Но это должно происходить искренне и бескорыстно, без «интереса».
Иначе ты – планктон.
Таких, к сожалению, – большинство.
Но некоторые, типа, как мы – все-таки «выпадают»…
…Вот об этом мы с ним бо́льшую часть времени и говорили.
Помню, как он поразился, узнав, что в фестлайне по бо́льшей части приходится не бить, а терпеть удары вражин, не разрывая линию. А вмазать и из второго ряда могут.
Через плечо.
– Ни фига себе! – восхищается. – У вас же вроде почетно стоять считается, я ничего не путаю? Или все-таки туда – кого побольше и потупее, чтоб терпеть и не пущать?!
– Да хотелось бы, – жму плечами, – чтобы «побольше и потупее». Но кому охота щщи свои под чужие кулаки подставлять? Там, понимаешь, не сборище мазохистов какое. Только если ты сам в фестлайне не простоишь, на хрен никому будешь не интересен. Это не честь и не почет – и то и другое просто слова, если в них что-то дополнительное не вкладывать. Это – как дышать, само собой разумеется и не обсуждается.
Молчим.
Думаем.
Егор сигарету прикуривает.
– Слушай, – спрашивает неожиданно, – а там у вас реально фашистские настроения в почете?
Я аж чуть водой, которую из пластиковой бутылки потягивал, не захлебнулся.
Прокашлялся, башкой потряс, тоже сигарету прикурил.
Он – ждет.
Видимо, для него это важно.
– Да по-разному, – жму плечами, – случается. Крайне правых на террасе полно, врать не буду. Но и говорить, что там одни фашики собираются, – глупее не придумаешь. Как и везде, наверное.
– А вот, – докуривает жадными затяжками сигарету и резко вдавливает ее в песок, – я, к примеру, еврей. У меня даже настоящее имя – Лев. Лева. А Егор – сценический псевдоним. Как ты к этому относишься?!
Ничего себе у него сегодня вопросики, думаю.
Может, опять в запой собрался?
Ну его на фиг…
…Но все одно непросто на такую хрень отвечать.
Да еще с самого утра.
– Мне, в принципе, фиолетово, – нахожу, наконец, точную формулировку. – Вообще. Пока ты мне не будешь тыкать в щщи, что я русский и поэтому неправильный, – будь хоть негром. Абсолютно по флагу. А так…
– Что – так?! – жадно прикуривает следующую сигарету.
– Так, – хмыкаю, – мы еврейский вопрос ни разу не обсуждали. Кавказцев – да, врать не буду. Гастарбайтеров различных. А вот евреями как-то не интересовались. Некоторым даже нравится, как Израиль у себя там с черными разбирается. Особенно сербам, тем, кто с албанцами в Косово дрался. Они рассказывали, что к ним целый батальон евреев прибыл, отставников. А может, и не отставников. Дрались, говорят, с муслимами – как черти, ага. Но и тех, кто евреев ненавидит, – тоже немало. Сложно все это, понимаешь…
– Понимаю, – вздыхает. – А в нашей компании евреев хватает. И на многие вещи они смотрят странно. Даже к тому, что я с Глебом дружу, неоднозначно относятся. Связался, говорят, с нацистским вожаком.
– Али, – ржу, – нацистский вожак?! Я думал, среди евреев идиотов меньше. Надо же, какая херня! Пошли лучше купаться.
Мы с ним оба хохочем.
Потом бросаем тапки и полотенца на шезлонги, бежим к воде, и нас накрывает тяжелая ласковая волна…
…Все хорошее имеет свойство рано или поздно заканчиваться. Увы.
И отпуск – тоже.
Нас ждала холодная, ветреная Москва, мокрый снег и куча нерешенных проблем.
Я, к примеру, еще ни разу в жизни не женился, к тому же на гражданке другого государства.
И как вся эта хрень оформляется, тоже, естественно, не имел никакого, даже поверхностного представления.
Глава 19
По возвращении в столицу мне пришлось тут же погрузиться в юридическое крючкотворство с оформлением Златиного вида на жительство.
Точнее, в сбор инфы об этом изощренном, надо сказать, мракобесии…
…Одного не могу понять: почему кучу не знающих русского языка и абсолютно безграмотных таджиков на какую-нибудь стройку, где они будут отбирать места у коренного населения, оформить легко.
А одну прекрасно владеющую русским языком чешскую девочку – геморрой.
Загадка, однако.
Парадоксы чиновничьего сознания.
Представляю, как нам придется помучиться, если мы ей российское гражданство оформлять решим, ага.
Она же – не какой-нибудь грузинский вор в законе. А всего лишь будущая жена обычного русского журналиста.
Ну, к счастью, – не совсем обычного.
Отыскались кой-какие лазейки.
А если б у меня таких друзей не было, тогда что?!
Впрочем, если у человека нет друзей – он и сам скорее всего не многого стоит, я почему-то так думаю…
…В общем, моей девочке оставалось только получить весною диплом, и можно было смело оформлять отношения.
О чем я ей и сказал в первом же телефонном разговоре.
Она в ответ только рассмеялась своим удивительным серебристым смехом.
– На диплом мне, – вздыхает, – придется, наверное, ходить, переваливаясь, как уточке.
