– Роуэн, давай следить за языком, – бормочет дедушка, доставая чашки из буфета.
– О’кей, но эта девчонка… – Роуэн тычет пальцем в Ангел, будто она – предмет чайного сервиза. – Она всю неделю крутилась возле «Ковчега». Во вторник весь вечер провела с Блисс, когда та пришла на сходку фанатов.
Я что, до сих пор сплю? При чем тут Блисс? Откуда Ангел ее знает?
Я перевожу взгляд на Ангел. Та смотрит на Роуэна широко раскрытыми глазами. Кажется, она побледнела. Роуэн кивает с мрачным удовлетворением.
– Ага, я все знаю. А ты думала, Блисс ничего мне не скажет? Она моя девушка. И она все мне рассказала. Тебя ведь зовут Ангел?
Листер резко поворачивается к Роуэну.
– Погоди, Ангел? – Затем он смотрит на меня. – Та самая Ангел? Ангел из туалета?
Взгляды всех присутствующих останавливаются на ней. Ангел выдавливает из себя смешок:
– «Ангел из туалета»… Звучит не так здорово, как «Аня из Зеленых Мезонинов»[19].
Но, кроме нее, никто не смеется.
– А потом Джимми вдруг исчезает, – продолжает Роуэн, – а в интернет вываливают кучу фотографий, на которых он с Ангел, и Блисс внезапно пишет мне: «Роуэн, я знаю эту девушку». А она мне со вторника ничего не писала! Ни строчки! А потом, потом внезапно выясняется, что Джимми едет с этой непонятной девушкой в Кент! На поезде! По-моему, я как минимум заслужил объяснение.
Он обводит комнату суровым взглядом, ожидая, что кто-нибудь одобрительно кивнет. Но все стоят неподвижно.
– Я сам решил… – начинаю я, но Роуэн меня перебивает:
– Джимми, да ты половину времени не соображаешь, что делаешь. Готов поспорить, если бы она тебя не подначивала, все с тобой было бы в порядке. Ты хоть понимаешь, что нам пришлось отменить съемки? И ладно бы только съемки, но ты сорвал подписание контракта. Сесили просто в бешенстве. – В подтверждение своих слов он поднимает телефон. – Она без конца мне написывает и требует, чтобы я тебя вернул.
– Ангел тут вообще ни при чем. Я сам решил поехать к дедушке и сам решил уйти из «Ковчега»…
– Ты не можешь сам принимать такие решения…
– Ты хочешь уйти из «Ковчега»? – едва слышно шепчет Ангел, но никто не удосуживается ей ответить.
Я чувствую, как в горле клокочет злость. Неожиданно у меня прорезается голос, и я начинаю орать на Роуэна:
– Хватит обращаться со мной так, будто я младше и глупее тебя!
Роуэн удивленно хмурится.
– Ничего подобного! – отбивается он. – Просто… ты более хрупкий, чем…
– Чем кто? Чем вы с Листером?
Роуэн подходит ко мне – я стою в дверном проеме.
– Ну вообще-то да.
– Я не хрупкий! Почему ты относишься ко мне как к ребенку?
– Да потому что ты позволяешь себе вытворять такое! Посылаешь все к черту и просто уходишь, когда у нас запись шоу в прайм-тайм!
Дедушка решительно ставит чашки на стол.
– Хватит, мальчики. Так вы не договоритесь.
Я кошусь на Ангел. К счастью, она держится и не плачет. Я бы разревелся, если бы мой кумир на меня наорал.
– Ладно. Ладно, я понимаю, тебе нужен перерыв, – примирительным тоном произносит Роуэн. – Понимаю, что ты хотел увидеть дедушку. Мог бы и получше время выбрать, но тут уж ничего не поделаешь. – Он поворачивается и снова указывает на Ангел. – Но я не хочу, чтобы эта фанатка ошивалась рядом с нами. Не знаю, какого хрена ей нужно, но меня от нее жуть берет!
– Я… Я могу уйти… Все в порядке… – запинаясь, лепечет Ангел и встает.
Но тут встреваю уже я:
– Никто ее не выгонит! Она не такая, как ты думаешь. Я хотел добраться до Кента, и она помогла мне…
– Джимми, да все они одинаковые! – Роуэн раздраженно закатывает глаза. – Только и хотят, что фотографировать нас, трахаться с нами – или смотреть, как мы трахаем друг друга.
– Довольно! – грохочет дедушка и хватает Роуэна за плечо. – Ты отправляешься в гостиную. Ангел может остаться здесь. Мне надоело слушать, как в моем доме кричат и выражаются. Больше я этого терпеть не намерен. Сейчас все успокоятся, и мы поговорим как взрослые – обсудим, что хочет Джимми, и решим, как лучше всего действовать. Возражения есть?
Возражений нет. Даже Роуэн сердито бормочет:
– Ну хорошо, – после чего выходит из кухни, наградив меня суровым взглядом.
– Хорошо, Джимми?..
Я смотрю на дедушку. Это выражение лица я помню еще по тем временам, когда он отчитывал меня за позднее возвращение после репетиций.
– Хорошо.
На протяжении всего разговора Листер ритмично похлопывает себя по бедру. Сейчас он ловит мой взгляд – и молча следует за Роуэном и дедушкой в гостиную.
Я поворачиваюсь к Ангел.
– Прости, – говорю я, надеясь, что этого будет достаточно.
У нее вырывается короткий смешок.
– Ты ни в чем не виноват, – отвечает она и опускается на стул.
Такое чувство, что Ангел во всем винит себя.
