– Нашел на распродаже, – говорит Пьеро; из-за стены доносится шелест страниц, затем стук пальца по бумаге. – Смотри, вот этот особенно хорош.
– Да, художник удачно ухватил выражение лица, – отвечает Джимми, и голос у него на редкость оживленный. За все время нашего реального знакомства я его таким не слышала.
– Приберег для твоего дня рождения. Думал, тебе понравится.
– Еще как! Спасибо, дедушка.
Я захожу на кухню и немедленно замечаю на столе альбом неизвестного художника. Джимми замолкает и быстро закрывает его, словно альбом слишком дорог, чтобы в него заглядывали посторонние.
– Какая ты высокая! – замечает Пьеро, по-доброму посмеиваясь над тем, как на мне сидят брюки его жены. – Не ударься о притолоку, когда пойдешь в гостиную.
Вместо хиджаба на мне цветастый шарф Жанны Валери Риччи. Смотрится он очень даже ничего. У Жанны был отличный вкус.
А вот у Джимми вся одежда по размеру. Правда, в моде такое было лет пять назад – бежевые брюки-чинос и свободная футболка-поло им в тон. Нечасто увидишь, как признанная икона стиля, практически каждый день мелькающая в журналах и блогах, расхаживает по дому в образе подростка, который отчаянно стремится выглядеть круто.
Признаться, это зрелище слегка нервирует.
– Что будете есть, дорогие мои? – спрашивает Пьеро, с видимым усилием вставая из-за стола. – Есть яйца, печеные бобы и тосты. Могу налить чаю…
Я сажусь напротив Джимми.
– Ух ты, звучит потрясающе…
– Дедушка, я сам приготовлю, – говорит Джимми, немедленно вскакивая. Это звучит так трогательно, что мое сердце на миг болезненно сжимается.
– Ну уж нет, ты посиди, мальчик мой. Я не позволю тебе возиться на кухне. – Пьеро включает чайник и принимается шарить в буфете. – Ты только посмотри на себя, кожа да кости!
Джимми послушно опускается на стул и бормочет под нос:
– Да ем я, ем.
– Видно, маловато. Растущему организму нужно много еды. Когда в следующий раз увижу Роуэна, обязательно поговорю с ним об этом. Пусть получше за тобой присматривает.
Я добираюсь до середины яичницы, когда за столом звучит вопрос, которого я так боялась.
– Ангел, а как вы с Джимми познакомились? – спрашивает дедушка, грея руки о чашку с чаем.
Я бросаю взгляд на Джимми – он равнодушно пожимает плечами и продолжает отщипывать крошечные кусочки от тоста, всем своим видом давая понять, что мне придется выкручиваться самой. К счастью, с этим у меня никогда проблем не было.
– Я обычная фанатка «Ковчега», просто мы с Джимми как-то разговорились… ну, после концерта. Нашли общий язык, переписывались потом, поддерживали связь… И теперь мы друзья.
Звучит довольно жалко, зато не так уж далеко от истины.
– Понимаю, – говорит Пьеро. – Приятно слышать! У Джимми в последнее время не так много возможностей завести друзей.
Странное заявление. Конечно, у Джимми полно друзей, причем богатых и успешных.
– Так почему ты вдруг решил приехать в гости к своему старику, а, Джим-Боб? – спрашивает Пьеро и встает достать что-то из буфета. По пути он похлопывает Джимми по плечу. Тот на протяжении всего разговора упорно молчит, а сейчас открывает рот только для того, чтобы сразу же его закрыть.
А затем вдруг начинает плакать.
Пьеро замечает это не сразу – он заваривает чай. Но потом он оборачивается с вопросительным «Хм?», и глаза его расширяются от удивления.
– Ох… Джимми, ты чего, дружок? – ласково спрашивает он и садится рядом с внуком. Тот продолжает всхлипывать и прячет лицо в ладонях. Пьеро обнимает его за плечи. – Тише, тише, все хорошо. Все хорошо.
Он бормочет какую-то успокаивающую чепуху, а я тихонько выскальзываю в гостиную. Чувствую, что неправильно вот так сидеть и смотреть, как Джимми плачет. Я тысячу раз читала об этом в фанфиках, но настоящая жизнь – совсем другое дело. В этих слезах нет ни романтики, ни драмы, лишь отчаяние и боль.
В гостиной работает радио. Я скольжу взглядом по кактусам в горшках, большому телевизору, айпаду, настольной лампе для чтения, набитым до отказа книжным шкафам, напольным часам и семейным фотографиям на стенах. Их я решаю рассмотреть подробнее.
Почти на каждой – Джимми. Вот малыш Джимми сидит на коленях у женщины. Вот года в три бегает по саду, в руке маргаритка, длинные темные волосы растрепались. Фотография из начальной школы – Джимми в красном свитере. А на этой ему двенадцать, он играет на гитаре и поет в каком-то пабе. Волосы торчат шипами, одет он в черные брюки-карго. Тут даже есть фотография его родителей (во всяком случае, я думаю, что это они): мужчина в деловом костюме – уроженец Южной Азии, рядом – высокая женщина с худым лицом и зачесанными назад волосами. Джимми мало на них похож.
В одной рамке – обложка прошлогоднего номера журнала GQ с «Ковчегом»: «БОЙЗ-БЕНД. ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ». Джимми посередине, в четком фокусе. В другой – листок со стихотворением. Судя по почерку, писал младшеклассник. Я задерживаю на нем взгляд, потому что стихотворение называется «Ангел»:
Я так мечтал в минуты грусти,
Чтоб кто-нибудь ко мне пришел,
Позвал играть в известной группе
И добрые слова нашел.
