
– А потом Джульетта стала подозревать, что я не так уж и люблю «Ковчег». Конечно, в отличие от тебя, она не хотела обсуждать его постоянно, но когда речь все-таки заходила о группе… Она видела, что мне неинтересно.
– И на том спасибо, – отвечаю я. Приятно слышать, что в итоге Джульетта тоже раскусила обман.
Мак поднимает на меня виноватые глаза:
– Честное слово, я думал, что «Ковчег» – просто группа, которая ей нравится.
Просто группа. Да как у него язык повернулся!
– Иногда приходится врать. – Он неловко приглаживает волосы. – Тебе никогда не казалось, что никто не знает тебя настоящую?
Когда я не отвечаю, Мак хмыкает и отводит взгляд.
– А я постоянно так себя чувствую, – признается он. – Дома, в реальном мире, я… это не я. Я всегда говорю и делаю то, что нравится окружающим. Даже близкие друзья не знают, что у меня на душе. – Мак качает головой. – А я не знаю, почему не могу быть с ними самим собой.
Я молча смотрю на него, ожидая продолжения.
– А потом я вдруг начал общаться с Джульеттой, – говорит он со стеклянными глазами. – И ей понравилось общаться со мной. Правда понравилось! А я наконец получил шанс быть самим собой. И тогда я подумал: может быть, если мы познакомимся в реале, в моей жизни появится человек, которого привлекаю настоящий я. – Мак произносит это на одном дыхании и замолкает, чтобы набрать воздуха. – Но я допустил ошибку. Я уже понял. Я соврал по инерции, просто чтобы найти с Джульеттой общий язык. Я и раньше так поступал. Врал людям, чтобы понравиться. А оказалось, что настоящую дружбу… или отношения… на лжи не построишь. И одна маленькая ложь быстро превращается в большую. По сути, наши с Джульеттой отношения тоже были ложью. Точнее, моей фантазией. Я их придумал. Чтобы хоть немного поднять себя в собственных глазах. Чтобы хоть во что-то верить.
На языке вертится очередная колкость. Я уже открываю рот, чтобы ее озвучить… и закрываю.
– В любом случае, теперь это неважно, – вздыхает Мак. – Не думай, я не собираюсь вымаливать у тебя прощение или типа того.
Тут я не выдерживаю и роняю голову на руки.
Черт.
Почему в моей жизни ничего не бывает просто?
Выждав пару секунд, Мак осторожно интересуется:
– С тобой все в порядке?
Я резко выпрямляюсь.
– Я поняла.
– Что поняла?
– Почему ты врал. – Я слабо улыбаюсь. – Я тоже так делаю. Дома, в школе. Говорю что-то только для того, чтобы понравиться. И молчу о том, что волнует меня на самом деле. Боюсь, что никто не придет в восторг от меня настоящей. Но с Джульеттой все по-другому.
– М-м-м, – глубокомысленно мычит Мак.
– Получается, мы оба облажались.
– Да уж, Джульетта лучше и честнее нас двоих, вместе взятых, – хмыкает Мак.
– Ага.
– В общем, я пришел сюда, чтобы уговорить тебя к ней вернуться.
Я качаю головой.
– Не могу. Я разрушила нашу дружбу.
– Да нет же! – Он громко хлопает ладонью по колену. – Джульетте нужна такая подруга, как ты.
– Которая только и знает, что болтать о музыкальной группе?
– Нет, подруга, с которой ей и правда нравится проводить время. Учитывая, что сейчас творится у Джульетты дома, ты ей очень нужна. Больше, чем когда-либо.
Погодите-ка, о чем это он? Что творится у Джульетты дома? Почему я ей нужна?
– Ты сейчас о чем? – недоуменно спрашиваю я.
– О ее родителях, – отвечает Мак так, будто это само собой разумеется.
Я расправляю плечи и глубоко вдыхаю, чувствуя, как в груди нарастает паника.
– О чем ты говоришь? – снова спрашиваю я.
– Ты шутишь, что ли? – хмурится Мак.
– Хрена лысого я шучу, Кормак! – рявкаю я. – Объясни наконец, что ты имеешь в виду.