АНГЕЛ РАХИМИ
Итак, Роуэн ненавидит собственных фанатов. Такого я не ожидала. Но мне некого винить, кроме себя. Не нужно было соглашаться, когда Джимми попросил меня ехать с ним. Может, откажись я – и он вернулся бы на студию и не думал сейчас об уходе из «Ковчега». А я не стала бы невольной свидетельницей того, как рушатся отношения Роуэна и Джимми.
Из-за того, что Роуэн на меня наорал, я не переживаю. Но наблюдать за тем, как они ссорятся, по-настоящему мучительно. Как будто мир расползается по швам у меня на глазах. Но что я могу сделать? Боже, да ничего. А вдруг из-за меня они совсем перестанут разговаривать? Возненавидят друг друга?
Боже, боже.
Что я натворила?
Все случившееся – моя вина.
Зачем я здесь?
Что я делаю со своей жизнью?
Я встаю и решительно отодвигаю стул. Все сидят в гостиной, так что никто не видит, как я бегу в кабинет, заталкиваю в рюкзак толком не просохшую одежду и натягиваю свитер. Никто не видит, как я закидываю рюкзак на спину и волочу чемодан по коридору. Никто не видит, как я открываю дверь и ухожу, ни с кем не попрощавшись.
На улице по-прежнему льет дождь, причем такой сильный, что я почти ничего не вижу. Мир скрыт за серой пеленой, отчего возникает ощущение, будто я никак не могу очнуться от кошмара. Или это затянувшаяся фантазия? Я уже ничего не понимаю.
Стоит мне выйти на пустую дорогу, как чемодан плюхается в лужу и волна грязной воды заливает ботинки и носки. Я озадаченно гляжу по сторонам – лужам нет ни конца ни края. Может, таксистка не обманула, и на землю действительно обрушился потоп. За дорогой стоят несколько коттеджей, но за ними виднеются только затянутые дождевой дымкой поля. Кажется, в мире уже не осталось людей, и он медленно погружается под воду.
Я останавливаюсь.
Что я делаю?
Куда иду?
Кто я без «Ковчега»?
Я вытаскиваю из кармана телефон. После двух гудков в трубке слышится мамин голос:
– Алло?
Я вытираю залитые дождем глаза. Даже не думала, что так по ней соскучилась.
– Привет, мам, это я.
Интересно, она до сих пор злится? Будет на меня кричать? Я надеялась, что трубку возьмет папа.
– Фереште. – Мама ждет, что я скажу что-нибудь, но я молчу. – Я думала, ты вернешься только завтра.
Ноги вдруг становятся ватными – мне бы присесть, да негде.
– Мам, я не знаю, что делаю, – вдруг вырывается у меня.
– Фереште, что случилось? Расскажи мне, расскажи маме. Я здесь, девочка моя. Я здесь.
– Ты еще злишься?
– Я никогда на тебя не злилась. Только боялась.
– Почему боялась?
Мама отвечает не сразу.
– Потому что вдруг почувствовала, что совсем тебя не знаю. – Она говорит очень тихо – а может, со связью проблемы из-за дождя. – Ты так хотела увидеть эту группу, что тебе было плевать на собственные достижения. И ты так кричала… И я подумала: почему моя девочка так себя не ценит? Почему ее волнует только какая-то группа?
По щекам бегут слезы. Я стою под дождем и безудержно плачу.
– Я встретилась с «Ковчегом», – говорю я между всхлипами.
– С этой группой?
– Да…
– И все прошло… не очень?
Из-за шума дождя я едва ее слышу.
– Ну… все прошло не так, как я ожидала… Я думала… что обрадуюсь, когда увижу их… Но вместо этого почувствовала, что в мире нет ничего хорошего… что счастья тоже нет…
Рыдания сдавливают горло, я понимаю, что несу чушь, но ничего не могу с собой поделать. Я без сил опускаюсь на бордюр.
– Я не м-могу… Н-не знаю, кто я без них… – Пальцы свободной руки сжимаются в кулак возле лица. Я хочу себя ударить, хочу почувствовать боль. – Вся моя жизнь – это «Ковчег», н-но… Я больше в это не верю… И б-больше у меня ничего не осталось.
– Девочка моя… – шепчет мама, и боже, как я хочу, чтобы она оказалась здесь, чтобы обняла меня и утешила, как в детстве, когда я прибегала к ней с разбитой коленкой.
– Ты думаешь, что это глупо? – хриплым голосом спрашиваю я. – Что все это подростковые глупости?
Ну разумеется, именно так она и думает. Разве может быть иначе?
– Нет, Фереште, – отвечает мама. – Нет. Я думаю, что ты девушка с огромным сердцем.
Я закрываю глаза рукой и с трудом произношу:
– Я не знаю, во что теперь верить.
– Аллах с тобой. И я с тобой.
Я знаю, что она права, – во всяком случае, очень на это надеюсь. Но как объяснить ей, что этим не заполнить дыру в груди, оставленную «Ковчегом»?
– И у тебя есть ты, – говорит мама. – Фереште, моя…
Звонок обрывается. Я приближаю телефон к лицу и вижу, что сигнал окончательно пропал.
– Привет, Ангел, – внезапно окликает меня знакомый голос.
Я изумленно поднимаю глаза. В паре метров стоит Блисс Лэй. На ней те же джинсы, что были в среду, над головой – большой зонт.
– Решила поистерить под дождем? – улыбается она. – Как уместно и разумно.
– Что? Почему? Как?.. – оторопело бормочу я.
– Потеряла дар речи. Ожидаемо, – важно кивает она. – Я умею произвести впечатление.