– Джимми лег спать.
Голос Пьеро за спиной заставляет меня подпрыгнуть от удивления.
– Прости, милая, я тебя напугал? – смеется он.
– Ничего страшного, – улыбаюсь я. – Я тут просто смотрю.
– Изучаешь наши воспоминания?
– Ага.
– Джимми написал эту прелесть лет в семь. – Пьеро тяжело опускается в кресло и поправляет очки на носу. – У него всегда был талант управляться со словами.
Я сажусь на диван.
– С ним все в порядке?
У Пьеро вырывается невеселый смешок.
– Ну как. Нет. С ним не все в порядке.
В гостиной повисает молчание. Что я должна сказать? С самого начала было ясно, что у Джимми что-то вроде нервного срыва.
– У него уже несколько лет серьезное тревожное расстройство, – с тяжелым вздохом поясняет Пьеро. – Панические атаки. Паранойя. Все началось после смерти его бабушки и только усилилось, когда закрутились дела с группой. Я такое часто видал в детстве. Мой отец страдал от этого после войны.
После панической атаки в том туалете я и сама начала догадываться, что у Джимми проблемы с психикой. Но теперь все звучит куда серьезнее, чем я думала.
– Наверное, это у него семейное, – продолжает Пьеро. – Моя дочь тоже страдает от тревожного расстройства, пусть и в легкой форме. А вот отца моего оно в конце концов свело в могилу. Он все держал в себе, отказывался об этом говорить. Никогда не плакал. Когда он умер, врачи сказали, что смерть наступила по естественным причинам. Но как по мне, отец был слишком молодым для естественных причин. Я видел, что тревога довела его до ручки. Он покинул родину еще мальчишкой. А потом эта проклятая война… Слишком много на него свалилось. Слишком мучительно для него было жить. – Пьеро кивает на фотографию в желто-коричневых тонах, на которой запечатлен мужчина в костюме. – Его звали Анджело Риччи. Почти твой тезка, да? – невесело смеется он.
– Ага.
– Поэтому я рад, что мальчик плачет, – почти бодро говорит Пьеро. – Джимми слишком много думает. У него очень богатое воображение: он представляет события, которые вряд ли случатся, и убеждает себя, что именно так все и будет. Но обострений у него не было довольно давно. – Пьеро смотрит на меня. – Хорошо уже то, что он дает выход чувствам. Если держать все в себе, будет гораздо хуже.
Такое ощущение, будто дедушка Джимми рассказывает мне это с определенной целью – но отклоняется от темы прежде, чем я успеваю об этом подумать.
– Ты не знаешь, что могло спровоцировать ухудшение?
Конечно, знаю. Слухи о Джоуэне, просочившаяся в СМИ информация о Роуэне и Блисс, давка на встрече с фанатами, паническая атака в туалете.
– Если верить новостям, у «Ковчега» сейчас бурные времена, – говорю я, не зная, как много можно рассказать Пьеро.
Дедушка кивает.
– Понимаю.
Какое-то время он молчит и смотрит на камин, не мигая. А потом вдруг спрашивает:
– Так зачем ты на самом деле приехала, милая?
– В с-смысле?
– Я же не слепой, вижу, что вы с Джимми не друзья, – хмыкает Пьеро.
Я сглатываю нервный смешок и отвожу взгляд.
– Ну… это…
Трындец. И что мне сказать? Правда звучит слишком странно. Может, Джимми не планировал просвещать дедушку насчет ножа.
– Если честно, не знаю, зачем я здесь, – наконец отвечаю я. – Никто не в курсе, что я сюда поехала.
– Правда? – Пьеро кладет ногу на ногу. – Просто решила, что так будет правильно?
– Да, – понизив голос, говорю я. – Я хотела помочь Джимми. Ему нужна была помощь, а я люблю его, так что…
– Ты любишь Джимми? – Дедушка удивленно вскидывает брови.
– Не подумайте ничего такого, я в него не влюблена, просто… он… – Я замолкаю, не в силах это объяснить.
– Я думал, вы с ним не друзья?
– Нет. Я просто фанатка.
– Ага, – кивает Пьеро. – И ты решила помочь Джимми.
– Да, потому что он нуждался в помощи, – зачем-то повторяю я. – И в тот момент только я могла помочь.
– Это благородно с твоей стороны.
– Хотя, может быть, я поступила неправильно, – шепчу я.
Пьеро пожимает плечами.
– Наши поступки редко можно разделить на правильные и неправильные. Обычно все гораздо сложнее. – Он вдруг наклоняется вперед и сплетает пальцы в замок на колене. – Но знаешь, что я думаю, милая?
– Что?
– Я думаю, что Джимми нужно разобраться со своими проблемами. А тебе – со своими.
Он произносит это не таким тоном, будто хочет поскорее от меня избавиться. Напротив, в его словах я слышу искреннее сочувствие.
– Я наслышан о фанатах «Ковчега», – говорит Пьеро. – Мне, может, и восемьдесят четыре, но я стараюсь следить за тем, что творится в мире.
Он замолкает, словно подбирает слова.
– Самое печальное то, что вы, фанаты, ничуть не заботитесь о себе.
Я смотрю на него с изумлением.