То, что Мак говорит дальше, выбивает почву у меня из-под ног:
– Родители выгнали Джульетту из дома. У них и раньше отношения не ладились, но после того, как она отказалась идти на юридический, они очень сильно поругались. Ты же знаешь, что ее родители – крутые юристы? Старшие брат и сестра – тоже. А Джульетта взбунтовалась. И они просто вышвырнули ее на улицу, сказав, что, раз так, пусть сама зарабатывает себе на жизнь. Теперь она живет с бабушкой. Джульетта, конечно, не думала, что все так обернется. Ей очень тяжело пришлось. А ты не знала?
Нет.
Нет, я не знала.
– Она осталась совсем одна, – добивает меня Мак.
Я закрываю глаза, и в памяти всплывают обрывки разговоров. Вот мы в метро – я жалуюсь Джульетте на маму, с которой поссорилась накануне. Вот разговариваю с папой по телефону – и у Джульетты на лице возникает странное выражение. Она хочет что-то сказать, пытается снова и снова, но я упорно меняю тему, заговаривая о «Ковчеге». «Ковчег», в моей голове один «Ковчег» – вместо того, что на самом деле имеет значение.
– Но почему она молчала? – В горле вдруг пересыхает, голос срывается.
– Может, потому что ты не спрашивала? – выразительно поднимает брови Мак.
Но я уже не смотрю на него, а судорожно роюсь в рюкзаке в поисках телефона. Мне нужно срочно позвонить Джульетте, попросить прощения, пообещать, что мы больше не будем говорить о «Ковчеге». Пусть она все мне расскажет, я буду слушать, теперь я всегда буду ее слушать, мне так жаль, так жаль…
Но вместо телефона мои пальцы натыкаются на холод металла.
На дне рюкзака я нахожу нож Джимми.
ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ
– Джимми, можешь отойти чуть-чуть назад? Вот так, отлично. И еще немного. То, что нужно. Теперь аэрокамера тебя тоже видит.
Телестудии всегда намного меньше, чем кажутся на экране. И, как правило, из-за кучи осветительных приборов там очень жарко.
Пока звукооператоры настраивают микрофоны, инструменты и другие штуки, названия которых я не знаю, мы пару раз пробегаемся по сценарию. Мы планируем исполнить «Жанну д’Арк», а еще кавер на «All The Things She Said» группы t.A.T.u. – одну из наших любимых песен. Но во время первого саундчека я забываю слова, а во время второго путаю аккорды в середине «Жанны д’Арк». Роуэн подозрительно косится на меня и беззвучно спрашивает: «С тобой все нормально?» Обычно за мной такого не водится.
Запись начнется только в одиннадцать, так что после репетиции у нас еще остается время познакомиться с ведущим. Едва мы заходим в гримерную, как Листер бросается к столу с напитками – но, к своему сожалению, обнаруживает, что среди них нет ни одного алкогольного. После этого он падает в кресло и сидит там с невыразимо скорбным видом.
Мы с Роуэном только молча переглядываемся. Кажется, он, как и я, догадывается, что Листер – алкоголик.
И рано или поздно нам придется что-то с этим делать.
Если найдется время.
Полчаса спустя нас зовут в студию. Обнаружились проблемы с микрофонами, так что придется заново настраивать оборудование. Мы опять играем «All The Things She Said», а потом стоим и терпеливо ждем, пока операторы суетятся над пультами и проводами. Я кошусь на Роуэна. Взгляд у него отсутствующий, а гитару он прижимает к груди, как солдат – винтовку. И выглядит ужасно, даже на фоне последних дней.
Иногда я смотрю на него и не могу вспомнить, каким он был раньше. Мы познакомились в начальной школе – учительница посадила нас рядом и дала задание: узнать пять интересных фактов о своем соседе. Кажется, Роуэн тогда сказал, что его любимая группа – Duran Duran. А ему запомнилось, что я ни разу в жизни не ломал ни одной кости.
В те времена у Роуэна были очки без оправы и короткие тугие кудряшки. И свитер на пару размеров больше нужного. Когда мы оба признались, что мечтаем создать музыкальную группу, то даже не заметили, как стали лучшими друзьями.
Сейчас в парне рядом не осталось ничего от мальчика, который, сверкая глазами от радости, рассказывал мне, какую гитару ему подарили на день рождения. Или тащил в музыкальный класс – показать, как научился играть басовую партию из песни группы