И – снова смеется.
– Не понял, – говорю. – Почему это переваливаясь?
Она уже просто заливается.
А я постепенно фигею, потому что ну ничегошеньки не понимаю.
А когда я чего-то не понимаю – я этого боюсь.
Жизнь научила к некоторым вещам с настороженностью относиться.
Нда-с…
– А что тут непонятного? – удивляется. – У меня задержка. Уже две недели. Мы хорошо с тобой любили друг друга в Таиланде, русский. Очень хорошо. А я не предохранялась. И теперь у нас с тобой будет ребенок, Дан. Я только еще не знаю, мальчик или девочка.
Я, врать не буду, чуть с ума не сошел.
Ничего себе думаю, нечаянная радость.
Нет, это, конечно, – здорово.
Вот только – несколько неожиданно.
И – непривычно, что ли.
Жил себе, понимаешь, жил.
И тут – бах!
– Ты что, не рад? – настораживается.
Я – икаю.
– Рад, – говорю осторожно, – конечно. Просто – еще не переварил…
– Ну, так переваривай, – хохочет.
Потом вздыхает.
И продолжает – уже очень серьезно:
– Для меня, если честно, это тоже было немного неожиданно и не вовремя; но поскольку я – католичка, я не буду убивать ребенка, даже если он неожиданный.
Молчим.
Оба.
Но недолго.
Секунд эдак десять.
– Если б ты со мной решила посоветоваться, – отвечаю, чуть помедлив, – я тебе, поверь, сказал бы то же самое. Хоть и не католик. И даже, наверное, не православный. Так, агностик.
– Я, если честно, немного боялась, что ты скажешь.
– Дура! – смеюсь.
– Сам дурак! – делано обижается.
Вот и поговорили.
Нормальная хрень, думаю.
Ага.
Придется с оформлением документов для моей девочки ускоряться.
Для начала позвонить Али, попросить, чтобы его МИДовские знакомые помогли с получением вида на жительство этой вполне лояльной нашей стране гражданке Чешской Республики.
В качестве, так сказать, первого шага к возможному получению российского гражданства.
Вот ведь, мать…
…Подошел к зеркалу, зачем-то потрогал себя сначала за нос, потом за подбородок.
Пощупал щетину на щеках…
…Ну, здравствуй, что ли, папаша, вздыхаю про себя.
Молодой, мать твою так.
И даже, возможно, – эдак.
Неопытный.
Просто – офигеть можно, как оно все бывает, оказывается…
…Надо будет, кстати, родителям сообщить, хоть я с ними уже год как не разговариваю.
С того самого момента, как отец решил квартиру, в которой я жил, продать. Ему, видишь ли, деньги в Испании срочно понадобились.
Виллу знакомые в более престижном районе предложили.
В Марбелье.
Пришлось мне бегать по друзьям, занимать.
Мажору спасибо – помог ипотеку оформить в своем банке.
А папаша еще и цену задрал такую, что я еще долго, похоже, долги раздавать буду.
Ничего личного, только бизнес.
Он бы и еще выше, наверное, поднял, да я пригрозил, что не дам продать квартиру.
Я же в ней прописан, в конце-то концов.
И на улицу меня выкинуть у него по давно забытому им жилищному законодательству хрен получится.
Он еще и обижался потом.
Как ты, типа, с отцом разговариваешь.
И на улицу тебя, типа, никто не выгоняет, можешь переезжать к нам, в Испанию.
Работать, как и положено сыну, в отцовском бизнесе.
А если сам выбрал жизнь в этой сраной, холодной, не демократической и не приспособленной для цивилизованного человека России, то и живи там как хочешь.
Тьфу.
Противно.
Как был папаша, несмотря на все свои миллионы долларов, «совком», – так им и остался.
Без роду, без племени.
Раньше ему все это походы на байдарках да песни под гитару с такими же, как он, заменяли.
И осознание себя, любимого, «интеллектуальной элитой страны».
А теперь – исключительно дензнаки, количеством которых на счетах один человек, по его мнению, и отличается от другого.
Исключительно.
На хрен, простите, таких родственничков…
…Но сообщить – все равно надо, думаю.
Хотя бы маме.
И сестренке.
Как она там сейчас, интересно?
Русский язык-то хотя бы помнит?
Ну, да ладно.
Не о том тебе, Данил, сейчас думать надо.
Ой, не о том…
Глава 20
Со Златой договорились встретиться в Марселе, где мой «Спартак» играл первый официальный матч сезона с местным «Олимпиком».
Одну шестнадцатую финала Кубка УЕФА, ага.
Весенняя стадия традиционно в последнее время для нас – далеко не самая счастливая.
Достаточно вспомнить, как в прошлом году в Виго ездили.
Нам-то тогда казалось, что уж кого-кого, а «Сельту» мы по-любому обязаны проходить.
Просто – рвать.
Угу.
Порвали.
До сих пор задница болит.
Да и от качества игры – обплевались.
На этот раз, правда, иллюзий особых не было.
Ехали больше город посмотреть.
Да еще и суровые, как нам тогда казалось, белые парни из крайне правого крыла хулсов парижского «ПСЖ» отзвонились, предложили вместе марсельских арабов в их логове погонять.